Не будем доказывать очевидное: восприятие возраста в 19 и в 21-ом веке различно.
Кто скажет об актрисе Саре Джессике Паркер, что она старушонка? Но она ровесница старухе-процентщице Алёне Ивановне из «Преступления и наказания» Достоевского.
«Старуха стояла перед ним молча и вопросительно на него глядела. Это была крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и простоволосая».
В романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина» заглавной героине – 28 лет в момент гибели. Её старику мужу – Алексею Каренину – 48. В начале описанных в романе событий всем на 2 года меньше. Возможно, Толстой хотел подчеркнуть разницу в возрасте между мужем и женой, и поэтому ему понадобился стариковский облик и этот возраст. Или восприятие Анной этого возраста, ведь его сопернику – любовнику Анны – только 23 года.
Но что мы будем делать с «Утром помещика» Л.Н. Толстого? Эту повесть Толстой начал писать в 24-летнем возрасте – в 1852 году. Возможно, с точки зрения молодого человека, женский возраст воспринимается несколько иначе; человек среднего возраста так не сказал бы?
Напомню сюжет. Молодой князь Нехлюдов решил уйти из университета (ему только 19 лет) и поселиться в деревне. Он чувствует призвание к деревенской жизни, мечтает о той пользе, которую сможет принести своим мужикам. Но все его попытки улучшить их быт упираются в косность и лень крестьян. В конце молодой барин разочарован, впадает в апатию и соглашается с тётушкой, которая в начале повести написала ему письмо, где высказала своё несогласие с его решением: человеку с таким добрым сердцем и способностями негоже запираться в деревне.
В финале молодой помещик размышляет:
«Если б я видел успех в своем предприятии, если б я видел благодарность... но нет, я вижу ложную рутину, порок, недоверие, беспомощность. Я даром трачу лучшие годы жизни».
Помещик посещает избы своих крестьян. Хозяин одной – Иван Чурис (или Чурисёнок).
"Около колодца стояли две старые, треснувшие и надломленные ракиты с редкими бледно-зелеными ветвями. Под одной из этих ракит, свидетельствовавших о том, что кто-то и когда-то заботился об украшении этого места, сидела восьмилетняя белокурая девочка и заставляла ползать вокруг себя другую, двухлетнюю девчонку.
- Дома ли Иван? - спросил Нехлюдов. Старшая девочка как будто остолбенела при этом вопросе и начала все более и более открывать глаза, ничего не отвечая; меньшая же открыла рот и собиралась плакать.
Небольшая старушонка, в изорванной клетчатой паневе, низко подпоясанной стареньким красноватым кушаком, выглядывала из-за двери и тоже ничего не отвечала. Нехлюдов подошел к сеням и повторил вопрос.
– Дома, кормилец, - проговорила дребезжащим голосом старушонка, низко кланяясь и вся приходя в какое-то испуганное волнение.
Когда Нехлюдов, поздоровавшись с ней, прошел через сени на тесный двор, старуха подперлась ладонью, подошла к двери и, не спуская глаз с барина, тихо стала покачивать головой».
Далее мы видим хозяина дома, который работает топором и не сразу прекращает своё занятие при виде барина:
«Иван Чурис был мужик лет пятидесяти, ниже обыкновенного роста. Черты его загорелого продолговатого лица, окруженного темно-русой с проседью бородою и такими же густыми волосами, были красивы и выразительны.
Иван всё время жалуется на свое житье: и земли плохие, и скота нет хорошего, и изба разваливается. Он просит сошек для того, чтобы подпереть избу, хотя надо просить лес, брёвна, чтобы починить её. Но ленивый крестьянин предпочитает охать:
– Того и ждем с бабой, что вот-вот раздавит кого-нибудь, – равнодушно сказал Чурис. – Намедни и то накатина с потолка мою бабу убила!
– Как убила?
– Да так, убила, ваше сиятельство: по спине как полыхнет ее, так она до ночи замертво пролежала.
– Что ж, прошло?
– Прошло-то прошло, да все хворает. Она точно и отроду хворая.
–Что ты, больна? – спросил Нехлюдов у бабы, продолжавшей стоять в дверях и тотчас же начавшей охать, как только муж стал говорить про нее.
– Все вот тут не пущает меня, да и шабаш, – отвечала она, указывая на свою грязную тощую грудь".
Когда барин напоминает, что в деревне учреждена лечебница, и надо бы ей туда обратиться, у неё тот же тон – отговорки, что недосуг, дело её одинокое и пр.
Продолжая жаловаться, Чурисёнок скажет среди прочего:
«Старуха моя больная, что ни год, то девчонок рожает: ведь всех кормить надо. Вот один маюсь, а семь душ дома. Грешен Господу Богу, часто думаю себе: хоть бы прибрал которых Бог поскорее, -- и мне бы легче было, да и им-то лучше, чем здесь горе мыкать...
- О-ох! - громко вздохнула баба, как бы в подтверждение слов мужа.
- Вот моя подмога вся тут, - продолжал Чурис, указывая на белоголового шершавого мальчика лет семи, с огромным животом, который в это время робко, тихо скрипнув дверью, вошел в избу и, уставив исподлобья удивленные глаза на барина, обеими ручонками держался за рубаху Чуриса. -- Вот и подсобка моя вся тут, - продолжал звучным голосом Чурис, проводя своей шершавой рукой по белым волосам ребенка, - когда его дождешься? а мне уж работа невмочь. Старость бы еще ничего, да грыжа меня одолела. В ненастье хоть криком кричи, а ведь уж мне давно с тягла, в старики пора. Вон Ермилов, Демкин, Зябрев - все моложе меня, а уж давно земли посложили. Ну, мне сложить не на кого, - вот беда моя. Кормиться надо: вот и бьюсь, ваше сиятельство».
Итак, мы поняли, что Ивану Чурису примерно 50 лет, но он себя почитает глубоким стариком. При этом у него есть дети: во дворе мы видели 8-летнюю и 2-летнюю дочек, есть и другие, если жена рожает каждый год. Всего 7 душ в семье. Сыну, на которого вся надежда, 7 лет. Вопрос: сколько лет жене, которая рожает каждый год и названа старушонкой? А ещё у неё грязная тощая грудь. Не старше 45, видимо. Вероятнее всего, что младше. Итак, женщина чуть за 40 – в крестьянстве уже называлась старухой.
Наверное, и в сказке Пушкина, которая начинается со слов «Жил старик со своею старухой у самого синего моря», этой паре около 40 лет. Вряд ли 80-летняя бы так суетилась и просила мужа повысить свой статус: то тебе дворянка, то владычица морская…
Почему же уже в 40 лет люди считались стариками? Тяжёлая работа, частые роды, бедность и невыносимые условия? На всё это можно списать раннее старения крестьян. Но старуха-процетщица Алёна Ивановна была чиновница, вряд ли занималась тяжелым физическим трудом. А братья-дворяне Николай Петрович и Павел Петрович Кирсановы – им 44 и 45 лет, последнему может быть под 50 («на вид ему было лет сорок пять»), точно жили в рафинированных условиях. Однако Базаров отзывается о них: «старенькие романтики».
Пора, видимо, и мне призадуматься даже не о грядущей старости, а о настоящей (возраст у меня как раз в этом диапазоне). Правда, я пока не готова назвать себя старушонкой.