Наступил новый учебный год. Сельские детишки, а так же школьники соседних деревень, потянулись в школу. Все тропки были усыпаны опадающей разноцветной листвой, словно осень, желая заслужить прощение за первое наступление холодов, демонстрировала людям все свои шикарные убранства.
С трудом выжившему, но очень больному Герасиму Потаповичу Пелагея Ивановна, учитывая его былые заслуги перед жителями села, а так же любовь к Мирославу, который с лесником очень подружился и каждый день навещал его в больнице, выделила угол в своём доме. Она решила ухаживать за ним и не бросать в беде, так как дома у Герасима уже не было. Лесник в благодарность пытался как-то ей помочь по хозяйству: наколоть дров одной рукой, полить всё в огороде, но лучше всего у него получалось присматривать за детьми Глеба Никифоровича, отводить их в школу и детский сад.
С Мирославом же, не посещавшим пока школу но обучавшимся в домашних условиях, Герасим и вовсе крепко сдружился. Мальчик после смерти дедушки и ухода от племянников Никодима, обернулся снова человеком и выбросил свои ножи в лесное болото, как и ножи Герасима. Быть оборотнем он никогда не хотел, но у него не было выбора: он во всём слушался своего дедушку и приходилось смиряться. Теперь же Мирослав с радостью жил среди людей, привыкая к их жизни и повседневным заботам, лишь изредка вспоминая свою прошлую жизнь и иногда делясь своими воспоминаниями с лесником. С Герасимом они вообще подружились, как два закадычных друга.
Оба любили лес, знали в нём каждую живность и травинку и часто там пропадали, уходя за грибами, или просто побродить, насладиться лесной природой. Лесник же преследовал ещё одну цель: ему всё не давал покоя вопрос: ушли оборотни с их мест, или залегли на время? Он ходил по лесным тропам и выискивал их следы, свежие отметины на деревьях от их когтей, ночами, особенно в полнолуние, вслушивался в волчий вой, желая угадать, присутствуют лив нём нотки зова оборотня?
Но ничего не находил и пребывал в недоумении, дивясь неразрешимой загадке. Неужели вправду ушли?...
Он иногда задавал этот вопрос Мирославу, желая знать, что чувствует мальчик? Но тот, задумчиво склонив голову, отвечал, как бы извиняясь за то, что ничем не может помочь другу:
-Ты знаешь, крёстный, я после крещения вообще перестал их чувствовать. Если до этого, даже не будучи оборотнем, я всё равно примерно угадывал, что у них происходит, то теперь - как отрезало...
-Но ведь ты мне скажешь, если что-то почувствуешь или поймёшь? - никак не мог уняться Герасим, смыслом всей своей жизни полагая борьбу с этими врагами и их полное уничтожение.
И однажды мальчик признался, что он остро почувствовал какой-то обман... Он пока не понял, в чём обман, но явно осознал, что оборотни не ушли, а просто спрятались и затаились. Герасим долго его пытал: почему ему так показалось? Где затаились? Мальчик не мог объяснить. Он сказал, что почувствовал это однажды вдруг, когда его сестрёнка Рада пришла из школы... Он не понимает, почему? Но ему вдруг это осознание спустилось в голову...
А Рада действительно посещала школу, и урок иностранных языков у них вела странная, холодная и неприступная женщина, которую все дети явно побаивались - Аида Спиридоновна. Она смотрела на них сквозь поблёскивающие стёкла своих очков странным немигающим взглядом, и никогда нельзя было угадать: нравится ей в данный момент ответ ученика, или нет? Довольна она, или сердится?
Рада училась хорошо, была отличницей, помогала освоить грамоту, а так же азы математики и своему брату-близнецу. Их родители подумывали нанять для Мирослава репетитора- договориться с учительницей начальных классов, чтобы она после работы приходила к ним в дом и обучала старшего сына, но Клавдия Петровна очень уставала, так как вела ещё и группу продлённого дня, поэтому их встреча с Мирославом откладывалась и откладывалась. Отдавать же подросшего сына в группу к первоклашкам они не хотели, боясь насмешек над мальчиком со стороны других школьников. Так Мирослав - от природы умный и смышлёный мальчик - рос пока без посещения школы, получая знания от сестры-отличницы, с ним занималась мама и Пелагея Ивановна, а иногда что-то объяснял и подсказывал лучший друг Герасим.
У вечно пропадающего на работе Глеб Никифоровича на детей совершенно не оставалось времени, но он надеялся найти для сына хорошего репетитора, возможно даже их города, чтобы ребёнок экстерном прошёл обучение за прошедшие годы, смог наверстать и учиться в одном классе со своими ровесниками, так как чувствовал, что сын любознательный, тянется к знаниям, вдумчивый, всё анализирует, и обладает хорошей памятью. Отец втайне надеялся, что добрый и отзывчивый мальчик пойдёт по его стопам и станет хорошим хирургом, поэтому часто брал его с собой на работу, иногда даже оставляя ночевать. Такими вечерами в ординаторской, если не было большого потока больных, они часто беседовали, и Глеб Никифорович узнавал внутренний мир своего ребёнка - такого странного, тихого и большею частью молчаливого мальчика. Он пытался заслужить его доверие и уважение, а так же стать для сына, с которым многие годы был в разлуке, настоящим другом.
Жизнь сельской школы тем временем шла своим чередом. Отзвенела первосентябрьская линейка, ученики заполнили классы, преподаватели вернулись в школу после летнего отдыха. Произошло их знакомство с новым учителем иностранных языков, в которой многие заметили скрытность и тайное надмение. Но сельские учителя посчитали это вывертами "столичной штучки" и решили про себя, что всё равно: либо эта нелюдимая особа через полгода от них уедет, либо осядет здесь, привыкнет и станет проще. Ибо "деревенская жизнь и не таких обтёсывала" - как выразился про неё преподаватель истории, так же из бывших городских, седовласый пятидесятилетний мужчина Илья Семёнович. Он Аиду Спиридоновну, смотрящую на всех несколько поверх своих очков, сразу невзлюбил, но в открытый конфликт не вступал, предоставляя времени и случаю самим распорядиться и выявить всю её "гнилую", как он считал, сущность. Остальные преподаватели отнеслись к ней с осторожностью, продолжая втайне приглядываться и изучать, на поверхности же - любезно всякий раз в учительской здороваться. Вместе с историком новую учительницу невзлюбила так же прямолинейная преподаватель математики Ульяна Тихоновна, считая, что эта карьеристка пройдёт по головам и метит на место простодушной и ничего не замечающей директрисы Надежды Егоровны. Но Ульяна Тихоновна слыла женщиной конфликтной и борцом с несправедливостью, могла в глаза любому высказать своё о нём мнение, которое зачастую было не самым лучшим, поэтому её антипатию к новому преподавателю все приписали борьбе за лидерские позиции в школе и несговорчивому, непримиримому ни с кем характеру.
Понравилась же новая учительница исключительно Надежде Егоровне, желающей, чтоб ей хоть кто-то помог с отчётами и сложными организационными вопросами, и преподавателю рисования и музыки по совместительству - молоденькой и простоватой девушке Людочке, которая так же смотрела на неё сквозь свои большие очки большими доверчивыми глазами и внимала каждому её редкому, как дождь в пустыне, слову. Эту неопытную простушку Аида Спиридоновна к себе и приблизила, желая иметь в сложном неоднородном коллективе хоть какого-то единомышленника, а так же подчинённую особу, которая выведает и расскажет её все тайны и все нюансы закулисной борьбы в учительской, скрытой от её глаз и ушей.
Время шло, и однажды, улучив подходящий момент, задержавшись в школе дольше обычного и ставшись наедине в учительской с бессменным сторожем и заместителем по "всея" предметам Василием, Аида Спиридоновна, сделав вид, что оформляет журнал, невзначай спросила:
-А что, Василий, слышала я, какие-то вурдалаки в вашей области водились?
Сторож Василий, постепенно возвращаясь в себя из той нирваны, где он почти постоянно пребывал вследствие излишне выпитого, принялся делово докладывать, обдавая собеседницу терпким перегаром:
-Да, было дело... Сколько их тут только ни водилось!...Всякого рода и племени... Но мы их!... - и он с ожесточением сжал кулак прям у своей же красной и заплывшей морды.
-Какой ужас! - деланно ужаснулась Аида Спиридоновна, - Надеюсь, вы их победили?
-А как же! Да я их своими руками душил!- гордо ударил себя в грудь сторож и показал в воздухе, как он душил руками. Руки тряслись и не слушались.
-Ай-яй-яй, какой молодец! - липово восторгалась учитель иностранных языков, - Прям один, без помощников?
-Ну почему же? - икнул Василий, - Были и помощники...
-И кто же эти герои? - заинтересованно восторгалась Аида Спиридоновна, приготовясь записывать имена на листок, лежавший в журнале.
-Ну, допустим, Никодима-нелюдя, главаря ихнего, мы стреляли у больницы с Санькой Ключичным, Егором-пасечником и Филипп там был, вместе с Кузьмой и Пахомом.
-Какие вы молодцы! Все, видимо, охотники?
-Нет, Кузьма с Пахомом охотники, братья двоюродные, а Филипп -то - на конюшне работает, ему раньше стрелять приходилось.
-Ну и убили Никодима-вожака?
-А как же? Как собаку насквозь прострелили! Он ещё долго дёргался, пока в кустах лежал. Подыхать, видимо, упырь, не хотел. Но мы его закололи.
Аида вздрогнула и поморщилась, вспоминая смерть своего мужа и мысленно представляя, через какие мучения ему пришлось пройти. Ей захотелось подойти к сторожу и так же, схватив его за грудки и швырнув к стенке, придушить, как он, с его слов, душил остальных, хоть она и понимала, что большей частью это - пьяная бравада. Её тело содрогнулось от желания мгновенной мести, но она перетерпела этот порыв и, тщательно скрывая выдающее её волнение в голосе, спросила:
-А Никодим был один, или были ещё оборотни после него? Кого-то же ещё вы, наверное, победили?
