«Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга» – это изречение Цицерона вспоминаешь, когда читаешь о том, как отдыхал старый Художественный театр. Сезон во МХАТе чаще всего заканчивался в июле, а начинался в сентябре. Лето проводили по-разному: уезжали за рубеж, на юг России, в Подмосковье; были годы, когда большую часть лета занимали гастроли. Нередко артисты и сотрудники отдыхали компаниями: такой отпуск сопровождался капустниками, благотворительными концертами, а иногда и «халтурками».
Представляем вашему вниманию воспоминания историка театра, шекспироведа Алексея Бартошевича, для которого Художественный театр по праву рождения всегда был родным домом. Алексей Вадимович рассказывает о знаменитом месте отдыха мхатовцев – подмосковном Пестово.
– В Пестове прошло почти всё моё детство, если говорить о лете. Этот дом отдыха тогдашний директор театра Егоров приобрёл для МХАТа в середине 30-х годов. Когда-то, по легенде, имение принадлежало генералу Ермолову, герою войны 1812 года и правителю Кавказа. О чём свидетельствовали, уже в моё время, две огромные колонны из белого мрамора, лежавшие на земле, опять же по легенде, вывезенные с Кавказа. Они, очевидно, подпирали какую-то беседку на поляне перед главным домом. Архитектоника имения была типичной: большой помещичий дом и несколько примыкавших к нему построек. Когда в 1937 году прокладывали канал Москва–Волга, то Пестово оказалось на берегу гигантского водохранилища, которое так и назвали Пестовским. И неожиданно это место стало островом, соединенным с материком только плотиной.
Сперва полагали, что Пестово будет местом не одного лишь отдыха, но и репетиций. Когда Леонид Миронович Леонидов ставил не слишком прославивший театр спектакль по пьесе Николая Вирты «Земля», он там репетировал. Но потом, насколько я знаю, от этого практического предназначения Пестова отказались. Там просто отдыхали мхатовцы, а со второй половины 50-х годов – студенты Школы-студии МХАТ и их семьи. Постепенно стали приезжать в Пестово люди, имевшие отношение к искусству, а дальше и вовсе не имевшие к нему отношения. Но МХАТу по-прежнему выделяли какие-то места.
В первый раз я попал в Пестово в 1945 году. Подобно всякому советскому учреждению и самому Художественному театру, который к этому времени стал вполне советской организацией, в расселении соблюдалась строгая социальная иерархия. В главном доме бывшего помещичьего имения жили народные, заслуженные артисты или люди, занимавшие начальственное положение в театре. Далее по нисходящей. Домик, в котором мы обитали, назывался «Аэроплан». Он был сбит чуть ли не из фанеры, со страшной слышимостью. Получил он своё название не только из-за пристрастия в конце 30-х годов к теме советской авиации, но и потому, что казалось: ветер вот-вот сдует этот домик с места.
На моей памяти в Пестове жил Иван Михайлович Москвин. Любимым занятием мхатовцев была рыбная ловля. Вода в водохранилище была чистой, разной рыбы водилось много. Отдыхающие в 5-6 утра садились в лодки и привозили довольно приличный улов.
Москвин часто сидел с удочкой на берегу водохранилища. Однажды отдыхавший в Пестове Виталий Яковлевич Виленкин подвёл меня к нему и сказал, что вот Алёша, который замечательно читает стихи. А у меня уже тогда была закулисная слава как о мальчике, который декламирует русскую классику, вызывая искренние или притворные восторги. Я встал в привычную позу в ожидании успеха (кому я только не читал стихи – и Хмелёву, и Качалову в его кабинете), и начал читать, очевидно, своим сильным завыванием распугивая рыбу. Иван Михайлович замахал руками, схватился за сердце и закричал: «Всё, всё, я больше не выдержу!», хотя я читал свой коронный номер – «Воздушный корабль» Лермонтова. Позже Виленкин объяснил это тем, что Москвину стало плохо с сердцем. Мне же кажется, что, вероятно, мхатовский вкус Ивана Михайловича не смог выдержать моего старомодного, провинциального ора.
В Пестове увлекались теннисом. Этой аристократической игре мхатовцы уделяли много времени. Игроки были одеты в теннисную белую форму, использовали лучшие ракетки, мячи. Не знаю, где они добывали их в конце 40-х годов!
Среди актёров, которые из года в год отдыхали в Пестове с семьями, был Всеволод Алексеевич Вербицкий. Один из самых почтенных артистов Художественного театра, известный, в частности, ролью Тальберга в «Днях Турбиных», он обладал фантастической европейской внешностью. У него было лицо британского лорда. Вербицкий был прекрасным теннисистом. Всеволод Алексеевич на корте – одно из первых моих спортивных воспоминаний. Там же играла его дочка Ася. Она много лет потом преподавала в ГИТИСе сценическое движение. Я до сих пор помню её ослепительную красоту и её ослепительный стиль на теннисной площадке. Эта площадка всегда была полна актёрами разных поколений. А актёры попроще, члены их семей и студенты Школы-студии МХАТ играли в другую игру – волейбол.
В середине 40-х в Пестове работал пионерский лагерь, в который я ездил в качестве юного пионера. Нашими пионервожатыми были студенты первых выпусков Школы-студии МХАТ, среди которых, если я не путаю, был и Олег Ефремов. У меня долго хранилась фотография церемонии закрытия смены в лагере. Трибуна, стоят и сидят прямо на земле пионеры и их родители, совсем маленькие детишки, которые ещё до пионеров не доросли. На трибуне – начальник лагеря. Полагалось, чтобы начальником был кто-то из известных людей, и в том году выбрали не кого-нибудь, а Михаила Михайловича Яншина. Он произносит заключительную речь, но главное, во что он одет. Его наряд сегодня показался бы странным, но тогда это было в порядке вещей: Яншин на фотографии облачён в шёлковую полосатую пижаму и с пионерским галстуком на шее.
После церемонии закрытия смены был прощальный костёр. Там, для развлечения юных пестовцев, танцевала Ляля Чёрная, знаменитая цыганская актриса и жена Яншина. Эта бешеная, головокружительная, эротическая цыганская пляска – одно из самых сильных моих воспоминаний того времени.
В Пестове на небольшом футбольном поле проходили матчи. Однажды устроили чемпионат среди детей. Создали команду из детей, внуков и младших братьев актёров Художественного театра, назвали её, естественно, «Чайка». Поставили меня вратарём. Мне было лет 12, я был толст, неповоротлив, плохо бегал и нападающим быть не мог, а на воротах это не имело значения. Вторая команда состояла из пришлых детей от 10 до 15 лет и получила название «Ласточка». И вот эти две «птичьи» команды устроили состязание.
Надо сказать, что на воротах я стоял плохо, и первый же матч мы проиграли. Правда, второй прошёл лучше – кажется, мы даже отыгрались. Нашими болельщиками были мхатовские актёры, а также мамы и папы.
Другим популярным видом спорта был бильярд. Среди актёров встречались профессиональные бильярдисты, и состязания проводились нешуточные. Одним из самых мощных игроков был Николай Шавыкин, не самый известный мхатовский актёр, который, кстати, после смерти Владимира Васильевича Грибкова, очень неплохо играл Смердякова в «Братьях Карамазовых».
Излюбленной формой развлечения в Пестове было сочинение стихов. Актёры писали эпиграммы друг на друга. Довольно злые, не всегда справедливые, с точки зрения поэзии чаще всего сомнительные. Самым известным рифмоплётом был Леонид Еремеев, не очень известный актёр, ставший неплохим театральным педагогом. Еремеев писал огромные поэмы, которые расходились по спискам среди мхатовцев, потому что были наполнены невероятной саркастической злобой. Я знал эти стихи едва ли не наизусть, и читал их мхатовским актёрам, разумеется, не тем, кому они были посвящены. Слушатели были в полном восторге.
Во взрослые компании, на сборы на полянках со всякими возлияниями нас, детей, не пускали. Но одно такое сборище помню. В тот раз два актёра, Владимир Львович Ершов, один из самых прекрасных людей Художественного театра, и Николай Иванович Дорохин, муж Софьи Пилявской, разыгрывали потрясающую капустническую сцену про двух утопленников. Эти утопленники медленно качаются на волнах, абсолютно синхронно и спокойно, потом мимо проходит пароход, волны становятся сильными и высокими, и покойники тоже начинают сильно раскачиваться. А дальше пароход уходит, волны постепенно успокаиваются, успокаиваются и утопленники. В пересказе сценка кажется дурацкой, но сыгранно это было так, что у меня осталось ощущение восторга.
И ещё одно воспоминание о Пестове. В 1952 году режиссёр Александр Птушко снимал там фильм «Садко». На берегу водохранилища чуть ли не в натуральную величину выстроили город Новгород. Маяк превратили в колокольню. Приехала съёмочная группа, которая жила вместе со мхатовскими актёрами (мхатовцы снимались в «Садко» в небольших ролях).
В этом фильме одну из первых своих ролей сыграла Алла Ларионова, тогда ещё студентка ВГИКа. Помню, меня совершенно поразили её фантастической красоты белые волосы, да она и сама была фантастической красавицей в свои двадцать лет. Снимался в «Садко» и Николай Крючков. Он тоже ходил по Пестову в полосатой пижаме, расстёгнутой на мощной волосатой груди, и с орденом Ленина, который был, без всякой иронии, на эту пижаму нацеплен.
В массовку включили и нас, мхатовских детей. Мы должны были изображать народ Новгорода. Нас разделили по парам, облачили в длинные, сурового полотна рубахи, дали в руки по палке, на которую также были надеты рубаха и парик. Как будто с нами стоит третий человек. Мы должны были раскачиваться, изображая волнение новгородской толпы.
В это время с нами в Пестове жил со своими знаменитыми родителями и Андрюша Миронов. Он был таким упитанным, розовым, толстеньким мальчиком. Из подобострастия вторые режиссёры «Садко» решили занять его не в безликой массовке, а снять в образе боярского сына. На его толстенькое тело нацепили боярский кафтан, на голову надели боярскую шапку, и получился такой хорошо откормленный боярский сын. Поставили Андрюшу в первом ряду, он должен был попасть в кадр, что нам и не снилось. И вот начинается съёмка, приходит Птушко, вдруг его взгляд падает на боярского сыночка, и он говорит: «Это что за чучело, убрать!» Так закончился дебют Андрея Миронова в кинематографе, свидетелем которого остался я один, а может, и ещё кто-то из этой сильно поредевшей массовки.
Архивные фото Пестово – из фондов Музея МХАТ
#мхт #культура #мемуары #бартошевич #история