Миром правят деньги – эта формула сидит в наших головах с детства, когда родители открыли нам секрет, что в жизни ничто не дается даром. Но откуда берутся деньги и как их придумали? Понять историю и функцию денег можно только в связке с историей долга и кредита, считает экономист Дмитрий Калюжный. В книге «Деньги, которые мы выбираем» он описал историю денежного обмена и ссудного капитала, на котором держится современная банковская система. Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги.
Деньги и расслоение человечества
В X–XIII веках, если верить сохранившимся от тех давних времён документам, в европейских провинциях различия между высшими и низшими слоями общества, между домом крестьянина и замком сеньора, между одеждой простолюдина и господина были минимальны. История монетизации европейского хозяйства ещё только начиналась. В самых глухих местах про монеты и слыхом не слыхивали. В большинстве независимых маленьких государств ходили мелкие монетки с регулярной перечеканкой — брактеаты.
Если вникнуть в суть, отличие тех веков от последующих было в том, что основная масса наличных денег, ходивших на внутренних рынках многочисленных тогда маленьких стран, не имела интереса как объект накопления. Вообще не было смысла копить дискретные «временные» деньги, умиравшие и возрождавшиеся вновь.
Ситуация начала меняться, когда — с 1300 года и по конец XV века, двигаясь с запада на восток — по Европе прошла волна отмен этой системы денег. Они становились подобными коммерческим монетам международной торговли, которые ходили в неизменном виде веками. И во что же превратилось в сознании людей это «средство обмена»? Люди восприняли деньги, по словам Энгельса, как «товар товаров, который в скрытом виде содержит в себе все другие товары, волшебное средство, способное, если это угодно, превращаться в любую заманчивую и желанную вещь».
Человеческие сообщества всегда имеют некоторую структуру. Даже семья делится на старших и младших, сильных и слабых, умных и не очень умных, образованных и необученных. В семье, племени, роде люди связаны родством, все на виду, в отношениях превалирует забота друг о друге. На бóльших пространствах структура сложнее, родственные связи ослабевают (если не исчезают совсем), взаимоотношения строятся уже на других принципах: теперь что правильно, а что нет, решает закон, а точнее — те, кто издаёт и толкует законы. А они желали накапливать деньги.
Нам ничто не мешает приложить к человеку результаты следующего опыта, который описал в статье «Этологические экскурсии по запретным садам гуманитариев» известный российский этолог Виктор Дольник. Он рассказал, как экспериментаторы научили обезьян важнейшему для человека делу, зарабатыванию денег. Пусть не денег, но жетонов, которые обезьяны получали, качая определённое время рычаг. Разницы между жетоном и деньгами для обезьян не было никакой, поскольку на этот жетон хвостатые пролетарии могли купить в автомате то, что было выставлено на витрине за стеклом. А выставлены там были всякие вкусные штуки, вроде бананов.
Что же получилось? Обезьянье сообщество сразу разделилось на три группы. Первая группа — рабочие. Некоторые (прагматики) качали рычаг, получали один жетон, сразу покупали себе банан и съедали его; другие (трудоголики) работали дольше, чтобы накопить жетонов побольше. Вторая группа — иждивенцы. Эти рычага качать не желали, а кушать им хотелось, и они попрошайничали, клянча у тружеников бананы. Третья группа — грабители, которые сначала грабили и прагматиков, и трудоголиков, и попрошаек, но потом сообразили, что лучше отнимать не бананы, а жетоны, потому что их можно хранить за щекой и тратить в желаемый момент — а больше всего жетонов было у трудоголиков.
Поэтому грабители бросили прагматиков и попрошаек с их жалкой добычей и сконцентрировали всё своё внимание на трудоголиках. Трудоголики немедленно перестали копить жетоны впрок, а стали качать рычаг ровно столько, чтобы заработать один жетон, быстро получить взамен один банан и тут же его съесть. Производительность труда упала, валовой продукт перестал расти.
Общество — это, конечно, не стая обезьян. В обществе для синхронизации интересов разных групп населения есть аппараты власти, а для пресечения грабежей любого рода издаются законы, предусматривающие наказание за такие грабежи. И вот пример с обезьянами показывает, что социум способен легко скатиться на уровень обезьяньей стаи.
Свои структуры власти/подчинения есть внутри стран, но есть они также в отраслях производства и распределения и между ними. Эти общественные структуры, или, говоря иначе, социальные кластеры, нужны для нормального существования человеческих сообществ. Как целостные части всей системы, эти формальные и неформальные объединения людей сохраняют свои основные свойства во времени, обладают устойчивыми связями и интересами, переплетаются, дружат или враждуют между собой ради ресурса, но могут быть и нейтральными друг к другу.
В ходе эволюции человечества сложились такие кластеры: народности и классы, религиозные конфессии, науки и системы образования, производственные цеха, рынок и финансы. Система государственной власти в той или иной степени синхронизирует деятельность всех перечисленных структур, но тоже делится на чиновничьи, армейские, полицейские и тому подобные кластеры. Интересы каждого из них не обязательно совпадают с интересами всей системы (страны, народа), но могут и совпадать.
В какой-то период неизбежно должен был возникнуть слой людей, ответственных за учёт и контроль. Ведь невозможно взимать подушный и поземельный налог, не зная количества и места нахождения «душ» и площади земель, которыми они владеют. Нельзя вводить налог на имущество без учёта этого имущества и налог с продаж — без контроля над торговлей. Не имея учёта и контроля, власть вообще ничего не может делать с экономикой и финансами.
Хорошо известно, как с развитием ремёсел возникли цеха, гильдии и лиги, гостевые дворы и другие союзы с закреплением за их членами монополии на производство и/или реализацию товаров и услуг. Так что нет ничего удивительного, что однажды началось формирование отдельной профессиональной касты, занятой финансами. Возникла она как симбиоз «старых» родовых вождей и новых служебных дворян, чиновников. Конечно, в каждой местности складывались свои способы управления, но в большинстве случаев они различались лишь названиями должностей.
Сегодня вряд ли кто задумывается над тем, чтó первоначально означали дворянские титулы владетельных феодалов: граф, маркиз, барон и т. п. А ведь, например, граф значило «писарь» (от греч. grapho — «пишу»). Итальянский «граф» — conte, как и французское comte означало учётчика (итальянское contare и французское compter — «считать»). В графов-дворян превратились потомки прежних писарей и учётчиков! Между русским приказным дьяком (по сути, министром), французским дюком (герцогом) и венецианским дожем этимологической разницы нет.
И это не должно нас удивлять: законы эволюции всеобщи, чиновники повсюду «переродились» в аристократию. И что интересно, в прошлое — ниже XII столетия — европейское дворянство генеалогически не прослеживается вообще. По мнению историков, оно в это время только формировалось из тех, кто занимал должности в структуре управления. И в те же годы происходили постоянные отставки и изгнания епископов, что тоже могло быть связано с процессом формирования управленческой структуры. Не забудем, кстати, что само слово «епископ» означает «наблюдатель».
Появление вечных, не портящихся денег, которые можно забрать из обращения и превратить в сокровище, изменило потребности и интересы людей, а также их поведение. Возникли новые отношения между классами и народами, иные по сравнению со старыми порядками и даже противоположные им. Развивалась конкуренция — соревнование за деньги, которые по-разному «растеклись» по разным кластерам: в среде негоциантов денег было много, в среде крестьян — мало. Единственно, феодалам, тогдашнему основному классу, деньги были только подспорьем, ведь они владели землёй, а земля выше денег, она каждый год давала феодалу природную прибыль.
Вот откуда фраза Пушкина: «…Не нужно золота ему, когда простой продукт имеет».