Горгона» лежала в дрейфе. С брига наблюдали, как голубой туман скрадывал уходящую шлюпку, а со шлюпки глядели, как туман укрывает бриг.
Гелль прикрикнул на Айка:
− You ugly dog![1] Куда смотришь?! А ну, ребята, возьмите влево!
Уключины правого борта заскрипели чаще, и шлюпка, изменив на несколько градусов курс, приплясывая на волне, побежала дальше.
Старик отложил в сторону тяжелую трость, вытянул ноги; лицо было замкнуто и хмуро. Гелля точила тревога: вождя шехалисов не было, сына его тоже... План, задуманный им еще на Ванкувере, грозился лопнуть как мыльный пузырь. Русский фрегат мог появиться в любое время; самое большее, на что приходилось рассчитывать,− это полдня, за которые следовало склонить упрямых краснокожих на свою сторону.
В судовых документах Коллинза значились сукно, патока и соль. Ни одного, ни второго, ни третьего не было. В бумагах не числилось оружие, но оно было, взятое на складах Ванкувера для большей сговорчивости дикарей.
* * *
Райфл почесал курчавую бороду и выглянул из-за медвежьей шкуры, что заменяла в бараборе дверь. Индейская деревня жила своей обычной жизнью: слышалось монотонное вжиканье костяных скребков, которыми женщины выделывали шкуры; у воды, где стояли каноэ, о чем-то громко спорили мужчины. Но больше всего на глаза лезли дети, да в таком количестве, в каком боцману их никогда ранее и не приходилось зреть. Стоило ему, Логану или подшкиперу Рэю, оставленным вместе с ним в лагере шехалисов, высунуть за порог хоть носок сапога, как эти бестии тут же сбегались со всей округи и начинали галдеть хуже чаек. Логан пытался заговорить с ними жестами, но куда там: они разлетались в разные стороны, точно искры в кузнице, когда куют подкову, дразнились издалека, показывали языки, а то и кидались камнями.
«Чертово семя! − плевался Логан и мрачно приговаривал: − Из гниды вырастает вошь».
− Ну, что там? Нет шлюпки?
Райфл зло задернул шкуру.
− Ни черта! Сплошной туман. Нашей скорлупы даже не видно.− Его тяжелые, подкованные железной скобою каблуки прогрохотали в дальний угол бараборы, где вдоль стены были сделаны лежаки из шкур и жердей.
− Мне кажется, у нашего капитана совсем съехали мозги набекрень. Какого черта мы второй день гнием в этом сарае! Скоро нам останется одно: сесть в кружок и жечь на медной жаровне серу да мокрую пеньку с единственной радостью узнать, кто из нас дольше выдержит эту вонь.
− Ну ладно тебе,− Логан сунул в рот новую плитку жевательного табаку и смачно надкусил ее. − Старик говорил, что задумал хитрое дело. У меня дергается левый глаз, значит, всё так и есть.
− Сундук! У тебя задергается и правый, когда по его милости краснокожие сделают тебе тесаком вторую улыбку на горле.
− Кожаный прав, Логан,− Рэй, державший обиду на Гелля за его последнее угощение тростью, мстительно сузил глаза. − Мы уже черт знает сколько времени потеряли даром. Утопиться мне на этом месте, если мы не превращаемся в маркитанских крыс.
− Где ром, где женщины, обещанные нам уставом Берегового братства?
− Тише! − Логан подошел к очагу, сплевывая коричневую от табака слюну.− Зачем нам сейчас резать друг другу глотки? Надо все толком пронюхать. Старик и так бросается на всех как акула. Я так понимаю, парни: людей у нас мало после той драки... И Гелль считает: лучше пролить ведро пота, чем наперсток крови. Вот для чего нам нужны дикари. По мне, тоже лучше жар загребать чужими руками.
− Гляди на него! − загоготал Кожаный. Его изгрызанная, из моржовой кости трубка, словно компас, указала на канонира. − Тоже отыскался умник. Нашел, кому верить! Да он просто стар и наложил в штаны. Я вам еще в Охотске говорил, олухи: на кой черт нам этот фрегат. Он что-то мутит свое, пес. Похоже,− боцман перешел на шепот,− у него на русском фрегате есть свой человек.
− Да ну! − потрясенно вырвалось из обеих глоток.
− Вот крест, чтоб меня смыло через кормовой клюз... Но это только мои догадки... Мутит он с нами, так-то! Вот если бы я был капитаном, то повел бы вас на Юг... где звенят дублоны и ни одного военного корабля, будь я проклят!
− А ведь он верно толкует, Логан! − глаза подшкипера вспыхнули.− Ладно, Кожаный... Ты же знаешь… Больше половины ребят на твоей стороне. Потерпи еще малость... Может, козырная карта уже падает тебе в руки… А кто торопливо седлает, тот часто сваливается с коня. С тобой-то ведь тоже вряд ли под ногами будет прочное дно? − глаза Рэя впились в дышащее силой грубое лицо боцмана...
− Прочное дно бывает только на кладбище!
Хохот разрядил обстановку, и пираты смягчили тон.
Кожаный принялся трехгранной морской иглой для сшивания парусов гонять по своей ладони пойманного муравья. При этом он так старался, что прикусывал от усердия кончик языка и тяжело сопел.
− А насчет баб,− Рэй осклабился, обнажая в широкой ухмылке два ряда пожелтевших от табака зубов,− ты лишнего черпнул, приятель. Бабы и здесь неплохи, если им не за двадцать... Да брось ты этого муравья! Дай-ка лучше нож, ноготь задрался... Мой что-то тупой для этого дела.
Райфл, не сходя с места, швырнул с кажущейся небрежностью нож, но лезвие с тупым жестким стуком вонзилось в дерево стены, прямо у горла подшкипера. Тот, как ни в чем не бывало, выдернул его и, занявшись ногтем, продолжил:
− Вот у меня в эту ночь девка была что надо...
− Ты хоть запомнил, как ее звали? − оживляясь сменившейся темой, бросил боцман.
− Нет, но порох в ней был. А уж когда я подарил ей бусы, а ее папаше ремень и шляпу, она тут же стала готова рожать от меня детей. Ха-ха... Славный голосок, да и грудка как у лесной птахи, а я люблю природу.
Пираты вновь загоготали, щелкая языками и подмигивая друг другу.
− Что-то ведь она мне жужжала, как пчела, всю ночь на своем языке, да до того ли было! Под утро я чуть не сдох на ней... Кое-как отбился!
− Это точно, Рэй,− откликнулся, грызя соломку, лежащий на шкурах Логан. − Было и у меня так... − он цвиркнул сквозь зубы воздухом. − С продажными шлюхами − усталость, с благородными − головная боль.
− Ты еще ляпни нам, что спал с ними! − захохотал Рэй. − И чем же от них пахнет?
− Ради Сатаны, заткнись! − в руке канонира сверкнула наваха. Лицо потемнело от прихлынувшей крови.
Все разом смолкли, а Рэй, поздно понявший, что глупо пошутил, ощутил, как тело его покрыла испарина.
− Я думаю, мы оба джентльмены, Рэй,− хрипло продолжил Логан,− и скроены иначе, чем другие. Поэтому я и не выпущу у тебя кишки, всё-таки ты мне друг. Но если уж я что-то и говорю, то знаю...
− Ладно, ладно, заштопали парус! − боцман смахнул муравья. − Лучше скажи, Рэй, она хоть умела целоваться?
− Надрессировать можно,− бросая в чехол нож, буркнул тот.− После той ночи она такое делает − язык проглотишь.
− Что, готова к борделю?
− Ну скажешь, Кожаный! Ты же знаешь: у меня совесть чище, чем простыня у священника. Разве я позволю себе краснорожих учить дурному? Она, если хочешь, даже прятала от меня ром.
− Наверно боялась, что у тебя стоять не будет. Бьюсь об заклад: ты же напиваешься быстрей, чем девка снимает юбку. Ха-ха!
− Может, и так,− добродушно огрызнулся Логан. —Но что ни говори, а Гелль прав: «Бутылку изобрели мужчины, а пробку бабы». Это не важно, где они швартуются... в таких вот норах, как эта, или во дворцах.
За стенами бараборы послышались оживленные голоса, топот и бой тамтамов. Лагерь напоминал стаю спугнутых птиц.
Взгляды моряков напряглись. Боцман спешно затушил трубку и, смахнув с лица паутину липкого пота, бросил:
− Гелль или старик с сыном.
[1] You ugly dog − скотина (англ.).