4 августа 1962 года умерла Мэрилин Монро — при жизни она была секс-символом, а после смерти превратилась в икону поп-культуры. За прошедшие с тех пор 60 лет ее никому не удалось ни скопировать, ни превзойти в популярности — мы в «Правилах жизни» пытаемся понять почему.
Спустя год после смерти Мэрилин ее современник, советский поэт Андрей Вознесенский сочинил от ее имени стихотворение-монолог, где озвучил самые ходовые мифы о трагической судьбе голливудской блондинки, раздавленной безжалостным миром чистогана — то самое «Я Мерлин, Мерлин. Я героиня самоубийства и героина». В нем несчастная, искренняя и слабая женщина надрывно обвиняет индустрию, что та продавала ее, как вещь: «Мы убиваем себя карьерой, деньгами, девками загорелыми, ведь нам, актерам, жить не с потомками, а режиссеры — одни подонки». В этой жалобной заплачке, где невесть откуда взялся героин — видимо, оттого, что рифмовался с «георгинами», — лишь половина правды. Актриса годами сама старательно культивировала образ соблазнительной простушки, будто и не подозревавшей о собственной сексуальности: «я сама невинность, просто мою юбку случайно задрал порыв ветра». При этом самая знаменитая блондинка планеты вовсе не была глупа или наивна. Обретя бешеную популярность в середине 1950-х, она умело выстраивала свой публичный образ в СМИ, успешно противостояла диктату студии «Двадцатый век Фокс», умела торговаться и выбивала для себя достойные гонорары и преференции. Часто ее борьба со студией была неравной, но на позднем этапе ее карьеры это все-таки была борьба, а не голая эксплуатация или подчинение.
И все же случилось так, что образ Мэрилин — блондинки с призывно распахнутым алым ртом — перерос и карьеру, и правду, и ее саму. Этот образ стал абсолютной иконой larger than life сразу после ее смерти и с тех пор тиражируется без остановки — Мэрилин превратилась в мем, в картинку в твоем букваре, в лицо на твоей футболке, в персонажа, в которого можно нарядиться на вечеринку, в героиню поп-песен и городского фольклора. Мы всё знаем про нее: она девушка, лучшие друзья которой — это бриллианты (не мужчинам же быть друзьями!), блондинка, которую предпочитают джентльмены, и сладкоголосая сирена в облегающем платье, услаждавшая своим пением солдат на Корейской войне и президента в его день рождения. Она каноническая американская жена, которая вначале вышла за простого парня, потом за спортсмена, потом за писателя — оставалось лишь полшага до жены президента. Но в жизни эти две легенды — Монро и Кеннеди — пересеклись лишь по касательной. Наверное, ее убили спецслужбы. Или забрали инопланетяне, чтобы не дать ей состариться.«Выронила гусли, бубен и дуду — сил осталось только на «пу-пу-пи-ду!» Эта немудреная частушка отсылает к образу грустной Душечки-Мэрилин из фильма «Некоторые любят погорячее» (1959), которая играла на банджо, прятала фляжку со спиртным за подвязкой чулка и заканчивала свою песенку «I Wanna Be Loved by You» этим смешным «пу-пу-пи-ду!». Снявший этот фильм режиссер Билли Уайлдер оставил откровенные мемуары о работе с Мэрилин. Это он создал один из самых знаменитых ее образов в фильме «Зуд седьмого года» (1955) — стоящей на решетке вентиляции на Лексингтон-авеню с юбкой, приподнятой струей горячего воздуха. И кому, как не ему, воочию наблюдавшему вокруг актрисы алчущую и сочащуюся обожанием толпу, было очевидно, насколько она притягательна. Спустя несколько лет, когда Мэрилин проявила интерес к съемкам в комедии про женский джаз-бэнд, Уайлдер был в равной мере доволен и напуган, потому что хорошо знал, каково с ней работать. «Мы взяли Мэрилин. Я сразу знал, что буду на грани умопомешательства. И я полдюжины раз был готов свихнуться совсем. Но всегда говорил себе, что я ей не муж».
Мэрилин опаздывала на съемки. А когда все-таки являлась, то непременно тащила с собой на площадку преподавательницу актерского мастерства, чем страшно бесила всю съемочную группу. Она могла безупречно сыграть диалог на три страницы, а потом запнуться на одной фразе. Тогда она уже не могла произнести самую простую реплику, сбивалась, повторяла снова, а потом начинала рыдать — и приходилось гримировать ее заново. Уайлдер проявлял чудеса терпения: «Я был готов снимать хоть восемьдесят дублей, потому что восемьдесят первый был необычайно хорош».
И здесь впору задаться вопросом: а какой Мэрилин была актрисой? Есть актеры-хамелеоны, демонстрирующие чудеса перевоплощения, — такие могут сыграть хоть телефонный справочник. И есть актеры, из фильма в фильм несущие свою органику, — те самые из анекдота «не нужно петь, ты просто ходи!». Мэрилин обладала великолепным даром комического, но жаждала серьезных драматических ролей. Когда образ доступной и милой, как кошечка, блондинки, вконец сложился, она, будто испугавшись, ринулась его переламывать. Курсы актерского мастерства, просьбы к мужу-писателю написать под нее приличный сценарий, а не вот это всё. Но публика не верила в Монро-интеллектуалку, поэтому фурор вызывали фото, на которых она была с какой-нибудь серьезной книгой в руках. Актриса мечтала сыграть Грушеньку из «Братьев Карамазовых», а вместо этого создала собственную персонажность, от которой было уже не отвертеться. Переломить судьбу удалось в последнем фильме — «Неприкаянные», для которого муж Монро Артур Миллер все-таки написал сценарий. Этот фильм убил Кларка Гейбла и стал лебединой песней Мэрилин.
Режиссер «Неприкаянных» Джон Хьюстон, так же как и Уайлдер, терпел ее бесконечные опоздания, психическую нестабильность и зависимость от таблеток. Много позже он рассказал, что уже тогда понял, что она не жилец. Два великих режиссера понимали про Мэрилин главное: к черту актерское мастерство, пунктуальность и заученные реплики. Все это совершенно неважно, потому что, когда Мэрилин появляется в кадре, от нее исходит сияние. То самое удивительное свечение, которое и составляет суть кино. Его невозможно подделать, скопировать или воспроизвести путем слепого подражания. Можно загримироваться под Мэрилин и использовать ее образ, как это делали Мадонна и Леди Гага. Можно играть с ее амплуа секс-символа и изобразить в кино одну из ее ипостасей, как Эшли Джадд, Мира Сорвино или Мишель Уильямс. Но тогда на экране возникает лишь двусмысленность, тот самый зазор между порочностью и невинностью, который Мэрилин создала и культивировала, — именно поэтому ее образ так часто травестируется в поп-культуре. И лишь сияние подделать нельзя — а именно оно в конечном счете и сделало Мэрилин иконой.