У Павла в голове зашумело.
— Глафира Степановна, я тебе покажу, чудо-баба! Я тебе покажу, как уважаемого человека заставлять брать метлу в руки. Я покажу!
Николай Ефимович погрозил кулаком невидимому врагу и направился к двери, шатаясь и матерясь.
— Стоять, — крикнул Павел.
"Лютый февраль" 4 / 3 / 1
Управляющий остановился, оглянулся. Стал тереть глаза.
— А… — простонал он. — Я тут не один оказывается. — Пал Андреич, простите великодушно. Лишнего выпил. Стало быть, перебрал не на пользу, сейчас мне начнёт плохеть. Уж вы постарайтесь меня вернуть к жизни ведром ледяной воды. Думаю, такая у вас в доме точно имеется.
Дойдя до двери Николай Ефимович остановился. Ещё раз оглянулся и упал в обморок.
— Глаша! — закричал Павел и бросился к управляющему. — Глаша!
На крик прибежали слуги.
— Павел Андреевич, дорогой, так нет Глаши. Кого позвать? Доктора может?
Павел тряс управляющего за плечи и кричал:
— Не умирай, мужик, умоляю, не умирай!
Доктор пришёл довольно быстро.
Посмотрев на Николая Ефимовича, послушав пульс, понюхав около рта, раздражённо произнёс:
— Пьян… Отвлекать меня от насущных дел, тащить меня сюда всю дорогу истеря, что умирает человек, это, по-вашему, достойно? Никогда, слышите, никогда больше не зовите меня к тем, кто выпил лишнего!
Я могу не успеть к тому, кто действительно нуждается в помощи! Чек на оплату пришлю завтра. И помните, Павел Андреевич, в чеке будет штраф! Так советовал ваш отец, а я прислушиваюсь и чту его до сих пор. Поэтому оплатите по совести, Павел Андреевич!
Доктор ещё долго ворчал. Слуги перетащили управляющего на диван в гостиной. Приложили ко лбу мокрое полотенце.
Николай Ефимович очнулся только ближе к ночи.
Он с трудом открывал глаза и шептал:
— Ну вот и попробовал… Впервые в жизни и такой позор…
Павел несказанно обрадовался тому, что гость заговорил, он подошёл к нему и поинтересовался:
— Так как звать хозяйку поместья?
Управляющий почесал за ухом и прошептал:
— Кажись, если не запамятовал, Глафира Степановна!
Павел на миг закрыл глаза и представил чудище из своего стихотворения. Его облик никак не вязался с Глашей. Недоумение, непринятие всего того, что наговорил о ней Николай Ефимович, почти выбило Павла из колеи.
Он схватил свою правую руку левой и укусил запястье. Алые капли стали капать на ковёр гостиной.
— Больно, — простонал Павел, схватил полотенце со лба управляющего и приложил к своей ране.
— Немедленно едем в поместье! — скомандовал он. — Вставайте же, Николай Ефимович!
Но тот даже не шевелился. Он хлопал глазами и шептал:
— Нет сил, ей-богу, не поднимусь сегодня. Да и чего на ночь туда тащиться?! А вдруг она убьёт нас обоих?
Павел схватился за голову и взвыл:
— Да что за день сегодня такой? Что за день?
Управляющий пожал плечами, повернулся на бок и опять захрапел.
Павел не спал всю ночь.
Думал о Глаше. Как ни старался представить себе её кричащую, командующую кем-то, злую, никак не получалось.
Её облик в его воображении был спокойным. Глаша улыбалась, тихонько трясла своими рыжими кудрями и нежно касалась пальчиками шеи Павла. Он задрожал от нахлынувших вдруг чувств. Мурашки побежали по телу.
— Ведьма, — прошептал он.
И как будто испугавшись своего голоса стал озираться по сторонам.
Ссутулившись, Павел пошёл в свою комнату. По привычке пригнулся перед дверью.
Он всегда стеснялся своего роста. Сейчас, уже повзрослев, он смотрел на себя в зеркало и не видел какой-то несуразицы. А лет с семи до семнадцати он боялся даже показаться на людях. Хотя отец был ещё выше.
Над Павлом, бывало, посмеивались многочисленные друзья отца. И Павел стал сутулиться. Намеренно ходил согнувшись. Иногда забывался. И в других домах, не успев вовремя пригнуться, ударялся лбом. Чесал его, краснея от стыда.
Балы были отдельным кошмаром. Впервые его взяли туда в 14 лет. Высокий худощавый длинноногий сын бывшего офицера-моряка вызывал у девушек улыбку. Его прозвали там «цапель». И все следующие балы сопровождались эти обидным прозвищем.
Дома мать спрашивала:
— Пашенька, какая из дочерей Сахарова понравилась тебе больше всего? А из Абрикосовых какая? Все девушки на выданье. Того глядишь и породнимся с кем-то из них.
— Все они дуры, — бормотал Павел, вспоминая обидное «цапель».
— Очень зря! Пока ты раздумываешь, уведут из-под носа весь свет интеллигенции, и тогда тебе придётся жениться на какой-нибудь вдовствующей барышне. А их в нашем кругу аж пятеро. Заметь, лишь одна из них скромна. Остальные знают себе цену и вряд ли сгодятся для семейной жизни.
— Все они дуры, — повторял Павел и уходил в свою комнату писать шуточные стихи.
Вы на балы, вы на балы
Приходите господа,
Там в ушах блестят кристаллы,
Невзирая на года.
Старушонке дряхлой впору
Лишь мужской теперь сюртук.
А стремление к фурору
Привлекает лишь пьянчуг!
Павел ходил на балы без желания. Но отцу перечить не смел. Уважал его и боялся принести тому душевные муки.
Отношения родителей были для Павла странными.
Мать и отец редко принимали вместе пищу.
Марфа Феофановна предпочитала отзавтракать и отобедать в своей комнате. А ужин обычно был в гостях. Лишь за год до смерти Марфа стала спускаться и к завтраку, и к обеду.
Отец относился к этому довольно равнодушно. Обращался к жене на вы и редко заводил с ней разговор. А когда дело заходило о женитьбе Павла, оба друг перед другом расхваливали невест, изредка поглядывая на сына. Но тот был абсолютно равнодушен. Ни одной эмоции не читалось на его юном лице.
Когда Марфа Феофановна начинала доказывать мужу, что дочки Сахарова воспитаны лучше дочерей Абрикосова, тот уходил в свой кабинет.
На этом полемика заканчивалась.
А через время всё начиналось сначала.
А потом в доме появилась Глаша.
Отец привёл её в один из летних дней. Павел прятался в саду в тени ивы. Он часто брал с собой перо и бумагу. Писал поэмы, которые никому не давал читать.
Первым человеком, которому он прочёл свои сочинения, стала Глаша, но это случилось позже.
Отец представил её новой кухаркой, которая по совместительству будет и поваром.
— Она изумительно готовит! С разрешения своего давнего друга эту жемчужину я переманил к себе. Павлуша, завтра ты отъешь за завтраком ум и может перестанешь наконец-то марать листы и займёшься каким-то мужским делом.
Испугавшись, что завтрак заберёт у него способность слагать слова в рифмы, Павел наотрез отказывался есть Глашину стряпню и невзлюбил новую кухарку.
Та была довольна непроста. Она совмещала свои кухонные дела с беседами с Андреем Леонтьевичем. Захаживала к нему по вечерам с книгой и выходила довольно поздно.
Отчего первое время её записали в любовницы отца Павла.
Возмущённая такими слухами Марфа Феофановна насильно отвела Глашу к доктору. А когда получила от доктора подтверждение, что девушка чиста, смогла пресечь эти слухи.
Но Глашу невзлюбила всем сердцем. Павлу хотелось, чтобы Глаша не попадалась ему на глаза. Но она, казалось, была везде.
А потом Глаша стала нравиться Павлу. И случилось это через полгода после первой с девушкой встречи.
Продолжение тут