Когда он получил письмо от неё с предложением встретиться, у него перехватило дыхание, застучало в висках, руки и ноги похолодели.
Только бы жена не заметила его волнения. Нет, лучше ей рассказать: она знала о его трагической любви. Он сам ей обо всём рассказал. А она жалела его, утешала. Утешая, влюбилась. Потом они оказались в постели.
Он сделал предложение, потому что иначе поступить не мог. За тридцать лет привыкли друг к другу, вырастили детей, уже внуки радуют. Жена стала необходима как воздух, как сама жизнь.
Любил ли он жену? Он сам не смог бы ответить на этот вопрос. Но когда она куда-нибудь уезжала или задерживалась на работе, он не находил себе места. В одной комнате им не было тесно. У них были общие переживания, общие желания. Он не часто говорил супруге о любви, но целовал всегда страстно, обнимал искренне.
Жизнь их текла мирно, без всяких потрясений. Он почти забыл о своей роковой страсти, сердце его оставалось спокойным, когда он вспоминал её. И только их общая единственная фотография, которую он иногда ненароком находил, волновала его, но уже с меньшей силой, чем прежде.
Фотография эта была сделана совершенно случайно. Они, взявшись за руки, как всегда гуляли в сквере и очень приглянулись фотографу. Тот не удержался и предложил щёлкнуть на память.. Они остановились, посмотрели друг на друга влюблёнными глазами, и мгновение это осталось навечно на чёрно-белом снимке.
Вскоре она встретила другого. Позже он узнал, что фотографироваться вместе не стоило: примета плохая, но уже поздно было что-либо менять. Как-то он хотел порвать фото, но жена удержала. Так и напоминала ему эта фотография его несостоявшуюся любовь.
Жена хлопотала на кухне, готовила обед. Вкусно пахло жареным мясом. С лучком, с перчиком, на сковороде, так, как он обожал, хоть врачи во весь голос кричат, как это вредно.
Он представил жену, с едва заметным румянцем на щеках, с сединками на висках, которые никакая краска не может закрасить, полноватую, но фигуристую. Она одновременно могла делать несколько дел: жарить, печь, резать, мешать — и всё это с улыбкой, мурлыча себе что-нибудь под нос. Он так привык к её домашним борщам, соусам, пирогам и пирожкам, жареному и тушёному, что никакая, даже самая изысканная пища не могла покорить его избалованный желудок.
Он встал из-за стола, выключил компьютер, заглянул на кухню.
— Что-нибудь случилось, дорогой? На тебе лица нет, — встревожилась жена. — Дай-ка я давление померяю.
— Не надо, я себя хорошо чувствую, пойду, прогуляюсь, — остановил он её.
— Отлично, — всё ещё тревожно вглядываясь в родное лицо, сказала жена, — Только не задерживайся, через полчаса ужин будет готов.
Он вышел из подъезда, в нос ударили привычные городские запахи, так и не ставшие родными: до службы в армии он жил в деревне. И аромат луговых трав ему был милее запахов цветочных клумб, деревенская пыль не вызывала першения в горле в отличие от городской, жара в деревне не была такой знойной, как в городе. Навстречу шли люди, старые и молодые, девчонки и мальчишки, мамы с колясками, но он никого не замечал.
«И зачем она написала? Что я ей скажу? Я ведь в глубине души желал этой встречи много лет, а сейчас будто и не я иду на свидание с ней. Любимой и желанной?»
Он остановился. Как-то неестественно, с огромным трудом, будто споткнувшись о что-то, промелькнули эти два слова. И тут вдруг он услышал последние слова жены: «Не забудь купить хлеба, милый».
Он подошёл к перекрёстку и увидел хлебный киоск, который уже лет двадцать стоял на этом месте. Хлеб в него завозили два раза в день: утром и вечером. Сейчас как раз возле киоска стояла «Газель», и продавщица Юлечка принимала вкусно пахнущие кирпичики и батоны. Терпеливо подождав, пока Юля подписывала бумаги шофёру, протянул 50 рублей:
— Одну булку белого и французский батон, пожалуйста, — сказал он мягко и улыбнулся.
#семейные отношения #мужчинаиженщина #любовь #жизненнаяистория #семьяибрак