Средь дикого леса мужчина бродил,
Кричать уж не мог, тяжелее шаги
Давались ему словно в ноги свинец
Залили и их увеличился вес
Лицо расцарапано, когти ветвей
Нещадно вонзались подобно игле
И кровь на лице растеклась, запеклась,
А мошки да гнус залетали прям в глаз,
Запасы воды уж иссякли давно,
Когда проходил тот болотистый ров,
Где жажда его одолела и в миг
Сей слабости он жадно к влаге приник.
Устав и присев, прерывая поход,
С мольбой обратился он к лику Богов:
"Я жил по заветам священных страниц,
Детей воспитал в лоне веры троих,
Чужого не брал, а свое раздавал
Тем кто был так беден, что грязь и трава
Им в тягости дней заменяла ночлег,
Но это ведь был все равно человек,
Теперь же я здесь словно корм для зверей,
И только лишь сумрак сгустится, поверь,
Тот хищник, что след на добычу принял,
На землю атакой повалит меня,
Чтоб плоть, отдирая с костей, пожирать
И больше меня не увидит жена..."
Тут путник умолк. Из за погнутых древ
Сам леший, вольготно рассевшись, смотрел:
"Напрасно ты молишься новым Богам,
Он же не слушают вас никогда,
Останься со мной, мы с тобой не враги,
Ведь ты пару дней как в чащобе погиб.
Ты помнишь тот самый болотный овраг?
Пред ним что то ногу кольнуло в кустах:
Гадюка спала среди старой листвы
И ядом смертельно сразила лесным.
Твой выбор теперь ограничен судьбой:
Ты либо как призрак дорогу домой
Годами продолжить искать и бродить
Или же ты станешь для леса родным:
Мы будем вставать с первым пением птиц,
Зверей охранять от бельчат и до лис,
Вновь чистить от грязи и тины родник
В лесу жизнь прекрасна ты, путник, пойми."
Уставшее солнце упало в закат,
Хоть путника леший до дрожи пугал,
Но с ним через рощу ушел меж берлог,
Где ельника лапы обняли его.