...Нехотя и с обидой рушились толстые кирпичные стены, испуская облачка пыли при каждом обрушении …
Москва преображается. Становится современней, ярче и выше. Вместе с этим уходит куда-то, а точнее меняется ее прежний колорит. Каждый город имеет свою душу, которую наполняем мы с вами. Все наши воспоминания, отношения, опыт, общение, воспитание, составляют этот неповторимый городской «аромат». Сейчас Москва, это как большой «город-каршеринг». Конечно удобно, но отношение к самому городу уже немного другое, более потребительское. Современные градостроители и архитекторы, смелым росчерком карандаша-скальпеля, вырезают и выдергивают из тела города старые, беззащитные и невыгодные домики. Вставляют в образовавшиеся ниши сверкающие импланты новых зданий, либо заклеивают винирами новых фасадов, пока еще не сдающиеся объекты архитектурного наследия. Преображается Москва.
Недавно проезжал по улице, на которой когда-то стоял Московский колледж художественных ремесел. Небольшой комплекс старинных кирпичных зданий, со своими производственными цехами, своей котельной с настоящей большой кирпичной трубой, аудиториями, в которых обучались интересному ремеслу молодые художники, столяры и дизайнеры. Взгляд привычно искал знакомые очертания «храма науки», в котором мне тоже посчастливилось отучиться три года, но на его месте суетливо работала строительная техника, которая за небольшим синим заборчиком, беспощадно догрызала последние остатки широких кирпичных стен.
Остановившись рядом, подобно персонажу Михаила Казакова в фильме Покровские ворота, я долго смотрел на это печальное зрелище. В моей памяти пролетали воспоминания, связанные с этим местом.
Так получилось, что в этом «училище», а именно под таким простым названием оно вошло в мои воспоминания детства, работала секретарем моя мама. Мы жили рядом, и будучи еще дошкольником, я частенько проводил время у нее на работе, и пока она весело щелкала на печатной машинке, я любил рассматривать разные поделки и экспонаты. Особенно мне нравился большой макет музея-заповедника «Кижи», эта красивая дипломная работа одного из выпускников украшала приемную директора.
Каким-то завораживающим местом для меня был зал рисунка и живописи, со своими гипсовыми фигурами и головами, а одна из них, Антиноя или Давида (уже не помню), была фантастически большая. Там же стоял в полный рост муляж человеческого скелета, чучела птиц и животных, наборы для натюрмортов. В общем, все как в музее, только можно потрогать. Для маленького меня все двери училища были открыты, даже в местной библиотеке, куда я как взрослый был записан по блату, со временем перечитал всю фантастику Александра Беляева.
Немного позже, уже школьником средних классов, я любил приходить вечером в училище и слушать репетиции местного ВИА, под руководством дяди Васи, мечтая, когда вырасту, обязательно попасть в этот коллектив.
Как сейчас перед глазами картинка из этого волшебного мира – электрогитары, переплетенные проводами с микшерами, динамиками и усилителями, барабанная установка, микрофоны… и постоянно проигрываемый припев:
- «Этой ярмарки краски разноцветные пляски, деревянные качели, расписные карусели,
Звуки шарманки, гаданье цыганки, медовый пряник да воздушный шарик»….
Само здание имело свой неповторимый запах. Оно было пропитано разными материалами, которые использовались в процессе обучения. Картины, витражи, расписные и резные шкатулки, инкрустированная мебель, мозаичные панно, даже простые табуретки и скамейки, которые изготовляли на первом курсе будущие столяры, все вносило свой кусочек аромата в этот благоуханный букет. Кто любит запах новой книги, тот меня поймет. Что-то родное было в этом запахе, да и сами стены были практически родными, каждый уголок которых был прощупан с самого детства.
Вспомнилось, что где-то в середине или конце восьмидесятых годов мы всей семьей пришли встречать новый год в училище, и это здание в новогоднюю ночь целиком принадлежало нам. Мама тогда бралась за любую подработку и устроилась туда сторожем по совместительству. Как же я радовался, что новогодний телевизионный праздничный концерт мы будем смотреть со звуком, да еще на большом директорском телевизоре, который по-казеному запирался в шкафу. Как раз в то время наш домашний телевизор, со своим очень капризным характером, решил работать молча, вероятно устав от огромного потока радужных обещаний и обилия демагогии, которые в перестроечный период с избытком выливались с экрана.
Очень таинственным местом была котельная. Ее рано закрыли, так как топить печи в черте города стало не экологично, но в детских воспоминаниях она осталась как что-то теплое и интересное, как огромный паровоз с несколькими топками и огромным количеством вентилей и труб. В котельной работал кочегар, который длинными кочергами, ворошил в топках угли. Эти кочережки стояли в углу котельной в глубокой ямке, наполненной темной водой. За массивными чугунными дверцами с круглым, величиной с мандарин, отверстием в каждом из них, билось настоящее пламя. Мне разрешалось смотреть на все это, главное ничего не трогать. Красивое и завораживающее было зрелище.
Став студентом этого заведения, мне искренне нравился контраст образовательного процесса. Тишина и камерность на уроках живописи и графики сменялась шумом и пылью работы на станках, кропотливое и творческое маркетри вновь наполнялось звуками киянок, пилок и дрелей. В общем живой и разнообразный опыт, гармоничное слияние теории и практики. Многое было связано с этим зданием. Какие-то общие моменты, лекции, собрания, вручение дипломов, торжественные линейки, переплетаются с очень личными и уже далекими воспоминаниями. Уверен, что многие поколения учеников и студентов, а также педагогов и мастеров с приятными эмоциями возвращаются в памяти в эти добродушные классы и аудитории.
Нехотя и с обидой рушились толстые кирпичные стены, испуская облачка пыли при каждом обрушении. Они словно души этого здания, появлялись и растворялись в воздухе. Из материального мира стиралась целая маленькая жизнь, оставляя о себе лишь яркие фрагменты в памяти…
еще рассказ...