Начало.
Переписав и развесив графики ухода за пациентами, Полина выяснила, что никому другому не назначались терапевтические ванны, кроме Влада. Мужчин с интервалом в четверть часа предполагалось побрить. В бумагах доктора Скворцова напротив фамилии Горина значился Ларин. Полина исправила его имя на свое. Она сочла возможным делать незначительные поправки.
Однако когда Полина вошла в комнату Влада, Ларин находился уже там, держа тазик с полотенцем. Она не обратила внимания на дурное настроение санитара, а просто взяла тазик у него из рук. Бритва перекатывалась по дну, издавая неприятный металлический звук.
- Вам потребуется помощь. Предупреждаю вас.
Капля воды попала ей на палец. Она удивленно посмотрела на мутную мыльную пену, - Вода грязная.
- Вы не правы. Посмотрите внимательно. Я после предыдущего пациента тазик вымыл.
Она перевела взгляд с явно несвежего полотенца, висевшего у него через плечо, на бритву. Ручка была уже старая, вытертая, но само лезвие острое, хотя и щербатое.
В своей камере Горин был уже в смирительной рубашке. Чуть повыше локтей его руки были перехвачены ремнями и привязаны к специальным кольцам в стене. Глаза его горели по-волчьи.
Полина несколько секунд стояла, не шевелясь, потом она сказала Ларину голосом, в котором сквозила боль:
- Принесите горячей воды. Я скоро вернусь.
Смирительная рубашка бесила его, и Ларин знал это. Владислав вспоминал ужасные кошмары, страх, пересиливающий разум и гордость, рождавший первобытный порыв, заставляющий его каждый раз сопротивляться, хотя он уже давно знал, что не может победить.
Горло его болело: санитар Ларин опять придумал нечто новенькое. Индийский резиновый жгут доводил Влада до бессознательности, дикого ужаса. Он лежал, прикованный к постели. Секундная темнота. И вот он выныривает из нее, задыхаясь, рефлекторно сопротивляясь, прижатый лицом к полу, с коленом у себя на шее и ноющей болью в спине. Трое тюремщиков склонились над ним, весело переговариваясь между собой. Они подняли его. Он все еще не пришел в себя, не восстановил дыхание. Он знал, что смирительная рубашка - невольный ужас, полная беспомощность, отсутствие равновесия и невозможность защититься; легкий толчок, и он падал в любом направлении из-за связанных за спиной рук. Каждое его движение было странным, неожиданным. Тело теряло связь с мозгом, суставы не повиновались ему, ноги отказывались держать… Тюремщик с кратким веселым восклицанием на лету поймал его и прислонил к стене.
Владислав встретился с ним взглядом, и тюремщик быстро опустил глаза. Он потрепал Горина по щеке и что-то по-отечески сказал. Пока Владислав стоял униженный, скованный, дыша, словно бешеный бык, дополнительное подкрепление ушло и Ларин вернулся к своей утренней рутине. Горин пришел в ярость. Он очень хотел, чтобы пришла Полина, и боялся, что она войдет именно сейчас, прежде чем все будет кончено.
Но Ларин, закончив дело и записав свои гадости в журнал, ушел, оставив его в одиночестве. Горин был готов убить Ларина.
Когда-нибудь. Когда-нибудь.
Но думал он о другом. Он думал о выражении лица Обезьяны, маске ужаса. Потребуется много времени. Однажды Владислав видел в кино, как людей вешали и четвертовали. Он запомнил лицо одного осужденного, который ждал своей очереди и наблюдал казнь. Палач резал, рубил… Страх. Борьба. Судороги. Спазмы. Приговоренный съежился, подвывал. Лицо его стало темным, язык распух в преддверии агонии, которую ему предстояло вынести.
Горин с невероятным наслаждением думал об этом.
Вошла Полина. Она явно влияла на него. Переход от ночи ко дню. От мистических ночных кошмаров к очищающему дневному свету. Он едва мог вынести это. Он раньше считал, что уже дошел до предела. Но каждое утро Полина приносила свет, а потом оставляла его в темноте с Обезьяной, чье настроение ухудшалось каждую ночь. Горин начал понимать, что раньше были "цветочки". Горло болело от жгута. Он молил Бога, чтобы семья не забыла его. Его имя и титул защитят его, так легко затянуть удавку чуть туже. Он чувствовал себя покинутым, забитым, никому не нужным. Или во всей вселенной не осталось ничего, кроме его камеры, коридора и вида за окном?
И Полина. Она стоит в коридоре и внимательно смотрит на него, держа в руках тазик для бритья.
Ларин ненавидел его. Владислав видел это по его глазам. Ненависть усиливалась с каждым небольшим разногласием, а иногда по таким поводам, о которых Горин и понятия не имел. Он боялся за Полину, не хотел ее видеть и с нетерпением ждал ее прихода. Он не находил слов, чтобы предупредить ее, и боялся остаться в одиночестве.
Полина выглядела потрясенной, как в тот раз, когда впервые увидела его. Ее фигура как-то сникла. Владислав мечтал услышать ее голос, походивший на журчание речки. Когда она говорила, он закрывал глаза и представлял себе, что все понимает.
