Вениамин Апраксин
Началось все почти сорок лет назад. Тогда я, ученик сельской школы, страстно полюбил историю, зоологию, ботанику и географию и под их воздействием рано проявил интерес к природе, всерьез увлекся палеонтологией ( а потом археологией), начал завязывать переписку с музеями, подобными мне «интересантами» и пробовать свои силы на литературном поприще. Естественно, любимые мною уроки только разжигали мою любознательность к тому сложному и многогранному миру, который окружал меня и в котором я жил. Чтобы восполнить этот пробел, я рано стал книгочеем школьной и сельской библиотек, постоянным клиентом солидной базы «Книга-почтой». Именно художественные, научные и научно-популярные книги стали для меня (да и до сих пор являются) окном в неведомый мир, который в моих образах и мечтах заставлял переноситься в глубь времен, экзотические страны, восхищаться храбрыми путешественниками и узнавать жизнь других народов. Именно из книг я черпал ответы на многочисленные «почему»; именно через книги я получал приток недостающих знаний, что вело к расширению кругозора и в конечном итоге к самообразованию. Словом, я преклонялся и боготворил книги с детства – по этой причине, на пути краеведческого становления, в своих поездках никогда не пропускал книжные киоски и магазины.
Вот и тогда, помнится, холодной зимой 1962 года, по какой-то надобности (кажется, как призывнику) довелось побывать в станице Усть-Бузулукской – тогда она являлась центром нашего района. Между делом нашел время и посетить книжный магазин, или, как тогда его называли, «кагиз». И надо же – когда я рылся на полках, мое внимание привлекла небольшого формата книжица, на обложке которой поверх иллюстрации (лоси на фоне леса) я прочел: «Б. Лащилин. Хороша река Хопер», а на развороте – «Волгоградское книжное издательство, 1962 год». Перелистал и обомлел: описывалась не какая-то там экзотика, а природа и история Прихоперья, то есть мои края. Автор жил по соседству – в Урюпинском районе. До этого ничего подобного в литературе я не встречал. Я был не ахти какой богач, тем более, что в предыдущем 1961 году была денежная реформа из расчета один рубль – десять копеек. Но за ценой я не постоял. Я заплатил указанные на задней обложке девять копеек и, переполняемый радостью, стал обладателем драгоценной для меня книги. Дома я, что называется, проглотил «Хороша река Хопер» на одном дыхании, позднее не раз возвращался к ней, и в моем книжном шкафу она до сих пор занимает достойное место. Второе мое заочное знакомство с Лащилиным произошло по воле Волгоградского областного краеведческого музея, с которым я, как уже сложившийся краевед, продолжал поддерживать постоянную связь. В январе 1969 года получил оттуда в подарок новую книгу Б. Лащилина «На родных просторах» (Нижне-Волжское книжное издательство, 1968 год). На развороте надпись: «Краеведу-любителю Апраксину Вениамину в дар от сотрудников областного краеведческого музея».
Книги Лащилина заставили меня воспрянуть духом, развить еще более кипучую краеведческую деятельность.
Вместе с тем, я крайне нуждался в единомышленнике, который бы ознакомился с моим необычным «хобби» и, не кривя душой, дал ему соответствующую оценку. Областной земляк, умудренный житейским опытом и обладающий профессиональными навыками, Борис Степанович для этой цели подходил как никто другой, я и после долгих раздумий решился написать ему письмо. Сообщил, кто я, высказал свой интерес к краеведению и просил совета в некоторых вопросах, касающихся краеведческих изысканий и выхода в прессу.
Признаться, я не верил в успех затеянного дела: будет ли известный писатель, уже пожилой человек, тратить время на какого-то начинающего краеведа-любителя!
Десятого октября 1973 года пришло первое письмо от Бориса Степановича: «Уважаемый Вениамин Александрович! Письмо Ваше получил. Не видя Ваших рассказов, я ничего сказать о них не могу, а также и что-либо посоветовать тоже не могу. Давайте договоримся так: выберите из всех своих рассказов два, которые считаете наиболее хорошими и удачными, и пришлите мне. Тогда будет повод поговорить. Всего Вам доброго. Б.Лащилин».
Обрадованный и не до конца верящий в такую чуткость и отзывчивость занятого своими делами мудреца, я послал ему рассказы «Встреча в степи» и «Беглец».
Ответ не заставил себя долго ждать:
«Уважаемый Вениамин Алексан дрович! Я получил Ваши рассказы. Пока только бегло прочитал их. Теперь буду читать еще два-три раза очень внимательно и тогда только смогу дать окончательный ответ. С дружеским приветом, Лащилин».
«9 января 1974 года. Уважаемый Вениамин Александрович! Ваше нетерпение мне понятно, но запомните: выдержка и терпение - необходимые качества и не подумайте, что я просто прилениваюсь и не спешу с ответом - уж очень был занят последнее время: сдавал рукописи своих книг издательству, потом пришлось провести несколько встреч с читателями. И всякие другие дела.
Оба Ваших рассказа прочитал, но буду читать еще. Первоначальный мой вывод прежний и таков - в том виде, в котором они написаны Вами, их не будет печатать ни одна редакция. Они у Вас не доработаны, как говорят работники издательства, «сырые». Вот еще раз их прочитаю и напишу Вам подробно, что нужно с ними сделать. На двух-трех страницах каждого проведу правку, и Вам будет понятно, что делать дальше, чтобы они стали годными для печати, - поработаете еще над ними, «отшлифуете», и тогда уже можно будет говорить об их опубликовании. С уважением Б. Лащилин».
Три недели спустя Борис Степанович возвратил мои рассказы со своей правкой и очередным письмом:
«Уважаемый Вениамин Александрович! Вот посылаю Вам оба Ваших произведения. Начало рассказа «Беглец» я выправил и переписал. Вы, ознакомившись с ним, то есть с тем, что сделал я, и, сравнив с Вашим началом, должны понять, что нужно сделать Вам, какую работу нужно провести над всем рассказом. Это, прежде всего, работа над словом. Вам необходимо удалить все ненужные, лишние слова, а также излишние описания и длинноты в рассказе, ничего не дающие читателю.
Я, было, попытался пройти правкой весь рассказ, но не смог этого сделать, так как очень тесно написали Вы строки, и между ними нет пробелов, так что правку вести нет никакой возможности. В отдельных местах я ее сделал, но не знаю, поймете ли вы. Как правило, рукопись пишется с одной стороны листа, делается поле - отступ от края и между строками - просвет в полсантиметра, тогда очень легко делать пометки, поправки и вставки.
Поработайте, прежде всего, над рассказом «Беглец», учтя все мои замечания, не спеша, не торопясь. Рассказ у Вас должен получиться. Теперь о рассказе «Встреча в степи». Над ним нужно провести ту же работу. Кроме того, всю сцену о древних обитателях степи - убрать, так как она лишняя в этом рассказе. И еще, говоря об оскудении природы, Вы должны упомянуть о том, что в последнее время начинают принимать меры по охране природы: лесов, диких животных.
Итак, приступайте к работе. Прежде всего, месяца полтора-два поработайте над рассказом «Беглец». Сделайте его и потом вновь пришлите мне, я посмотрю. Всего доброго, с уважением, Б. Лащилин. 31 января 1974 года».
Немедленно, согласно инструкциям Лащилина, я добросовестно выполнил обработку и переписку рассказов и отослал их обратно в Михайловскую. В конце июля после второй правки он заказной бандеролью возвратил мне оба рассказа. К ним было приложено шестое по счету письмо. Для начинающего литератора оно представляет огромный интерес, поэтому я привожу его полностью.
«31 июля 1974 года.
Уважаемый Вениамин Александрович! Наконец-то я внимательно прочитал оба Ваших рассказа и сделал необходимую стилистическую правку. Прежде всего, меня порадовало то, что Вы довольно умело и правильно доработали рассказы. Это убедило меня в том, что Вы можете работать над своими произведениями и, в конце концов, добьетесь литературного мастерства.
Теперь несколько советов. Во-первых, когда вы даете описание природы, то не повторяйте в другом месте то же самое. Это очень плохо. Лучше дать один хороший пейзаж (описание природы), яркий и запоминающийся, чем два похожих друг на друга, что всегда вызывает недоумение у читателей: для чего это делается?
Теперь, не злоупотребляйте союзами «и» и «а», они у Вас употребляются излишне часто. Обратите внимание на те места, где я эти «и» и «а» вычеркнул. Всегда, написав рассказ, прочтите, постарайтесь удалить все лишние союзы.
Также следите за тем, чтобы в одном предложении не было двух однокоренных слов или слов, близких по значению, допускается это только в крайнем случае.
Постарайтесь в районной библиотеке взять сочинения И.А. Бунина и Н.С. Лескова, их рассказы. Прочитайте их и, главное, обратите внимание, как они строят каждое свое предложение. Этому у них стоит поучиться. Теперь о конце рассказа «Встреча в степи». Хорошо бы сделать его более сжатым и коротким и более ярким. Упомяните о рукотворных каналах, которые орошают пустыни. Посмотрите и подумайте. На Ваши вопросы отвечу так: если будете работать упорно и настойчиво над своими произведениями, то получится. Не спешите писать новые рассказы, старайтесь дорабатывать и шлифовать те, которые есть у Вас».
Для полноты своего повествования сообщу, что над теми рассказами, отредактированными Лащилиным, мне пришлось основательно потрудиться еще раз, но предложить их в какую-нибудь редакцию я сперва постеснялся, по ряду причин не сделал этого и после, и до сих пор в целехоньком виде они хранятся в моем домашнем архиве.
Больше я никаких рукописей Лащилину не посылал. Но через месяц после получения последнего письма случилось такое, что удивляет меня до сих пор: состоялась моя встреча с ним. Как это произошло, я затрудняюсь ответить и сейчас. Дело, наверное, в моей неугомонной натуре. В сборе краеведческого материала мне всегда хотелось к кому-то идти, куда то ехать, то есть встречаться с такими же «интересантами», как и я. Вот и в тот раз, когда я работал в колхозе помощником пчеловода, мне до того надоели вощина, ловля роев, трутни, матки, откачка меда, житье в степи среди надоедливой пьяной брани, что я, едва спала горячая пора, решил развеяться: съездить в хутор Сенной Михайловского района к своему знакомому, пожизненному краеведу Лебедеву Ивану Матвеевичу. До этого я уже был у него раз и немудрено, что с его колоссальной библиотекой, рукописями, знаниями плюс моей любознательностью мы всегда легко находили общий язык, нам всегда было о чем поговорить.
И вот тогда же под впечатлением от встречи с Лебедевым, я решился осуществить заодно и давно вынашиваемую мечту: добраться до станицы Михайловской и лично встретиться с Лащилиным. Может показаться, что с моей стороны это был необдуманный, безрассудный шаг: поехать без приглашения, не зная дороги, как всегда с ограниченными средствами, да и почти недельная отлучка от дома и работы значила много. Однако я помнил, что под «лежачий камень вода не течет», и для меня это не было преградой.
Любовь к краеведению, романтическая страсть к путешествиям, знакомство с такими же «интересантами», как я, были отличительной чертой моего характера, с детства побуждали меня к действию и, как правило, приводили к достижению намеченной цели. «Нет, пока вырвался, пока «вольный казак» - надо действовать, надо съездить, ибо другой такой случай может и не представиться. Раз в одной Михайловке побывал, доберусь и до другой, зато потом не буду корить себя за слабохарактерность и сваливать вину на какие-то надуманные причины», - примерно так рассуждал я и, придя к такому окончательному решению, без колебаний взял курс на железнодорожный вокзал. Поездка эта, спустя четверть века, оставила смутные воспоминания. Но все же многое осталось в памяти.
Поездом доехал до Урюпинска, этот город я знал уже лет десять: там, после смерти нашей матери, в школе-интернате училась моя младшая сестра и я, естественно, ездил к ней. В Урюпинске знающие люди подсказали, что до Михайловской я могу добраться рейсовым автобусом. Так я и сделал. Помнится, вокруг дороги тянулась дышащая зноем степь, мелькали горбины курганов, лесистые распадки, какие-то хутора. Когда примерно через три десятка километров автобус достиг большого селения, объявили: «Станица Михайловская». Вылез. Яркий, солнечный день заставлял щуриться. Оглянулся: вокруг утопающие в зелени дома, песчаные, пышущие жаром улицы. Не спеша, пошел вперед, и сразу мое внимание привлекло громадное, взметнувшееся ввысь каменное строение. Подойдя ближе, я убедился, что это была церковь. Ее размеры подавляли, сейчас уж не помню, была ли у нее колокольня, но вид выпуклого купола над алтарным барабаном заставил в изумлении раскрыть рот. «Надо же! На такой высоте такая махина полушария сложена и не падает!» - все дивовался я. Какой-то прохожий на мой вопрос лишь сказал, что это действительно старинная церковь, мастера были, умели строить.
Церковь была бездействующая - об этом говорили ветхие массивные двери на замке, облупленные, начинающиеся из гущины бурьянов стены и отсутствие огорожи. Вспомнил, что на численнике уже 29 августа - церковный праздник Успение; в старину, без сомнения, тут шла служба, толпился народ, а сейчас тихо, лишь где-то внутри стонут голуби. Я вздохнул и, полюбовавшись еще раз архитектурным творением безвестных мастеров, тронулся к основной цели моего путешествия.
Расспросив местных жителей, я быстро добрался до местожительства Лащилина. Помнится, глухие, дощатые ворота, за ними из садовой зелени выглядывал небольшой флигелек. Сунулся в ворота, но они оказались на запоре. Нервы - выше красной черты, но набираюсь смелости и стучу. Раз, другой, третий - с каждым разом громче. Наконец, в глубине двора раздается хрипловатый мужской голос: «Кто? Кто там?». Называюсь. Слышу шаркающие шаги, стук задвижки.
Калитка открывается и предо мной возникает высокая, худощавая, чуть сутуловатая фигура престарелого мужчины с непокрытой головой. Он был в шлепках, темных брюках и короткой (типа футболки), защитного цвета рубашке. Темное, землистого оттенка округлое лицо говорило о былой смуглости. Но, самое главное, лицо Лащилина было далеко не красивым - его строгий, пытливо изучающий взгляд чуть прищуренных темных глаз, резкие черты, щетина и огромная, в обрамлении темных волос плешь придавали его лицу какой-то отталкивающий вид, по крайней мере, ничего общего с фото из книги «На родных просторах» я не нашел. Я даже засомневался: туда ли я попал, поэтому спросил: «Борис Степанович Лащилин здесь живет?». Хозяин подтвердил и, протянув сухую темную ладонь, поручкался и пригласил в дом.
Идя по дорожке, я заметил обилие разросшейся травы, сирени и отсутствие хозпостроек, за исключением какого-то сарайчика. Дощатую веранду сразу угадал по вышеупомянутой книжной фотке. Через веранду вместе с хозяином я вошел внутрь жилья.
В комнате - полумрак. Щелкнул выключатель, и вспыхнувший свет позволил разглядеть полки с рядами книг, рядом - старинный диван с ворохом одежды или постельного белья, среди комнаты - заваленный бумагами стол. Во всем виде темной комнаты, в небрежности обстановки в ней, застоявшемся душном воздухе был какой-то налет аскетизма, свойственный холостяцкому мужскому жилью: по крайней мере, за время моего пребывания я не видел никаких домочадцев, и у меня создалось впечатление, что Лащилин живет один. Оглядевшись, я присел у стола на предложенный стул.
Особым красноречием я не обладаю, но молчать дальше было неловко, и я, набравшись храбрости, начал разговор. Первым делом поблагодарил Бориса Степановича за рецензию к моим рассказам. Мало-помалу моя скованность начала проходить, и мы повели деловой, непринужденный разговор. Мы беседовали долго - часа два, если не больше. По его просьбе я рассказал свою биографию, с чего началась краеведческая деятельность и литературное увлечение, после чего попросил совета: стоит ли мне продолжать браться за перо или, как говорится, «не по рукам цимбалы».
Борис Степанович, в свою очередь, опять долго разъяснял мне требования редакции, то есть, что писать, а от чего воздержаться. Суть его наставлений сводилась к содержанию его последних полученных мной писем.
Однако он меня обнадежил, что в моих «перлах» есть задатки интересного изложения, и если эти качества я буду развивать и дальше, то из меня обязательно выйдет толк. Такое заверение - что душевный бальзам; затаив дыхание и забыв обо всем на свете, я слушал нехитрые, но такие мудрые слова старейшего краеведа: «С краеведческой жилкой в душе надо родиться, - чуть хрипловатым голосом говорил Борис Степанович. - В круговороте происходящих событий мы как то забываем, что у каждого из нас есть своя малая родина, мимо нас канула в небытие масса никем не зафиксированных сведений, и в то же время сохранился еще целый пласт народного фольклора в виде песен, пословиц, сказов, легенд, преданий, притч и т.п. Что может быть почетнее, чем увековечить историю родного края, неиссякаемую народную самобытность в любых ее проявлениях. Жаль только, что среди наших земляков мало таких энтузиастов, которые прониклись бы любовью к краеведческому поиску, безо всяких корыстных целей взвалили бы на себя бремя добровольного летописца».
Я согласился, что самозабвенных краеведов в наших краях раз-два и обчелся: в станице Букановской - Валерий Петрович Гладышев, в хуторе Филинском - Константин Федорович Дегтярев, в хуторе Сенном - Иван Матвеевич Лебедев. Про Лебедева Лащилин, оказывается, слышал, поинтересовался подробней. Я объяснил, что у него богатейшая библиотека, в которой около двухсот старинных книг, много революционных газет, число рукописей переваливает за полтораста; он коллекционирует монеты, значки, открытки, есть даже письмо Ленина. При упоминании о письме Ленина Лащилин встрепенулся и заметил, что письмо Ленина - это народное достояние, и его место - не в частных руках, а в музее Ленина.
В ходе дальнейшего разговора я был несколько удивлен, когда узнал, что хозяин сего жилища увлекается коллекционированием марок. С особой гордостью Борис Степанович достал с полки и показал мне несколько объемистых альбомов, где бережно хранились рассортированные по тематике разноцветные марки. А всего таких альбомов у него, если мне не изменяет память, было семнадцать. Беглый просмотр убедил меня, что филателистическая коллекция была уникальной - специалисты, на мой взгляд, дали бы ей высокую оценку. Я обмолвился, что у меня где-то есть марки времен гражданской войны и, если я найду их, то могу подарить.
Борис Степанович с радостью принял такую весть и в свою очередь поинтересовался: что есть в моей коллекции. Я объяснил, что помимо палеонтологических и археологических находок собираю старинные казачьи вещи военного и бытового назначения. Услышав такое, Борис Степанович заверил, что все, что касается старины, нужно собирать и обязательно бережно хранить: рано или поздно у народа появится интерес к этому, многие начнут задумываться над своим прошлым, своими корнями. Наши места богаты событиями, интересными людьми, уникальной природой, а это значит, что история края в наших руках, и засвидетельствовать ее для грядущих поколений - почетная и благородная задача.
Мне пора было трогаться к автобусу, но в голове - рой мыслей. Слова старейшего краеведа перекликались с моими интересами и мыслями - от этого я чувствовал необыкновенный душевный подъем, способный, наверное, свернуть горы. Радостное состояние удвоилось, когда Лащилин, на память о нашей встрече, подарил мне свою книгу «Одолень-трава» (Волгоград: Нижне-Волжское книжное издательство, 1971), где было собрано 36 рассказов. На титульном листе он сделал дарственную подпись: «На память Вениамину Александровичу Апраксину от автора. Б. Лащилин, 29 августа 1974».
Окрыленный таким вниманием, я горячо поблагодарил его за подарок, интересную и полезную для меня беседу и, глянув на часы, встал: время неумолимо поджимало, и пора было спешить к автобусной стоянке. Лащилин тоже встал и, в свою очередь, выразил удовлетворение от встречи и общения со мной; провожая, он пожелал мне удачи во всех замыслах и еще раз повторил слова, запавшие в мою память: «Прошлое - это основа будущего, не бросай краеведение и все, что касается старины. Собирай, обрабатывай и береги все. Рано или поздно сама жизнь востребует такой материал, и наши потомки о сем, по мнению многих обывателей, никчемном занятии отзовутся с превеликой благодарностью».
Лащилин проводил меня за калитку. Тепло, с дружеским рукопожатием попрощались. Отойдя, я оглянулся: высокий, чуть согбенный, он держался за верею, в прощальном напутственном жесте вскинул руку - таким он мне запомнился до сих пор.
Это была моя первая и последняя встреча со знаменитым писателем-краеведом. Больше я у него не был, никаких рукописей не посылал. Дальнейшая наша связь ограничивалась письмами и открытками.
Письмо девятое.
«19 ноября 1978 года.
Уважаемый Вениамин Александрович! Извините, что долго не писал, был летом и осенью все время занят то своими литературными, то домашними делами, то подготовкой к зиме. Конечно, было бы хорошо, если бы вы жили поближе к Михайловской, и мы могли бы с Вами видеться, но ничего не сделаешь. Насчет фотографии: очень не люблю фотографироваться, и если когда-либо придется фотографироваться, то тогда пришлю фотографию. Да, рукописи: если у вас только один экземпляр - нельзя посылать (а вдруг пропадет). Всегда, если думаешь послать рукопись почтой, то один экземпляр оставь у себя, а другой посылай.
С районной своей газетой, когда будете в Кумылженской, побывайте в редакции, поговорите с ними, может быть, что-либо из Ваших материалов заинтересует их: одно не пойдет, зато другое поместят в своей газете. Попробуйте. Теперь же поздравляю Вас с новорожденной дочерью. Желаю Вам и Вашей семье всего доброго. Пишите. С уважением, Б. Лащилин.
Письмо десятое.
«11 января 1980 года.
Уважаемый Вениамин Александрович! Письмо Ваше получил. Благодарю за внимание. Вы пишете, что собрали двести семь песен донских казаков. Так вот что, считаю нужным сообщить Вам: в журнале «Огонек» № 52 на шестой странице помещена статья М. Малышева «Вернуть народу его сокровища». В ней говорится, что начата работа над стотомным сводом русского фольклора. Песни донских казаков, записанные Вами, являются одним из жанров фольклора. Занимается изданием стотомного свода русского фольклора Институт русской литературы Академии наук СССР (его адрес: город Ленинград, Институт русской литературы Академии наук СССР, Пушкинский дом). Напишите по этому адресу письмо.
В нем сообщите, что Вами записано двести песен донских казаков и что Вы можете их выслать им. Дождитесь ответа от них и тогда пошлите песни. Каждую песню перепишите на отдельный лист. Пишите только на одной стороне листа. Текст песни должен быть записан так, как она поется: с «ой», «гей» и т.д. Кроме того, под каждой песней должны быть такие сведения: укажите, от кого Вы записали песню - его фамилию, имя и отчество, год рождения, грамотный или неграмотный, название населенного пункта (хутора или станицы), где записана песня (то есть где живет ее исполнитель), район и область. Письмо напишите поскорее, не откладывайте в долгий ящик. С уважением, Б.Лащилин».
Разумеется, я внял совету своего наставника и немедля написал письмо в Ленинград. В феврале оттуда получил спецписьмо со спецштемпелем. Написанный черными чернилами текст был столь мелок и неразборчив, что даже не верилось, что ученые мужи такого солидного учебного заведения обладают таким почерком. Все же после определенных усилий я «расшифровал» текст, который гласил:
«Уважаемый Вениамин Александрович!
Институт русской литературы принимает на хранение записи фольклористов-любителей. При этом бывшим владельцам или авторам записей выплачивается денежное вознаграждение. В дальнейшем авторские права имеет Академия наук. Что же касается «проталкивания в печать», то этим Институт занимается лишь в качестве эксперта по просьбе издательств.
А.Горелов, заведующий Сектором народного творчества Института русской литературы (Пушкинский дом) AH CCCP. 11.02.80.
Такой ответ заставил меня задуматься. Что я буду иметь от этого? Какое-то «денежное вознаграждение». Оно, конечно, не помешает, но тогда я лишусь авторства своих рукописей. Нет, такой вариант меня не устраивает, и я, в конце концов, решаю своей персоной больше не отвлекать ленинградских ученых. Что касается неоднократного напоминания Лащилина о налаживании знакомства с кумылженской районной газетой «Победа», то «осмелился» сделать это только незадолго до ленинградского письма. Первая моя заметка о природе увидела свет 1 ноября 1979 года, и с тех пор с этой газетой я стараюсь поддерживать связь.
Помимо писем от Лащилина я получил шестнадцать поздравительных открыток: шесть - с праздником Великой Октябрьской социалистической революции; шесть - с Новым годом и четыре - с Первомаем. В открытках - стандартные поздравления с приписками о письмах, рукописях и другом.
И, наконец, в промежутках между нашей перепиской Лащилин заказной бандеролью прислал мне в подарок еще две своих новых книги: «Родное и близкое» (Нижне-Волжское книжное издательство, 1978) и «Одолень-трава» (Нижне-Волжское книжное издательство, 1980) с дарственной надписью. В отличие от одноимённой книги 1974 года выпуска - в этом издании двадцать шесть рассказов, в их числе есть ранее опубликованные, и двенадцать новых.
Последнее письмо Лащилина, написанное его рукой датировано 11 января 1980 года, последняя полученная от него книга помечена 18 апреля 1980 года, последняя поздравительная открытка - с Новым 1983 годом. И все, больше никаких вестей от него я, несмотря на мои напоминания, никогда не получал.
Насчет дальнейшего лащилинского молчания я терялся в догадках. Ничего не удалось узнать и от Лебедевых во время последнего приезда к ним, более того, с горечью узнал, что сам Иван Матвеевич к этому времени умер. Зато его супруга Александра Григорьевна любезно подарила мне две небольших книжечки Лащилина. Одна – «Частушки колхозного Дона и Хопра» (Областное книжное издательство, Сталинград). Другая, в ручном переплете - «Современные колхозные частушки Сталинградской области», судя по нумерации страниц (213-231) и единственному подстрочному указателю, взята из журнала «Литературный Сталинград» начала 50-х годов. В обеих публикациях частушки, можно сказать, повторяются, причем во второй, в сноске, дано пояснение их происхождения. «Запись приводимых в данной статье текстов частушек произведена автором этой статьи в течение 1924-1950 гг. на территории Хоперского, Ново-Николаевского, Урюпинского, Добринского, Нехаевского, Кругловского, Ново-Аннинского, Алексеевского и Подтелковского районов Сталинградской области, в частности, во время Хоперской экспедиции 1947 года, которая проводилась Всесоюзным домом народного творчества имени Н.К. Крупской, Донской и Сталинградской экспедициями, организованными Институтом этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая Академии наук СССР в 1948 и 1949 гг.».
Меня особенно удивило, что в первой книге одной из исполнительниц частушек указана уроженка и жительница ст. Федосеевской - Симонова Зинаида Николаевна, 1927 года рождения. Я ее знал хорошо, ибо она была тещей моего младшего брата, и должен подтвердить, что исполнительницей и знатоком старинных казачьих песен и частушек она была непревзойденной. Жаль только, что эта простая казачка рано умерла. Жалею также, что в свое время я не расспросил ее про это событие станичного масштаба: уверен, что Зинаида Николаевна помнила и могла рассказать не только о фольклорной экспедиции, но и об участвовавших в ней Лащилине, и, как я узнал позже, будущем композиторе Александре Пахмутовой.
Несколько лет я тяготился молчанием Лащилина, единственным напоминанием о нем оставались попавшие в мои руки книги и письма. Но, странное дело, чем больше я вчитывался в них, тем сильнее меня одолевали вопросы: почему Лащилин молчит? Что это за человек? Какова его биография?
На эти вопросы я какое-то время не находил ответа, пока в середине октября 1988 года я не оказался снова в Урюпинске, точнее, в Урюпинском доме престарелых, где доживали свой век уроженцы нашего края. В тот раз после окончания всех дел я твердо вознамерился доехать и в Михайловскую. Но, увы, сколько я ни стоял на выходе урюпинского грейдера (кажется, в хуторе Ольшанке), уехать так и не смог. Было воскресенье, маршрутный автобус не ходил, машин мало, да и те - какие с пассажирами, какие - в другую сторону, а какие вообще проносились мимо, с подозрением косясь на усатого мужчину в надвинутой кожаной кепке, в кожаной куртке и с рюкзаком за плечами. День был хоть и солнечный, но ветреный, с морозцем, и я, основательно продрогнув, скрепя сердце отложил дальнейшее голосование. В моей голове созрел уже новый план: вместо неудавшейся поездки найти Урюпинский краеведческий музей - уж его-то сотрудники обязательно должны что-нибудь знать о Лащилине.
На сей раз, как задумал, так и получилось. Вернулся в город, нашел музей, и одна из его сотрудниц, если не ошибаюсь, моим гидом была Приходченко Валентина Александровна, передала горестную для меня весть: Борис Степанович Лащилин умер в прошлом году, а точнее, в начале 1987 года, на восемьдесят первом году жизни. Такое сообщение было для меня неожиданностью, но, несмотря на подавленное состояние, я все же нашел в себе силы поинтересоваться судьбой наследия писателя - рукописей, вещей, дома. В ответ услышал, что в этом вопросе пока нет ясности, ибо на все имущество нашлись наследники. Урюпинский музей тоже желал бы сохранить любую вещественную и рукописную память о казаке земли Михайловской, но пока только стал обладателем скромного дара личных вещей писателя: будильника, пепельницы и карандаша. Все это Валентина Александровна мне показала, и я согласился, что от такой заметной личности, какой являлся Лащилин, музею перепал совсем мизер.
После той встречи я изредка переписывался с сотрудниками музея, интересуясь судьбой архива писателя.
Одно из писем из музея содержало две большие, 15х20 см, фотографии Лащилина, вложенные стараниями Валентины Александровны в конверт, явились для меня радостным сюрпризом. Они представляют собой два портрета в разных ракурсах и с небольшим различием; судя по оборотной пометке, они сделаны 08.08.79. Значит, с момента моей встречи с ним прошло пять лет, но по прищуренному взгляду, морщинистому лбу, плеши на голове, улыбке, по крупным чертам лица узнаю отложившийся в памяти знакомый облик. На одной фотографии явственно видно, что Борис Степанович снят на фоне листвы и, подобно снимку «На родных просторах» - с кошкой на руках. На обеих снимках Лащилин одет в полосатую пижаму. Закрадывается мысль, что это больничный халат, но где именно сделан снимок - дома или в больнице - я не знаю.
За предоставленные материалы о Лащилине и его фото в очередном письме выразил Приходченко огромную признательность и задал новые вопросы. Ответ не заставил себя долго ждать.
«Здравствуйте, уважаемый Вениамин Александрович! Недавно я побывала в станице Михайловской и могу рассказать о судьбе его домика. Была там на Троицу, был большой казачий праздник - фольклорный концерт, торговля, угощенья. По переулку Больничному, 8, где проживал Борис Степанович, теперь так же стоит домик, но совсем другой. Там живет Клавдия Ивановна, мать хозяйки соседнего дома, хорошей знакомой Бориса Степановича. Они-то и купили его домик у сельского совета и построили на этом месте новый. Разбирали полностью по бревнышку, делали новый фундамент и ставили свой. Тот, старый, был запущен, двор заброшен и зарос. А теперь на подворье новые загоны для скота и сараи для хранения свежего пиломатериала, полон двор скотины и новенький, но такой же маленький домик. Живет в нем одна старушка, а ее дочь с семьей рядом. Вот это все о домике.
Теперь, что у нас в музее. Совсем мало вещей: его шкаф, чемодан, почтовый ящик и кое-что по мелочи, но все вещи требуют реставрации - у них убогий, старый вид - он вызовет только сожаление у посетителей, если мы их сейчас покажем на выставке. Их надо приводить в порядок. Он жил одиноко и, если Вам известно, совсем не занимался бытом, и никто ему в этом не помогал. Из его биографии вы просите уточнить о периоде войны - не участвовал - жил в станице, говорят, болел. До сих пор о нем в станице очень противоречивые мнения. Впервые он женился почти перед смертью на женщине, с которой когда-то вроде был знаком. Но она, будучи уже женой, приезжала к нему только на лето. Его архив, как я уже, наверное, писала, частично - в Вешенском музее, частично у падчерицы, о ней мне мало известно, адрес уточняем. Ну, вот пока все.
До свидания. С уважением, Приходченко Валентина Александровна. 3.07.93.»
Я искренне благодарен Валентине Александровне за предоставленную информацию. Но у меня возникают все новые вопросы. Например, я до сих пор не знаю полного перечня писательского наследия Лащилина. В частности, я никогда не видел книги «Станица Михайловская-на-Хопре», про которую упоминает Т.Мельникова в предисловии к более поздней книге «На родных просторах»; не видел упомянутые В.И. Весовым «Каспийские легенды и сказки», «Казак Максим Ханин», «Народный театр на Дону»; упомянутые Приходченко «Донские сказы» и «Сборник народных сказов и былей»; упомянутый Лащилиным очерк «Одиссея казака Сучкова», его газетных (а может, и журнальных) публикаций во время его корреспондентской деятельности. В то же время имеющиеся у меня на руках материалы давали полное право сделать вывод: мне повезло, что на своем жизненном пути я встретил Лащилина. Этот непревзойденный природолюб от Бога, знаток и собиратель народного творчества стал одним из моих первых наставников на краеведческом поприще. Более того, он оставил в моей душе такую зарубку, которая не «зарубцовывается» до сих пор. И теперь с высоты прожитых лет я могу подытожить: Что же мне все это дало?
У каждого человека своя жизнь, каждый свою судьбу решает сам. Я не исключение. Под влиянием книг Лащилина, знакомства и почти десятилетней переписки с ним во мне с юношеского возраста сформировалась краеведческая увлеченность. Постепенно тяга к этому крепла, заставляла по-иному глядеть на окружающий мир, вырабатывать собственное миропонимание и взгляд на происходящие события. С годами многочисленные путешествия по горам и окрестностям, музеям и архивам, знакомство с другими фольклористами, свидетельские показания сотен и сотен старожилов и очевидцев этих событий дали мне пищу для раздумий, необъятный материал по истории родного края. Благодаря краеведению история родного края предстала предо мной от немыслимой глубины веков до наших дней.
По найденным палеонтологическим окаменелостям я в совершенстве изучил морскую флору и фауну верхнемелового периода, т.е. 60-ти миллионной давности лет. Я встречал следы грандиозных оледенений, останки мамонтов, древних лошадей и ископаемой флоры третичного периода. Соприкоснуться с археологией мне посчастливилось, побывав в волгоградской балке «Сухая Мечетка», где открыта палеонтологическая стоянка древнего человека 70-ти тысячелетней давности, неандертальцев. Я открыл следы былых человеческих культур в виде сотен и сотен курганов - вещественный инвентарь из могил свидетельствует о пребывании в нашем крае народов от эпохи бронзы до поздних кочевников. Затаив дыхание, я любовался половецкими каменными бабами; десятки раз держал в руках каменные топоры, молоты, терочники и другие аналогичные орудия труда древнего человека. С волнением бродил по мною открытым древним захоперским безымянным поселениям безвестных насельников, живших в них 3-4 тысячи лет назад. Сняв головной убор, в немом молчании я цепенел перед разрушенными храмами, мертвыми хуторами и «кулацким» поселком.
В своих краеведческих изысканиях я навек полюбил природу родного края, его недра, разнообразный животный и растительный мир и, наконец, самое главное богатство - людей. Все они разные, у каждого свои страсти, противоречия, вера, миропонимание, но все они для меня дороги тем, что через бесчисленные поколения сумели сохранить и донести до нас этот уникальный мир.
Я с благодарностью вспоминаю множество информаторов, которые своими сведениями оживили память праотцов, обогатили историческое прошлое одного из уголков бывшего Дикого поля. История складывается из событий и судеб людей. Не счесть, сколько раз моими собеседниками были участники гражданской войны, очевидцы коллективизации, узники тюрем и концлагерей. Благодаря им я доподлинно узнал действительность - не ту фальсифицированную историю, которую преподносили нам в школе и в средствах массовой информации, а настоящую, безо всяких прикрас, правду.
Французский ученый Шампольон, разгадавший в 19-м веке древнеегипетские иероглифы, говорил: «Наука - прекрасная девка, но без приданого». То же самое можно сказать и о краеведении. Краеведческая увлеченность не дала мне материальной обеспеченности и личных благ - богатым я не стал, хором не нажил, более того, в глазах некоторых цивилизованных особ я стал «чудаком», «белой вороной», «не от мира сего». Я на это не обижаюсь, ибо неизбежная правда откроется в свой час. Разве таким людям понять, что от общения с природой, старожилами, от знакомства с фанатичными коллегами получаешь ни с чем не сравнимое удовольствие, умиротворенность и великую гордость за свой край и своих земляков! Разве таким «умникам» понять, что от краеведческих изысканий вольной птицей поет душа, отчего ты получаешь необыкновенный подъем умственных и душевных сил, неисчерпаемый оптимизм на будущую жизнь и деяния.
Но и это не все. Через свою сформировавшуюся духовную культуру, в житейских неурядицах я старался не поддаваться хандре, не знал, что такое «скука». Я научился обходиться минимумом средств, необходимых для поддержания жизни. Я научился отделять главное от второстепенного. Я научился понятиям добра и зла, дорожить искренней дружбой, не взирая на национальность, социальное происхождение и уровень грамотности. Я научился уважать старость, отличать лукавство от простодушия, прощать злопыхателей, презирать ложь, лицемерие и разного рода «оборотней» и «перевертышей» не только в достопамятные советские времена, но и при зарождающейся демократии.
Горькая судьба моих раскулаченных и репрессированных предков на всю жизнь сделала меня равнодушным к богатству и вещизму, научила быть немногословным и тяготиться многолюдством.
Краеведческие скитания одухотворили меня, может быть, потому, что в моем подсознании сохранились языческие отголоски обожествления природы и природных сил. Через свое мировосприятие я научился ценить любой день, будь то зима или лето, нудная слякоть или ветреный вечер. Я научился радоваться шороху трав и алмазному бисеру росы: дыму из трубы и хлебной ниве; журчащему родничку и величаво-загадочным байракам; извилисто-пыльным степным дорогам и облакам в небе: летящей паутине и струящемуся на горизонте знойному мареву; чарующим закатам-рассветам и вечным звукам живой-неживой природы: степным просторам и многому-многому другому. Благодаря своему влечению к краеведению я проникся уважением к простой крестьянской жизни; любой неподневольный труд стал для меня не в тягость, а в радость. Я полюбил казачий быт, его обычаи, обряды, меткие поговорки, прибаски, дошедшие из язычества наговоры (заговоры), старинные, трогающие душу казачьи песни и все то, что ныне именуется «фольклор».
Лащилин для меня оказался поистине подарком судьбы. От него я впервые узнал, что в дошедших преданиях и легендах живет наше прошлое. Через его наследие я рано усвоил, что жить без памяти - все равно, что ходить нагишом в гости. Он одним из первых поддержал мою литературную увлеченность. За свою жизнь я познакомился с разными писателями, я никогда не расставался с записной книжкой, но где бы я ни был, с кем бы ни встречался, что бы я ни писал и ни предлагал в печать - я никогда не забывал своего первого учителя, первого наставника и первого рецензента. В моей памяти, в моем сердце Лащилин навсегда остался человеком с большой буквы. На всю жизнь он преподал уроки не только писательских азов, он дал понять, что литературное творчество - это не пустое времяпрепровождение, а кропотливый, каждодневный труд, который только с годами может дать ожидаемые результаты. Книги самого Лащилина, несмотря на свои малые размеры, на всю жизнь сделались для меня образцом слова и слога; они по-иному заставляют взглянуть на свою Родину, свой край, помогают воспитывать чувство патриотизма и гордость за причастность к казачьему сословию.
Одному Богу известно, сколько разных людей с разными судьбами жило, сколько событий свершилось на наших увалистых при- и захоперских просторах. Дорого мы заплатили за то, чтобы заполучить канувшую в Лету информацию. Но, увы, нам остается только сожалеть, что в свое время в наших поселениях не нашлось подобных Лащилину летописцев, зафиксировавших хотя бы десятую часть дошедшего историко-краеведческого наследия. В какой-то мере, через свое увлечение я постарался восполнить этот пробел. Собранный мною материал послужил основой для написания более сотни рукописей на самые разнообразные темы. Что-то печатают Кумылженская и Алексеевская районные газеты, межрегиональная газета «Ковчег»; «Казачий круг», журнал «Отчий край», научный сборник «Древности Волго-Донских степей» и другие редакции. Я рад этому, хотя основная масса рукописей продолжает оставаться невостребованной и ждет своей второй жизни - жизни в печати.
И заканчивая свой рассказ, мне хочется напомнить: наши места были, есть и остаются золотым дном для краеведения. Благодаря «благословению» Лащилина я «достал» оттуда самую малость. Но я искренне надеюсь, что, начиная с третьего тысячелетия, на нашей древней при- и захоперской земле найдутся одержимые краеведы и энтузиасты, для которых беззаветная любовь к своему казачьему краю, своему народу, его историческому прошлому возьмут в «плен» и заставят надеть «сапоги-скороходы», сунуть в котомку харчишки, карандаш с записной книжкой и отправиться в путь, полный разного рода встреч, впечатлений, приключений, а может быть, и научных открытий. В добрый путь.
И пусть жизнь Бориса Степановича Лащилина будет вдохновляющим примером беззаветной любви к своей малой родине, а мой мемуарный рассказ послужит скромной данью памяти об этом замечательном человеке хоперского края.
р.п. Кумылга
Альманах "Лазоревый цвет" №1, 2003 год, издательство Волгоградского института экономики, социологии и права, Волгоград.