Вместо предисловия.
Мой отец,1911 года рождения, как только выучился писать, записывал все важные моменты жизни. Его дневники я обнаружил уже после похорон. Мне стало жалко терять такой труд. Я осмелился собрать все записи. Стиль изложения оставил. Но пришлось немного подкорректировать. Может быть, кому-то интересна жизнь простых людей в начале двадцатого столетия «в эпоху перемен». Уйдя на пенсию, он перестал писать свой «неоконченный роман». Надо было отмечать все явления погоды, поведение пчел, работу в саду, состояние здоровья. Много. Но по понятным причинам эти записи сохранятся только в черновиках. Итак:
Хоронили маму. Все плакали. Плачущим детям давали сладкое и успокаивали. Мне шесть лет и на меня никто не смотрит. Мне тоже хочется, чтобы меня успокаивали и давали сладости. Надо что-то делать. Я убегаю за дом и слюнями размазываю свое лица. Потом начинаю реветь во весь голос. Взрослые забывают про моих сестер и занимаются мной.
- Надо же? Такой маленький, а все понимает.
Я тоже получаю свою порцию сладкого и ласки. Это настолько редкое событие, что забываю всхлипывать. Из всех детей, старшего брата дома нет. Он на войне с немцами. Фатима помогает взрослым. Она сама почти взрослая. До нее уже сватались, но папа не разрешил. Брат Мансур чуть помладше ее. Но он занят все время конями. Потом – Рабига, с которой мы все время ссоримся. Просто еще не знаем, кто старше. Младше меня Зулейха. Она еще ничего не понимает, даже плакать не умеет. Глупая еще. Меня зовут Гараф. Иногда Гариф. Иногда другими, порой плохими словами, но только когда провинюсь.
На кладбище идут только мужчины. Почему-то все делается бегом. Мама болела долго. Мучилась. Соседи благодарят Аллаха, что своей добротой Он избавил ее от боли. А мне просто обидно, что теперь никто не спросит меня, что я ел. Хорошо, что на улице тепло, лето. В лесу много ягод. Даже зеленые орехи идут в еду. Да еще большой огород. С голоду не умрем.
Через несколько дней начинается уборка хлеба. Сено давно скошено и огромный стог за баней успокаивает отца. Две лошади и корова, да несколько овец – все наше хозяйство. Иногда соседи приходят к нам и просят разрешения собрать немного смородины в дедовом лесу. Мой дед был лесничим и за несколько лет посадил в низине леса огромное количество кустов. Сколько их, никто не знает. Но все знают, кто сажал. Папа всегда разрешает. Меня это удивляет.
- А в лесу смородина наша? Зачем тогда они рвут ягоды?
Отец смеется.
- Ну, не разрешу я им. Так они без спросу возьмут. А чтобы и нам без ягод не остаться на зиму, то вы каждый день теперь ходите в лес с ведрами. Потом мы ягоды высушим, и будем пить чай с ними до следующего урожая. Всем хватит.
В начале осени огороды превращаются в пустые поля. Пшеница давно убрана и надежно спрятана в амбары. Огромная собака ходит по двору без цепи. Папа привез ее из русской деревни. Слов татарских овчарка не понимает. Мы с ней «говорим» по-русски. Это очень интересно. Некоторые люди, которые почти не знают языка, ругаются непонятными словами. Наш сосед обзывает жену то «понедельником», то «вторником». А самое страшное ругательство у него – это «Пятница». Почему он так ругается, никто не знает.
До самых дождей я ходил в школу. Учителем был мулла. Потом в самую грязь сидел дома. Обуви-то не было. Но без дела не оставался. Отец уезжал на несколько дней, занимаясь извозом. Старшая сестра с братом уходили в лес и собирали хворост. У меня было одно задание. Смотреть за младшей сестренкой. Чтобы она не обожглась об железную печку. Да и подтапливать «буржуйку» надо было часто. Чтобы не провинится, я привязывал сестру за ногу. Так, чтобы она не могла подойти к горячему железу. Потом меня хвалили за «заботу» о сестренке.
Однажды из другой деревни приехал к нам дальний родственник. Они долго разговаривали с отцом. А потом уехали вместе. Через несколько дней, приехавший отец, объявил.
- Скоро я вам новую маму привезу. Здоровую. Тогда и Фатиму отдадим.
Наступили морозы. Кони с колокольчиками остановились у нашего дома. Отец в новой, наверно подаренной, шубе стоял и бросал конфеты бегущим ребятишкам. Меня это сильно удивило. Потом он взял за руку чужую женщину и повел в дом. За ней шли родственники и несли большой сундук.
- Богатая невеста,- решили соседи.- Смотрите, сколько добра.
В доме все наше нехитрое имущество было заранее убрано. Новая мама достала свои постели, полотенца, посуду. Потом осмотрела всех нас. Каждому дала по конфете.
- Жадная. Решили мы и… не ошиблись.
Барана съели гости за один вечер. Больше всех свадьбе радовалась собака Дамка. Столько косточек она не получала никогда. Я с сестренкой лежал на тулупе над печью и слушал песни. Мансур развозил гостей по домам. Мы были накормлены заранее. Поэтому хотелось спать. Мы так и не дождались окончания свадьбы, уснули.
Утром жизнь наша изменилась. Мачеха подняла всех. Отец уехал на свои работы с обозом. Мне досталось готовить лучину для освещения дома. Старшая сестра месила тесто. Мансур управлялся со скотиной. Рабига носила воду из колодца. Даже маленькой Зулейхе было дело. Она должна была сидеть на кровати и выбирать из овечьей шерсти маленькие частицы репья и веточек. То, что рука у мачехи тяжелая, мы поняли сразу. Стоило только помедлить с выполнением задания, так наказание следовало сразу. Мне начало казаться, что жить стало хуже. Правда, мы уже почти не голодали. Каждую неделю папа резал овец. Шкуры отдавали соседу, и потом мачеха шила из обработанного меха полушубки и шапки. Она умела все. Наверно папа и женился на ней из-за этого. Он частенько приезжал веселым из поездки. Сосед, которому ногу «отрезали японцы», корит папу.
- Ты, Зинатулла, зря радуешься. Вперед не смотришь. Война и до нас может прийти. Пропьешь хозяйство-то. С чем детей оставишь? Каждую неделю режешь овец. Перестань гулять.
- А чего о них думать. Пусть мужья думают. А Мансур при конях прокормится. Гарафа учить буду. Он сообразительный.
Сосед уходит, стуча деревяшкой, и ворчит.
- Пожалеешь. Да поздно будет. Не зря люди над тобой смеются. С лошадью разговаривает… надо же.
Папа действительно разговаривал с любой скотиной. Лошадь же выполняла его приказы. Но только на родном, наверное для них обоих, языке. Ему и вожжи были не нужны. Тем более кнут. Когда папа уезжал, то оставлял всегда его над дверью. Мансур же всегда ходил со своей, свитой из тонких ремешков, плетью. Кнут помогал ему даже перепрыгивать через забор, лазить на деревья и даже ловить овец.
Выяснилось, что папа решил выдать старшую дочь замуж. И хотя за нее сватались свои ребята из нашей деревни, но он решил по-другому. За Фатимой приехал Азяль. Это был хороший парень, он подарил мне перочинный ножик. Все друзья завидовали мне до тех пор, пока я его не потерял. Мулла прочитал молитву и молодые сели в тарантас. Ворота открыли, и Мансур щелкнул кнутом. Лошади помчались вперед, и на повороте колесо слетело с оси. Жених выпрыгнул из тарантаса и держал край повозки, пока она не остановилась. Сбежались люди. Причина обнаружилась сразу. Какой-то шутник выдернул скобу с оси. Подошедший мулла осмотрел все. Потом, дождавшись тишины, изрек.
- Аллах, благодаря моей молитве, уже взял под свою защиту молодых. И если еще кто-нибудь захочет им навредить, то будет проклят до седьмого колена. Принесите скобу и дайте мне. Я сам закреплю колесо.
Фатима уехала из нашей жизни навсегда.
Однажды в дом пришли военные люди. Они показали папе бумагу и забрали его с собой вместе с повозкой. Папа, перед уходом сказал, что царя теперь нет, и придется помогать новой власти. Можно было отдать зерно, но тогда сеять было бы нечего. Поэтому он отработает свой неожиданный долг. Еще он сказал.
- Хорошо, что овец мы съели сами. Все равно бы отобрали черные, белые или красные. Как у хромого соседа. Глупый он оказался. Сам виноват.
Папа ушел с красными. Одна лошадь, Рыжуха, осталась в хозяйстве. Это была любимая верховая Мансура. Все первые призы на скачках доставались моему брату. Он и стал старшим мужчиной в доме. Но командовала мачеха. Мансур перестал ее слушать и сам решал, когда напоить и накормить скотину. Еще прошлой весной огромное количество скопившегося за несколько лет навоза смешали с глиной и высушили. Это было топливо для тепла. А для выпечки хлеба надо было собирать хворост. Все свободное время мы этим и занимались. Несколько месяцев о папе нет вестей. Мы знаем, что «красные» ушли. Вместо них хозяйничают «белые». Изредка через деревню проезжают неизвестные военные. Мансур всегда прячет свою Рыжуху в сарае и, и даже иногда ночью спит в сене. Зерно прятали все. Осенью жгли стерню на своих полях. Таким образом, можно было всегда сказать, что хлеб сгорел. Что сами голодаем. Что и так уже стали нищими. Быть бедными стало выгодно. Даже новые шубы надо было прятать. Один старый, весь в заплатах, тулуп лежал на печи. Я и завернулся в него, пытаясь согреться. Мачеха приказала мне растопить печь. Не успел я слезть с печи, как получил палкой по спине. Босиком выскочил на улицу и по первому снегу побежал к ограде. Если бы я успел его перепрыгнуть, то она никогда бы меня не догнала. Но забор из жердей был слишком высок. На самом верху я понял, что пойман. Ожидая нового удара, превратился в комок страха. В это время раздался свист кнута. Но не по мне. Мансур одним ударом сбил мачеху на землю.
- Беги домой. Приказал старший брат. А ты лежи. А то еще получишь.
- Где она? Уже дома я спросил заступника.
- Остывает в огороде. Горячая она очень. Сгореть может так… быстро.
Для меня бегство по снегу прошло без последствий, а вот с мачехой стало что-то неладное. Она стала тише. Лицо потемнело. Частенько просто переставала работать и молчала. Соседи говорили, что отца, наверное, уже убили. Что если бы был живой, приехал бы давно. Уже середина зимы. Сколько можно? Лучше бы сделал как другие, отдал зерно.
По вечерам мачеха вязала варежки и носки на продажу. Запас шерсти был последней возможностью заработать. Я следил за горением лучин и старался вовремя их менять, сбрасывая огарки в таз с водой. Мачеха меня даже иногда похваливала.
- Гараф у нас, как большой. И лучина высушена хорошо. И запас, хоть всю ночь вяжи.
Я сидел у замерзшего окна и смотрел на улицу в прогретое во льду отверстие. Луна освящала ворота. Какой-то человек их открыл и провел лошадь во двор. Потом подошел к окну и посмотрел на меня. Я выскочил на улицу и попал в руки отца.
- Папа. А ты живой или мертвый?
- Живой, живой. Пошли в дом.
Дома он сидел за столом и… плакал. Я никогда не видел, чтобы взрослые плакали. Такое могли позволить себе только дети, да и то – девочки.
Мама собирала на стол еду. Отец почти не ел. Он пил горячий смородиновый чай и рассказывал.
- Меня даже расстрелять хотели. Еле живой остался. Когда у красных был, то было лучше. Командир хвалил, что у меня лучшая телега и лошадь. Я возил снаряды и патроны. Даже обещали форму красноармейскую выдать. Хорошо, что не успели.
Потом папа замолчал. Мы боялись пошевелиться, чтобы он не передумал рассказывать.
- Потом красных разбили. Убили многих, даже раненных. Я как раз был в отъезде. Приезжаю за патронами, а там никого. Я назад еду, а тут белые. Спрашивают, кто я такой. А я говорю, что меня насильно определили имущество возить. Вот я и отрабатываю. Тогда офицер засмеялся и сказал, что я буду и дальше «отрабатывать», так как все что делал раньше «не считается». И еще предупредил.
- Попытаешься сбежать – расстреляем. Нет, вначале поймаем, потом к стенке.
В первой же поездке меня поймали. Я оправдался, что заблудился, места незнакомые. Второй раз меня поймали и поставили к сараю, лицом к солдатам с винтовками. А другой офицер, пожилой уже и говорит.
- Вы заодно и лошадь его расстреляйте, а телегу пусть воины возят.
- Это еще почему?
- Так она кнута не знает, а понимает только его. У Вас как с татарским языком? Владеете?
Офицер мне и говорит.
- Позови.
Я только первое слово сказал, а моя спасительница сама подошла ко мне. Солдаты засмеялись, а меня отпустили. Гнедая спасла меня. Так и «отрабатывал» ползимы. А тут места стал свои узнавать. Километров пятнадцать до дома. Думаю пешком дойду. Ночью зашел в сарай попрощаться. Смотрю, солдатик спит в сене и в тулупе. Я тихонечко вывел свою лошадку за ворота. Только сел на нее, а она как заржет. От радости, наверное. Я только успел сказать одно слово «Домой». Она и поскакала сама. Стреляли в нас, но Аллах уберег, не попали.
- Папа, не выдержал я, а они не придут за тобой?
- Нет. Белые отступают в другую сторону. Они Уфу бросили и сами ушли без боя. Красные придут скоро.
Отец еще долго рассказывал, повторяя интересные места. Несколько раз он повторил страшное имя – Колчак. Потом это слово стало самым ругательным в деревне. Мансур же слушал и все спрашивал, что папа ел, и что давали лошадям. И когда в конце зимы вновь набирали обоз, то он и отправился «отрабатывать» к пришедшим красным. Вновь никаких вестей о брате.
В начале лета Мансур вернулся… пешком.
Он сидит за столом, и то же, как когда-то отец, плачет.
- Я хорошо отрабатывал, - говорит он.- Меня даже с обоза сняли. А поставили верховым связным. Моя Рыжуха быстрее всех была… Была вот. А тут попросился у командира домой съездить. Он разрешил. Я всегда возвращался же. В соседней деревне меня остановил прапорщик. У него револьвер был, лошадь мою, Рыжуху, забрал, меня побил. А я ничего сделать не мог. Оружия нам не давали. Был бы у меня револьвер… Мне ничего не жалко. Как я теперь жить буду? Да и командир подумает, что я дезертир…
Отец Мансура не ругал. Он только сказал, что на войне все может случиться. Потом брат ушел в сарай и плакал там.
На второй день к воротам подъехал двоюродный брат Якуб - обзый.
- А ну, открывайте ворота. Что мне, самому это делать? Так-то вы встречаете родственников с хорошей вестью.
Мансур птицей кинулся к воротам. Открыл их и бросился обнимать свою… Рыжуху.
- Ты ее спрячь в сарае. Потом в дом. Там все расскажу.
В доме оставили только мужчин. Мачеха увела девочек в огород. Нельзя им присутствовать при важном разговоре. Отец и, родственник с хорошей вестью, сидят за столом. Мы с Мансуром на лавке у двери.
- Дело было так. Уже вечером, но еще светло было, мимо моего дома проехал военный на вашей лошади. Рыжуху-то все знают. Неужели, думаю, Мансура убили? Проследил куда он проехал. И стал ждать. Пока ждал, все думал, племянника не вернешь, хоть Рыжуху его любимую попытаюсь освободить. Дождался. Темно-темно стало. Луны нет. Слышу, едет назад. Ну я и… Теперь у меня и форма есть,… а у вас Рыжуха.
Мансур, то бегал в сарай, то возвращался. Якуб-абзый смеялся.
- Ты меня после лошади не целуй. А то я ржать начну. Как она. А что ты жив я уже в деревне узнал. Две радости у меня теперь.
Через день брат уехал, чтобы через месяц вернуться совсем. Папа строго предупредил, чтобы о разговоре в доме никому никогда ничего не рассказывали. Я даже не подумал ослушаться. Так мой друг Закий ничего не узнал. Нам обоим было по восемь лет и мы уже учились в школе. Иногда я пропускал уроки, когда шел сильный дождь. А друг ходил в сапогах. Потом он мне рассказывал обо всем, чему научился.
Когда я заболел оспой, то меня положили в углу комнаты и отгородили тряпкой. Просто когда всем делали прививки, то обо мне просто забыли. А я радовался, что избежал этого страшного слова. Зря. Лицо покрылось коркой. А глаза белым налетом. Потом пришел фельдшер и не велел меня трогать. А мулла сказал, что «на все воля Всевышнего, и что без его ведома даже волос не упадет». За прическу я не волновался. Голова была брита, падать-то нечего. А вот на глазу одном осталась отметина. Наверное, тоже по воле Аллаха. За что Он меня наказал? Правый глаз видел все хуже и хуже. А лицо стало рябым. Женщины стали меня жалеть.
- Такой красивый мальчик… был. Хорошо, что жив остался.
Новая беда обрушилась на деревню. Неурожай заставил всех голодать. Может быть, его бы пережили, но страшную болезнь холеру даже сытые люди боялись. У нас заболели дети мачехи.
Они умерли первыми. Потом и мачеха. Отец стал уезжать надолго и, однажды, его привезла лошадь в санях без сознания. То ли он замерз, то ли другая причина была, мы не узнали. После похорон отца мулла забрал единственную овечку.
- Мне надо долго молиться, чтобы душа его в рай попала. Я попытаюсь заступиться за отца вашего. Он же не всегда вел себя хорошо. У вас корова и лошадь еще остались, проживете как-нибудь.
Мы плакали. С этого времени я перестал уважать людей, которые говорили от имени Аллаха.
Старшим в семье стал Мансур. Спасла нас корова, а мы ее, собирая солому и даже старую траву из-под снега. До весны продержались. Весной из армии пришел старший брат Гаятулла. Он был высоким и сильным, и … вооруженным. Карабин носил под шинелью. Нас с Мансуром ругал.
- Лучше бы вы умерли, а отец жил бы. Не уберегли. Теперь девчонок сами растите. Я буду рядом жить в доме жены. Помогу, если что.
Помощи было мало. Так как его жена оказалась страшно скупой. С горем, занимая зерно отовсюду, отсеялись. Хороший урожай спас всех. Пришло время уборки. Утром обнаружили пропажу двух лошадей из нашего сарая. Ни собака, ни замок не остановили грабителей. Гаятулла позвал меня.
- Мы уедем все в поле с соседями, а ты иди к Шамию. Скажи ему, что Гаятулла просит сегодня найти ему лошадей. Если ему не повезет и он не найдет их, то завтра утром умрет. А ты приготовь к вечеру воды, чтобы напоить лошадей. Иди.
Житель деревни Шамий жил неподалеку. Поля у него своего не было и на что он жил, мы не знали. И он страшно удивился моим словам.
- Я только сегодня приехал из гостей. Нечего на меня валить чужие грехи. Так и скажи брату.
- Жалко тебя, дядя Шамий. Если брат сказал, что ты умрешь, то так и будет. Он еще ни разу не ошибался. И коршун над деревней больше не летает, который цыплят ел. Гаятулла сказал, что он за деревней возле родника лежит. Мы там его и нашли… убитого. До свидания.
Вечером через всю деревню шел человек, ведя на поводу двух лошадей. Возле нашего дома остановился и провел их через открытые ворота.
- Повезло вам. Я хворост в лесу собирал, смотрю, две лошади привязаны. Подумал, не ваши ли. На всякий случай покричал. Никого. Если это ваша пропажа, то жду магарыч… за находку.
Вскоре приехали соседи и брат.
- Где они?
- Уже в сарае. Много воды выпили. И… уставшие они, а лес близко. Дядя Шамий магарыч просит за находку.
Гаятулла весело проговорил.
- Пусть радуется жизни. Это дороже любого магарыча. Так и передай…потом.
Через год мы уже не нуждались в помощи. Сами сеяли и убирали хлеб. Собирали хворост и ягоды. Каждый день с самого рассвета до темноты были заняты. Жизнь стала налаживаться. Мансур решил жениться. Жену привез из Чишмы. Но семейная жизнь его была недолгой. Брата забрали в армию. И отправили на войну с басмачами в Среднюю Азию. Жена его тут же заявила, что у нее больна мать. Мы остались одни. Рабига была старше меня и стала командовать.
Через некоторое время я обнаружил, что из дома пропадает зерно. Соседка сказала, что сестра моя меняет его на пряники.
- Гулять она любит. Вот пряниками парней и кормит. Сама-то не красавица. А хочется…
В тот же день я забрал все ключи.
- Теперь я старший в доме. Я не дам тебе уморить нас с Зулейхой голодом. Ты не сеяла. Не пахала. Не знаешь цену хлеба. Продаешь пуд за 45 копеек. Если захочешь замуж - дорога открыта. Боюсь только, что калыма за тебя никто не даст.
Так оно и случилось. Рабигу… украли. Чтобы не платить за невесту. Сговорились, видимо, заранее и ночью она исчезла из дома. Я должен был на лошади скакать за ворами и пытаться догнать беглецов. Но лошадь в эту ночь скинула жеребенка. Никуда я не поехал. Гнедая дороже калыма. Еще одна сестра исчезла из моей жизни.
Никогда не думал, что домашняя работа требует умения. Пытался испечь хлеб. Первый подгоревший каравай ела только собака Дамка. Пришлось просить соседку научить меня женской работе. Второй раз хлеб получился чуть лучше, но все равно не такой как у других. Соседка сказала. что для выпечки нужны другие дрова, а не прутики.
- Вы все хворост собираете. Ты подыщи засохшее дерево. Поруби в лесу, сверху ветками закидай. Бог даст, повезет. Лесник не заметит.
Моей ошибкой было, что поехал в лес утром. Воровать еще не умел. Солнечная погода и твердый снег понравились собаке. Лесник как-то узнал о моих планах. Я уже погрузил дрова в сани. Сверху накидал хворосту и все крепко связал. Из-за дерева выехал лесник верхом на своей огромной лошади.
- Дай сюда топор. Дрова отвезешь ко мне во двор. А это тебе плата за труд.
Плеть легко прошла сквозь меня всего. Было так больно, что слезы сами потекли. Я только успел сказать одно слово- «Фас». Дамка в прыжке свалила здоровенного мужика с лошади, которая тут же скрылась за деревьями. Овчарка стояла на груди лесника и своими желтыми зубами готова была вцепиться в глотку обидчику. Я слез с саней. Забрал свой топор. Отъехав немного, позвал собаку. Дома быстро перегрузил дрова в сарай и стал ждать неприятностей. Странно, что никто к нам не пришел. Мой друг Закий обещал узнать, почему нас оставили в покое.
- Можешь радоваться. Лесник к вам больше не приедет. Я все узнал. Его лошадь ни за что не хочет даже близко подходить к вам. У вас собака как волк.
Хлеб печь я научился. Пришло время самому плести лапти. В деревне было всего два хороших мастера. Но они мастерили обувь для продажи и не хотели учить других.
- Лыко принес? Вот и хорошо. Садись рядом и смотри. Через год-другой… научишься.
Мастер так быстро работал, что я ничего не понял. Я сплел только носок, а он уже закончил работу.
- Завтра придешь. Доделаешь.
Я отправился ко второму умельцу. Он оказался разговорчивым человеком. Работал так же быстро и все время, то ли шутил, то ли обучал.
- Ты думаешь, что я лапти плету. Ошибаешься. Я людей в дорогу отправляю. А в пути всякое случается. Вот твой отец не плел лапти, а покупал. И пешком не ходил.
Все время с обозами. И замерз поэтому. Шел бы ногами, жив был бы. Да и пить надо поменьше. Особенно зимой. Водка - вода для Шайтана. Будешь пить, помрешь. Нет, вначале слугой будешь у черта. Лапти у тебя почти получились. Но их надо разносить, чтобы к ногам привыкли. Гуляй.
Друг долго смотрел на мою работу. Потом шел за мной по деревне следом. Все знакомые останавливались.
- Что у тебя на ногах?
- Лапти,- отвечал я гордо,- сам сплел.
Закий тут же подхватывал.
- Это новая мода такая. «Гусиные лапки» называются.
Я прошел всю деревню. И всегда друг придумывал новые названия моей работе. «Собачьи уши», «Пьяный мулла», «Утиный нос» и даже «Коровьи лепешки».
- Ты чего меня позоришь? Ходишь за мной и всем пальцем показываешь на мои ноги. Народ смешишь и сам хохочешь. Друг так не делает.
- Я как раз тебя спасал. У нас ведь кличку дадут. Век будешь с ней холить. А тут я всех запутал своими названиями. И не лапти у тебя, а один позор. Иди опять к мастерам.
Через неделю я мог плести лапти любых размеров. Вопрос с обувью себе и сестренке был решен.
Работы в доме было столько, что в школу я ходил месяца три. Спасибо другу, он мне все время рассказывал, обо всем чему сам научился. Он даже был доволен.
- Я когда тебе рассказываю, то запоминаю лучше. а вечером мне еще раз надо все пересказывать дома. Мама и сестры любят вязать под мои «сказки». Ты их запоминай тоже. Будешь детям своим рассказывать…
Учитель, уже не мулла, а присланный из Уфы, меня не ругал. Иногда он сам приходил к нам домой и всегда что-нибудь нес к чаю. Сестре учеба давалась тяжело, и я не позволял ей пропускать занятия. Так мы бы и жили. Трудно, но спокойно. Все изменилось после возвращения Мансура из армии. Он привез целый мешок сладостей и сказал, что в Средней Азии фрукты растут на улице. Нам дал немного, остальное забрала его жена. которая тоже вернулась из Чишмы, так как ее мама выздоровела. О том, как служил, брат не рассказывал. Но мы узнали, что ему пришлось воевать с басмачами. Я все спрашивал его, кто такие басмачи.
- Басмачи – это сельские жители, которые…хорошо стреляют. Кто плохо стреляет, плохо ездит верхом, те работают в поле. Потом, те кто басмачи, приезжают и отбирают у людей добро. Они бы так тысячу лет жили, но Буденный навел порядок. Теперь там спокойно, но детей пугают…огромными усами. Ты фотографию командарма видел? То-то.
(Продолжение следует)