Это был чудесный октябрьский вечер. Так получилось, что премьера нового спектакля совпала с днем рождения Нины Павловны, самой старшей по возрасту и самой любимой всеми актрисы. Актерская дружба, особенно в маленьком провинциальном театре – явление редкое, и, если все же случается, обыкновенно только кажется искренней. Но Нина Павловна, пожалуй, была счастливым исключением из этого правила. Её нельзя было не любить. У каждого в театре она вызывала какое-то родственное чувство – начиная от режиссёра и заканчивая стареньким вахтёром, все за глаза называли её просто «Бабушка». Этакая родная душа, которая каждого выслушает, в нужный момент совет подаст мудрый, в нужный момент промолчит, и по головке погладит, и чаем с вареньем домашним угостит.
Ходила Бабушка по театру в стоптанных тапочках, но это почему-то всеми безоговорочно ей прощалось. Бубнила что-то себе под нос. Могла задремать во время репетиции. Могла сделать замечание режиссёру, называя его просто «Петенька». Нина Павловна пришла в театр в середине прошлого века, и была такой же незаменимой его частью, как массивные колонны перед входом, или свет софитов, преображающий всё на сцене, словно по волшебству, или как кот Гамлет, облезлый и старый, всю свою жизнь, казалось, дремавший где-нибудь в театральном фойе.
Веселье за столом, накрытом в старенькой гримуборной, плавно набирало обороты. От обсуждения маленьких побед и забавных курьезов премьеры внимание собравшихся понемногу перетекло к будущему новогоднему спектаклю.
Молодая художница Ася Зайкина, недавно получившая это место, стесняясь и краснея, дрожащими пальчиками показывала артистам эскизы их будущих костюмов. Всем хотелось подбодрить, выразить свое восхищение - в атмосфере всеобщего праздника люди часто становятся великодушны. И только прима труппы – Оксана Евгеньевна, мнения которой все ждали и немного побаивались, недовольно скривила губы.
«А я не понимаю, почему костюм Снежной Королевы должен быть менее красив и наряден, чем костюм Снегурочки» - заявила она.
Тут мнения собравшихся разделились. Одни настаивали на том, что образ положительных персонажей в детском спектакле всегда должен быть красив, отрицательных – безобразен. Исключений быть не может. Иначе юный зритель запутается: где добро и где зло? Другие стояли на том, что образ персонажа не должен раскрываться с первых минут. Напротив, дети должны учиться сами решать, кто здесь злой, а кто добрый, оценивая героев по их поступкам, а не по внешнему виду.
Безобидный поначалу спор уже рисковал перейти в ожесточенную перепалку, но тут слово взяла Нина Павловна. Все сразу смолкли, ожидая услышать интересную историю, как дети ждут сказки перед сном. Уж такова была Нина Павловна, что даже искушенные в деле ораторского искусства люди слушали её, затаив дыхание. В своей обычной манере, негромко, очень спокойным грудным голосом Бабушка начала говорить.
«Простите меня, мои дорогие, но сегодня я испорчу вам праздничное настроение. Придётся рассказать историю своего детства. Можно сказать даже – покаяться.
Мои первые осознанные воспоминания искалечены ужасными впечатлениями войны, безжалостно перепачканы её кровавыми следами, оставленными в нашем городе.
Война окончена, когда умер последний её очевидец, - гласит старая мудрость. И это правда. Слишком противоестественно, слишком неправдоподобно-грубо-страшно то, что навсегда запечатлевается в душе человеческой, чтобы хоть через десятки лет стереться из памяти. Это рана, которая не заживает никогда.
…Вот мы идем с матерью через аллею, где так хорошо прохладная тень шелковицы чередуется с весёлыми солнечными бликами на асфальте. Но ни вожделенная тень, ни озорные солнечные зайцы не радуют меня. Я упираюсь, отстаю, не хочу идти, и матери приходится сильно тянуть меня за руку. Она резко поворачивается в мою сторону: «Что такое, ты не хочешь к папе?»
Я только понуро мотаю головой и бреду дальше. Ведь я уже знаю, куда мы сейчас идем. Это место, производившее на меня пугающее и тягостное впечатление в детстве, и теперь, через много лет, живет в моих кошмарах. Липким комом воспоминание о нем подкатывает в дреме во время тяжелых болезней, садится на грудь, мешая спокойно дышать.
Это место, которого не забыть даже в бреду, я прозвала тогда «город калек».
(Продолжение следует).