Вернувшись от гадалки домой, я был сам не свой: всё прокручивал в голове каждый шаг предстоящего мне путешествия, пытаясь продумать свои будущие действия до мелочей. Первую проблему я видел в том, как мне попасть на второй этаж в ДК железнодорожников и проникнуть в комнату, где находится часовой механизм.
Решение пришло с неожиданной стороны, как это часто бывает. В комнату вошла Маруся, в руках у неё была сложенная вдвое бумажка.
- Представляешь, нам сегодня в профкоме билеты дали на концерт. Артисты из областной филармонии приезжают. Какую-то зарубежную пьесу будут показывать про любовь, - сказала она, восхищаясь всем сразу: и бесплатными билетами, и постановкой на любовную тему.
- Ура! – закричал я, не скрывая радости, и, подхватив Марусю на руки, закружил её по комнате.
- Да тише ты, сумасшедший, уронишь! – испугалась Маруся.
- Неа, никогда! – с уверенность сказал я и поставил мою Марусю на ноги, чтобы она не переживала и не боялась.
Дед замолчал и по его умильной улыбке на старческом лице, испещрённом морщинами, я понял: он сейчас не здесь, он сейчас в своих воспоминаниях.
- Дедунь! – я попытался вывести его из дорогого ему прошлого.
- А? – очнувшись, удивлённо спросил он.
- Что было дальше?
- А дальше что? – дед задал вопрос сам себе. – Дальше мы пошли на спектакль в ДК, а там я улизнул из зрительного зала во время первого акта и проник в ту самую комнату, где находился часовой механизм. Сделал всё так, как велела гадалка, и, действительно, оказался в том самом лесу, куда пареньком ходил собирать грибы. Здесь всё мне было до боли знакомо: и эти вековые сосны, и это безоблачное синее небо, которое может быть таким только в детстве.
-Дедунь, - перебил я его, ловя себя на мысли, что меня потихонечку захватывает эта история всё больше и больше. – А каким ты там оказался? Ну, по возрасту? Тем двадцатилетним пареньком или уже солидным мужчиной?
- Мужчиной, не пареньком. Я оказался в прошлом, но в своём тогдашнем возрасте.
- А одежда? Как с одеждой? Она ведь была уже другой? Современной? - не унимался я.
- Ты знаешь, тогда не то, что сейчас. Вещи носились годами, десятилетиями, штопали, перелицовывали. Отличаться-то я, конечно, отличался, но не так, чтобы разительно: тёмный пиджак, брюки к нему тоже тёмные, да рубашка однотонная, неброская. Да, к тому же, я по селу-то так в открытую не ходил.
Я же в засаде сидел, на дороге, ведущей в село. Поджидал их, продотрядовцев этих.
- А оружие у тебя было, дедунь?
- Нет, Пашенька, не было. Нож я только с собой прихватил и верёвку. А ещё мне гадалка дала одну вещицу – небольшой кусок красной материи. Мне она не нужна, говорит, избавиться от неё хочу. А тебе она пригодится. И всё это мне, кстати, очень даже помогло. Сижу я, значит, в засаде, смотрю, едут. Я этого «своего» паренька сразу узнал: белобрысый, белёсый весь – ни ресниц, ни бровей, только шрам во всю правую бровь. Наверное, ещё бы чуть, и без глаза бы малый остался, подумал я.
Как увидел его, сразу взыграло ретивое, я к ним из кустов и вышел, хотя мыслей у меня, как с ними совладать, не было. Их трое да к тому же они с оружием. Я один без оружия. Нож против трёх винтовок – гиблое дело.
- Стой, стрелять буду! – крикнул один из красноармейцев и взвёл курок. Я услышал этот знакомый мне по Гражданской звук.
- Свой я, ребят, свой! – я назвал им номер нашей части, фамилию своего командира, сам себе удивляясь, что я это всё ещё помню. Что самое интересное, я, действительно, был для них свой.
- Так ваша часть в Мироновке стоит, а ты что тут шаришься? – недоверчиво спросил тот, что постарше, вероятно, он и был у них командиром.
- Так село это моё родное. К мамане с папаней на денёк отпросился, командир отпустил. До села-то вчера дошёл, глядь, а тут беляки засели. Вот и кукую в лесу, -лихо соврал я.
Я не знаю, откуда всё это родилось в моей голове, но получилось складно.
- И много их там, белых? – спросил их старший.
- Да человек десять, - я специально назвал такое число, чтобы у продотрядовцев не было желания атаковать их самим, а возникла идея идти за подмогой. Я сам им эту идею и подкинул.
- Нам, четверым, их, десятерых, не осилить. А вот, если бы за подмогой вы, товарищи, подскочили, вот это было бы дело. Только мне тут оставаться более нельзя, мне к вечеру в часть вернуться надо. А вы вон паренька своего белобрысого оставьте здесь в засаде, а сами за подмогой. Я ему лес покажу, место, где ждать вас. А сам к вечеру и уйду.
Всё получилось так, как я задумал: эти два дурня погнали за подмогой, а тот, из-за кого я и вернулся в прошлое, вот он, рядом со мной в двух шагах.
Мы пошли с ним в глубь леса, пытаясь, как я ему сказал, найти самое укромное место для засады. На самом деле я искал место потише и помрачнее, чтобы оно стало его могилой.
- И что, дедунь, ты его убил? – спросил я, боясь услышать ответ на этот вопрос.
- Можно сказать и так. Хотя убить его самолично, своими руками, я не смог, духу не хватило. Я всё-таки уже долго жил тогда в мирном времени. Я его в глухой лесной чащобе привязал к дереву с кляпом во рту. Не думал, что он выжил. Наверняка звери задрали бы.
Дед опять замолчал, окунувшись в горькие воспоминания.
Меня мучил один вопрос, и я его незамедлительно задал:
- Дед, а тебе родных своих тогда повидать не захотелось?
- Захотелось. И это-то меня чуть не погубило. Ну, думаю, не каждому в жизни выпадает в прошлое вернуться, - усмехнулся дед. – Что ж это я и на родителей не погляжу? И пошёл в село. Зашёл с заднего двора – мне же там все замки и все запоры знакомы. Залез на чердак амбара и наблюдаю.
Вижу, мамка на дворе бельё стирает, отец тут же косу отбивает. Смотрю, Петро с покоса возвращается, лошадь под уздцы ведёт, на лошади Колька да Стёпка радостные сидят. Короче, вот оно счастье. И страшно даже подумать, что кто-то это счастье одним выстрелом мог испортить.
Дед снова замолчал. Казалось, он пытается отдышаться. Как бегуну после определённой дистанции, нужен отдых, так и ему после своих воспоминаний нужно было перевести дух.
- Дедунь, ну и что дальше? – опять потревожил его я своими расспросами.
Он улыбнулся какой-то грустной, как мне показалось, улыбкой и сказал:
- Я ведь тогда чуть не остался там навсегда. До того мне там хорошо стало и тепло рядом с мамкой и папкой, что я время чуть не проморгал. А как опомнился, бегом в лес, к колодцу, и прыг туда.
- И оказался опять в этой комнате с часовым механизмом? – спросил я.
- Ты знаешь, нет. Я почему-то оказался возле нашей реки. Я потом даже подумал: вода взяла, вода и назад отдала.
Домой я пришёл под утро только. Маруся моя не спит, плачет.
Увидела меня, на шею бросилась. То обвивается руками вокруг шеи, то своими маленькими кулачками в грудь мне колотит, кричит:
- Ты где был? Я тут места себе не нахожу. А ты, а ты…
Она продолжала захлёбываться слезами и негодованием. А я молча подхватил её на руки и понёс из коридора в нашу спальню.
Я был уверен, что всё плохое уже позади. Так оно и было – через девять месяцев родился Андрей, папка твой.
Я тогда к гадалке с благодарностью пошёл. Она меня хорошо приняла, уже «проклятым семенем» не называла. Но предупредила, что это только часть пути, которую должен пройти наш род до третьего колена:
- И сын твой, когда поймёт, что не обойтись ему без посторонней помощи в этом деле, пусть в этот дом приходит. Меня уже на свете не будет, но будет моя дочь, она ему поможет.
- Спасибо Вам большое, - уходя, ещё раз поблагодарил я.
- И тебе спасибо! - вернула она мне благодарность.
- А мне-то за что? – удивился я.
- За кляп из кумача! У тебя свои счёты с прошлым, у меня свои, - загадочно ответила она. Я понимал, что она видит и прошлое, и будущее и всё знает про настоящее.
- Можно мне ещё спросить кое-что? – набрался храбрости я, чтобы спросить про того, «моего» белобрысого продотрядовца.
- Думаешь, есть ли на тебе грех душегубства? – прищурив глаза, спросила она. Но не стала ждать ответа. - Нет! Он и сейчас жив и здоров, тот, о ком ты спрашиваешь. Но самое интересное, знаешь, кто его тогда случайно нашёл, отвязал и спас?
- Кто? – замер я в ожидании её ответа.
- Твой брат, Пётр! – каким-то торжественно-ехидным тоном сказала она.
Такого ответа я никак не ожидал…