Звёздный час культуры наступает в тот момент, когда происходит столкновение разных цивилизаций. Так появился психологический роман в России, магический реализм в странах Латинской Америки, так началась эпоха великой японской литературы второй половины XIX - начала ХХ века.
Встреча разных культур напоминает взрыв. Устоявшиеся традиции уходят в прошлое, но рождается нечто новое. Именно в такие моменты культура выходит из застоя, начинает развиваться, открывая новые способы выражения, новые горизонты мысли. Акутагава Рюноске со своей тягой к одержимости творчеством, тонкая наблюдательность Мори Огайя, блестящая социальная драма в исполнении искреннего поклонника романов Эмиля Золя и Льва Толстого Токутоми Рока. Эти звёзды на небосводе литературы родились из "большого взрыва", который пережила японская культура в 60-е годы XIX века.
Долгое время Япония была закрытой страной, живущей средневековыми традициями, не имевшей почти никаких контактов с западными цивилизациями. С начала XVII и вплоть до середины XIX веков страной правили сёгуны из дома Токугава, главной своей задачей видевшие сохранение традиций. Но время неумолимо. Можно долго сопротивляться его течению, но рано или поздно любая река впадает в море, а любой эпохе приходит конец.
Произошла революция, гражданская война, началась эпоха реставрации Мэйдзи, власть перешла к императору, Япония перестала быть закрытой феодальной страной, началось стремительное развитие промышленности, торговли, многие японцы отправились получать образование в Европу. Тогда и произошло то самое столкновение культур, из которого всегда рождается нечто новое, уникальное, необычное, но притягательное. Примечательна в этом смысле судьба Мори Огайя.
Писатель родился за 6 лет до революции 1868-ого года, свергнувшей правление Токугава. Огай происходил из самурайской семьи, его отец был придворным лекарем, и он, как старший сын, верный вековым традициям, пошёл по стопам своего родителя. Из мира медицины в литературу пришло немало значительных писателей. Мори Огай в их числе. Он закончил медицинский факультет Императорского университета в Токио, а затем уехал на стажировку в Германию, где провёл четыре года. Кажется, срок небольшой, но время это полностью изменило мировоззрение автора, стало для него главным источником вдохновения, символизировало его победу, разочарование и смирение.
В Европе Огай занялся изучением не только точных, но и гуманитарных наук. Уже в первый год пребывания в Берлине он собрал библиотеку из ста семидесяти томов, среди которых были Эсхил, Софокл, Еврипид, Данте, Гёте, Ибсен. А ещё Шопенгауэр, Гартман, Ницше. В тот же момент писатель прошёл и через испытание любовью, горький след которой пронёс через всю свою жизнь. Он полюбил немку Элизу. Полюбил страстно, всей душой. Но главное для потомка самурайского рода - это долг. А долг говорил, что подобные отношения невозможны.
Все друзья и родственники призывали Огайя к "благоразумию", и он последовал их совету. Вернулся в Японию, дважды был женат, но ни разу счастливо, а тема утраченной любви, любви не имеющий счастливого разрешения из-за страха, скованности, плена предрассудков надолго стала одной из основных в его творчестве. Больше того, литературная карьера Огайя началась с его воспоминаний о Берлине. На них основана его дебютная повесть "Танцовщица".
Любовь открыла в нём талант писателя, долг призывал служить государству. Карьера военного медика складывалась у писателя удачно. Он вышел в отставку в звании генерал-лейтенанта медицинской службы, участвовал в войнах с Китаем и Россией, но даже будучи военным, занимавшим столь высокий пост, оставался гуманистом, подобно одному из главных своих кумиров, Льву Толстому. Мори Огай всегда выступал против патриотического угара, охватившего его страну в конце XIX века, когда Япония начала вести захватнические войны. Он вообще был противником боевых действий, участвовал в них из чувства долга, а не по любви.
Сохранение традиций, но вдумчивое восприятие всего нового — вот визитная карточка Огайя. Он говорил, что главным для литературы должно быть не отражение пороков общества, а утверждение этических и эстетических идеалов. Это взгляд наблюдателя, который понимает, как мало может он изменить в этой жизни, как сложно добиться понимания и счастья. И если вам интересно познакомиться с творчеством этого писателя, я советую начать с рассказа "Блуждания", одного из самых ярких произведений Огайя.
Перед нами один из лучших образцов малой прозы, что я встречал в литературе. Совершенный по форме, по исполнению, по широте и глубине идей, высказанных в нём. Мори Огай происходил из древнего самурайского рода, а главная черта самурая — презрение к смерти. Перед нами старик, сидящий на берегу моря, видящий, как приближается последний аккорд его жизни и рассуждающий о счастье.
"Что бы я ни читал, всюду угасание своего "я" воспринималось, как глубочайшая трагедия. Что до меня, то моё исчезновение не представляется мне таким уж несчастьем… Европейцы говорят, что только у дикарей отсутствует страх смерти. Возможно, я и есть дикарь, по их понятиям, но я помню, что внушали мне в детстве родители: ты родился в самурайской семье и должен быть готов к харакири. Я и тогда представлял себе, насколько это мучительно, но знал: надо превозмочь себя," - пишет Огай.
Поражает в этом рассказе не только тонкое восприятие немецкой философии XIX века, но и сама структура повествования. Он начинается с описания моря, старика, сидящего на пляже и наблюдающего за движением волн, взгляд приближается к герою, и вот мы уже слушаем его исповедь самому себе. Повествование начинается от первого лица, волны памяти подхватывают рассказчика и уносят его в открытый океан прошлого, в его былые сомнения и страхи. Под этот ритм волн выстраивается и сама идея рассказа.
Как по морю, мы плаваем по страницам книг, которые прочитал рассказчик, по его былым иллюзиям. Огай видел, как его страна, вступив на путь прогресса, отдалась ему вся без остатка, но, читая книги Гатмана понимал:
"Ведь как бы ни прогрессировал мир, он никогда не избавится от старости, болезней, несчастий и бедствий. И восприниматься они будут всё тяжелее, потому что тоньше станут нервы. По мере общего прогресса будет прогрессировать и горе."
И если прогресс не ведёт к счастью, о котором мечтали все просветители, создавая свои утопии, если счастье каждый раз ускользает от нас, когда кажется, что мы его уже достигли, то в чём же тогда выход? И Огай пишет:
"Не подводят только искусство и науки. И я перестал полагаться на что-либо, кроме искусства и науки. Не потому что установил меру полезности этих надёжных занятий; просто я испытываю врождённое отвращение к счастью, от которого делаешься хворым."
Мы ищем счастьем, пытаемся найти его на пути прогресса или обращаясь к легендарному прошлому, которого, вероятно, никогда и не было, не замечая, как всё тоньше становятся наши нервы и что мы всё дальше уходим от первоначальной цели. Встречая счастье, мы пробуем удержать его, и неизбежно приходим к разочарованию, ведь это невозможно, как невозможно остановить движение времени или движение волн. Может где-то мы совершаем ошибку? Прочтите "Блуждания" Мори Огайя. В этом рассказе нет ответов, но много подсказок, чтобы найти их.