Они поднялись по ступенькам свежепокрашенного крылечка, и тут, перед обитой темно-коричневым дерматином дверью, Ваня снова в нерешительности остановился, переминаясь с ноги на ногу и перекладывая свою тощую сумку из одной руки в другую.
Глечик хлопнул его по плечу:
- Ну, что мнешься, как красна девица?
И вдруг вспомнил:
- Кстати, насчет Шута. Я писал тебе, что Веткин жив?
- Не может быть! – изумился Ваня.
Глечик засмеялся:
- Я и сам удивился! Представь себе: гора трупов возле моста, на посту ни единой живой души, все машины повреждены более или менее, кровь потоками, а Веткин парализован, скрючен, в автомобиле Шута, ничего не может сделать!
- Парализован? Вот это да! – с неожиданным сочувствием воскликнул Ваня.
- Ты бы видел отчаяние в его глазах! Вокруг него все рухнуло, а он… В общем, он считает, что такое продолжение жизни покрывает его несмываемым позором…
- Кошмар для него, бедняги, - снова посочувствовал Ваня.
Глечик посмотрел на него скептически:
- Тебе его жалко?
- Да, очень.
Глечик заметил:
- А ему наверняка хочется тебя прикончить, причем самым жестоким способом из всех, имеющихся в его распоряжении.
Ваня махнул рукой:
- Охотно верю. Но он теперь лишен такой возможности. Поверженный враг не страшен, Глечик, а такое унижение… Я сомневаюсь, что он его заслужил.
Глечик рассердился:
- А вот это уже явная чепуха. Где ты такого набрался? В армии тебя этому вряд ли бы научили.
- Это не армия… Я просто не лицемерю. Сам не понимаю, почему, но мне его жаль. И я давно уже его не боюсь… Где он?
- В центре, организованном ветеранами Афганистана. Квалифицированный уход, медицинское обслуживание, всё для него бесплатно.
- Как в доме престарелых?
Глечик удивился такому сравнению:
- Ну, в общем, похоже…
- Слава Богу, он не брошен на произвол судьбы, как собака.
- Это верно.
Они переглянулись.
Глечик снова пригласил:
- Заходи, Майоров.
Дом Глечиков Ваню приятно поразил. Он был маленький, чистый до стерильности, опрятный, аккуратный – ничего лишнего, загромождающего пространство, нет, зато везде много мелких, но интересных вещичек для украшения и уюта. Тетя Галя Глечик любила рукодельничать. На стенах, помимо фотографий, висели в простых, скромных рамочках вышитые крестом картины, на окнах были белые занавесочки с роскошными узорами ажурного “ришелье”, и везде лежали скатерти и полотенца с кружевами, связанными крючком, и салфетки того же вязания, и покрывала, похожие на павлиний хвост, и вязаные и вышитые думочки на диване, креслах и стульях.
На всех подоконниках стояли горшки с цветами.
В самом доме и вокруг него царила тишина.
- Уголок рая, - шепотом сказал Ваня.
- Правда? – усомнился Глечик.
- Никогда не видел таких домов, - признался Ваня. – Теперь понимаю, что можно очень любить свой дом и хотеть в нем жить.
- Разве ты сам не любил свой дом и не хотел в нем жить?
- У меня еще не было своего дома.
- А в Агеево?
- Это был дом моих родителей. И мне тяжело было туда возвращаться. Всегда.
- Кошмар. Отучайся от этого.
- Постараюсь.
На звуки их голосов из глубины дома появилась мама Глечика, не старая, не высокая и не крупная вовсе женщина, как Ваня уже успел ее себе нарисовать. Нет, она была средняя, похожая на своего сына, и с такими же, как у него, глубокими задумчивыми глазами. Поверх халата на ней был надет пестрый фартук, она вытирала руки льняным полотенцем и улыбалась:
- Наконец-то, пришли! А я уж начала волноваться. Паня, где вы так задержались?
Глечика звали Павел, но с детства за ним закрепилось такое смешное прозвище, данное ему двоюродной сестрой, которая тогда тоже была маленькая и не выговаривала другие варианты этого имени.
- Мы просто болтали, - ответил Глечик.
- А почему ты ушел без предупреждения? Да еще в такую рань?
Глечик засмеялся:
- Мам, я очень часто ухожу без предупреждения, привыкай к этому, если до сих пор еще не привыкла. У меня и работа теперь непредсказуемая, и я уже взрослый, в конце концов.
Она не успокаивалась:
- Ну, взрослый. Ну, работа. А мне что делать, в таком случае? Переходить на валидол, что ли?
Глечик мягко возразил:
- Не надо переходить на валидол, мам, тем более что это ничего не изменит. Я стараюсь, как могу.
Она качала головой:
- А как сейчас стало опасно, Паня! На улицу выйти нельзя! А ты говоришь – не надо валидол! Обязательно предупреждай меня об уходе и когда вернешься, и звони, если задержишься.
- Я стараюсь!
- Этого мало!
- А вместо валидола лучше пей ромашковый чай. Он успокаивает, и он очень вкусный. И красивый на вид, желтенький такой.
Она пожаловалась:
- Это жестоко с твоей стороны.
Он улыбнулся:
- Может быть, мне уволиться? Тогда тебе будет спокойнее?
Она глубоко вздохнула:
- Нет. Я все понимаю, Паня. Ты не уволишься. И мне не будет спокойнее, пока у нас везде такой бардак. Панечка, ведь людей крадут прямо на улицах! А ты как будто специально лезешь к ним в руки!
- Это неправда. У нас в Кариновке еще никого на улицах не хватали.
- Зато хватали в Тихомирской, да еще среди бела дня.
- Со мной все будет нормально. Не набрасывайся на меня! Вот Иван Майоров, он устал и проголодался. Майоров, ты обедал где-нибудь по дороге?
- Да, я покупал чебуреки на автостанции…
Тетя Галя всплеснула руками:
- Чебуреки! На автостанции! Да это же отрава, честное слово! Разве можно есть такие вещи, покупать их на вокзале? Бедный мой мальчик, пойдем скорее обедать, пока ты не свалился.
Внимание было так внезапно переведено на гостя, что он не успел опомниться, как оказался под опекой хозяйки и смутился от этого:
- Мне бы сначала умыться и переодеться…
- Обязательно. Паня тебе сейчас все покажет, ты его слушайся, он у меня умница… А у меня пирог стоит в духовке, пойду следить. И не задерживайтесь! Я жду, обед тоже!
Ласковый прием заставлял Ваню краснеть снова и снова.
Глечик подмигнул ему и повел располагаться.
Для Вани была подготовлена отдельная комната, чему Ваня даже пытался возражать, потому что домик у Глечиков был маленький, и комнат было недостаточно для такого количества людей – одна проходная, гостиная, или, как здесь говорили, зал, и две спаленки. В первой жил Глечик, там у него стояла кровать, и рабочий стол с компьютером, и книжный шкаф. Вторую отдали в Ванино распоряжение.
Он даже отшатнулся, так замечательно выглядело это помещение. Стены были оклеены веселенькими обоями, на окнах висели ситцевые занавесочки, по краям украшенные вышивкой “ришелье” в виде кружевных кистей винограда и виноградных листьев, на подоконнике стояли две белые герани и одна фиалка между ними. Еще здесь тоже был стол, два мягких стула, платяной шкаф и симпатичнейшая постель, с вышитым “ришелье” подзором, с ярким покрывалом, с двумя подушками, и наволочки тоже были украшены “ришелье” по углам, эти подушки были уложены горкой и накрыты покрывалом, связанным крючком и жестко накрахмаленным.
На полу расстилалась домотканая дорожка, уложенная в виде двух углов, чтобы закрыть все участки пола, по которым придется больше всего ходить босиком.
Ни паутинки, ни даже пылинки.
Это так ослепило Ваню, что он зажмурился.
Конечно, ему приходилось видеть в жизни гораздо более пышную обстановку, хотя бы у Зуева, и у Шута, но она вызывала у него лишь скепсис, а вот эта чистота и простота, предназначенная именно для него, буквально сшибала с ног.
- Чего встал?
Глечик толкнул его в спину.
- И пошевеливайся, я тоже проголодался и хочу за стол.
- Я не могу! – ответил Ваня.
Глечик заглянул ему в лицо:
- Тебе опять совестно, что ли? Ты мне надоел! Такая щепетильность уже чрезмерна… Эта комната – для гостей, а обычно в ней никто не живет. Понял?
- А твоя мама?
- Моя мама спит в зале. Она сама так решила. Можешь спросить у нее, если хочешь. Ну заходи, что ли, застрял на пороге! Сейчас мама придет и надерет тебе уши. Видел, какая она у меня строгая?
Ваня заулыбался:
- Строгая – нашел чем напугать! Она очень добрая.
- И мягкая. А ты ее обижаешь… Короче, даю тебе две минуты на переодевание и жду вот тут. Если через две минуты тебя не будет, я вытаскиваю тебя в кухню за шкирку…
Ваня показал ему язык и вошел наконец в комнату.
Глечик покачал головой и положил свернутые газеты на стол в зале – большой овальный стол, покрытый плюшевой скатертью вишневого цвета, складки которой свисали почти до самого пола. По обе стороны стояли по два мягких стула. Между окнами – цветной телевизор, прикрытый самодельной кружевной салфеткой. Напротив телевизора, вдоль стены, стоял старенький диван, а в дальнем углу – кровать тети Гали, красивая до такой степени, что ее можно было показывать на выставке. На покрывале были сплошь вышиты букеты цветов и бабочки, подушки были с кружевной накидкой, подзор – все это было ослепительно чистое и яркое, гладкое, в каждый предмет в доме вообще была вложена душа, и это делало дом приятным и теплым.
- Ребята, быстрее, а то суп остынет! – раздался голос тети Гали из кухни.
Ваня вышел из комнаты, одетый в спортивный костюм.
Глечик окинул его взглядом и остался доволен:
- Ну вот, ты уже похож на своего человека! Пойдем.
В домике была крохотная ванная комнатка, с маленькой ванной, в которой можно было только стоять, но зато здесь тоже было очень чисто, все сияло белизной и радовало глаз. На зеркале не было ни единого пятнышка. На вешалках висели мягкие полотенца, которые было даже жалко трогать мокрыми руками.
- Умывайся, - сказал Глечик.
- А ты?
- А я – после тебя.
Пока Ваня умывался, Глечик тоже переоделся.
- Мам, - произнес он, - после обеда я уйду. Ненадолго.
Она грустно на него посмотрела и ничего не ответила.
Он вымыл руки и лицо над кухонной раковиной и уселся за стол. Он смотрел на тетю Галю с легкой улыбкой, а она тем временем ставила на стол тарелки с куриным супом, баночку со сметаной, плетеную мисочку с кусочками свежего белого хлеба, солонку и перечницу. В отличие от сына, она не улыбалась, а мгновениями даже хмурилась.
- Мам, - сказал Глечик. – Я знаю, из-за чего ты нервничаешь.
- Вот и хорошо. Надеюсь, это заставит тебя беречься.
- Мам, я всегда помню, что у меня есть ты и что ты постоянно за меня беспокоишься. Но я не могу уйти с работы. Если каждый будет прятать голову в песок и жить по принципу “моя хата с краю”, то ничего не изменится никогда, а страдать будут простые люди, как всегда.
Она вздохнула:
- А почему исправлять мир должен именно ты?
- Потому что у меня есть для этого силы и возможности. Пусть не так много, как хотелось бы, но я все-таки своей деятельностью приношу людям хоть какую-то пользу.
Она не удержалась, притянула к себе его голову и поцеловала, растроганная до глубины души:
- Панечка, но ведь ты не получаешь за это никакой благодарности! Те заложники, те несчастные пленники, которых ты освобождаешь…
Он с той же улыбкой приложил палец к губам:
- Тссс! Я делаю это не один. Я всего лишь помогаю делать это. И это даже хорошо, что никто об этом не знает, сами заложники в том числе. Ни к чему это. Лишний риск только. Тебе тоже не следовало бы знать, но раз уж ты подсмотрела и подслушала…
Она воскликнула:
- Я не нарочно! Я не хотела подсматривать и подслушивать! И я рада, что знаю о тебе хотя бы это! Ты ведь живешь… как будто в другом мире!
- Мама!
- Да!
Из ванной вышел Ваня и присоединился к ним, когда увидел, что стол уже накрыт, и лучше не задерживать хозяев.
- Можно к вам? – спросил Ваня.
- Садись, сынок, - пригласила его тетя Галя. – Будем обедать.
Повернулась к сыну и добавила:
- А ты не думай, что ушел от разговора.
- Мам, ну давай не будем говорить об этом…
- Почему же? Разве это стыдно? Ты стыдишься своего друга? Или не доверяешь ему? Боишься – выдаст?
Глечик опешил от ее напора, а Ваня, вовсе не желавший становиться яблоком раздора между ними, попросил:
- Ой, не ссорьтесь, пожалуйста, из-за меня…
Тетя Галя ласково на него посмотрела:
- Да мы не ссоримся, сынок. И ты здесь не при чем.
- Я потом тебе скажу, - произнес недовольно Глечик. – А то, я вижу, маме не терпится тебя просветить. Не обращай внимания, Майоров. Мама просто за меня волнуется, как и любая мать. Я это понимаю, но что же делать, жизнь сейчас такая… непредсказуемая.
Тетя Галя выпалила сгоряча:
- Не сваливай все на жизнь… непредсказуемую! При чем здесь жизнь? На той неделе Яромирова убили, а он ведь тоже заложников освобождал!
Ваня только открыл рот, с удивлением глядя на Глечика.
Тот возразил матери:
- Яромиров живет в Тихомирской, а не в Кариновке. Жил.
- А какая разница?
- А такая, что там криминал гуляет по улицам, как у себя дома… Как его убили?
- Зарезали!
Глечик вздохнул, но тон его остался сугубо деловым:
- Жаль Яромирова. Надо просмотреть его бумаги, мы с ним так договаривались. Мам, мне пора ехать. К вечеру вернусь.
Она всплеснула руками:
- А обед?
- Нет времени.
- Возьми с собой хотя бы!
- Возьму, конечно.
Все это произошло так быстро, что Ваня не успел опомниться. Глечик встал из-за стола и вышел из кухни, а уже через минуту вернулся, одетый для выхода. Тетя Галя приготовила ему три кусочка хлеба с котлетами, свежий огурец, свежий помидор, яичко и бутылочку со сладким чаем. Видимо, это был обычный сухой паек Глечика, а тетя Галя была этим недовольна, это ясно выражалось на ее лице.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...