Новое Лето в Серафимовском Храме Вятки
(заметы несостоявшейся повести (прозы) из воздуха жизни)
Ходи, Вятка, в храм Серафимовский –
Любви и Радости учиться…
(автор)
Серафимовский храм – сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей – зиждется чисто на (самом) лобном покате земного шара. Неостановимое зодчество (духа), сюда - от подбородка южного полюса, через расплющенное на запад африканское переносье, и от макушки северного - внахлест насупленных морщин вятских увалов – взыскуя наивозможной на тверди высоты - текут токи земные. Северный путь короче и круче и в помощь ему, на исходе овала в горизонталь – шесть ступеней, седьмая порожек – северного входа в храм Серафимовский, а южный портал земную плоскость вровень встречает. Так вырастает на самом покате мира – храм Серафимовский. К Западу ближе и выше восклицательным знаком колокольни – Бодрствуйте и Молитесь! – ближе, настолько, что в вечер на Великий Пяток, когда храм полон и места тебе – в распахнутых дверях на ступеньках притвора, закатное солнце цепляет протуберанцами вязкой лапы, когтит твой беззащитный затылок, - сползая все-таки неизбежно за грань, за край, - с тобой хочет вместе – Бог умер! – Но – Восток – Восток больше, великое плечо Востока – Россия – невместимая даль, неподъемная мощь, легче Землю перевернуть – дай лишь точку опоры, - но не Россию, - напряженные жилы залежей рудных, широчайшие мышцы продольных пластов, а еще и могутный Урал придавил перекрестьем – не шевельнешь, не стронешь – Россия - и тебя держит вместе, золотым центром тяжести гудит мартен Алтаря, плавит сердца в Православную Веру – Бог Пребывает Во Веки! И назойливый ад (улей) закатного солнца сползает на Запад, во тьму, а ты остаешься и Россия, и Господь (с тобой) на Кресте, на Востоке. В Вечер снимем со Креста. Завтра в дорассветную рань возрыдает, зайдется мати Россия – Чин Погребения – Не рыдай мене мати зряща во гробе – Бог Пребывает Во Веки! Вновь удержал тебя жить храм Серафимовский. Дело его – держать - со-держать Со Христом небо и землю, сочетать человека земного Образу Божьему или просто – держать, хотя бы просто держать человека – Жить. Держит. Может поэтому сам Серафимовский храм коренаст более, чем высок – небо и так рядом - кирпичные в багряницу плечи горизонтам вровень развернуты, из куба основного новый куб поднимает, - от Скрижали Моисеевой высится Весть Благая, - а выше и рядом нет ничего – место лобное. Кров мира – Голгофа, обновляется над Серафимовским храмом четырехскатной пирамидой. И лоб купола на шее краткой - глава - обширна, поката, медью темной обшита – смиренье и строгость. Выше державной работы главы – только Крест (вознесение) - золотой, молодой как Христа Воскресение! И ниже четыре стражи, четыре главы со крестами. Купола и Кресты, Серафимовский храм…
Выйдешь с вечерней службы в холодный обморок мира, ноябрь-декабрь тьма, ухудшенная рассеяньем дневного сочива окрестных фонарей, снежком несмелым уневещена в черных прогалах паперть, станешь у врат ограды, еще спиной к миру, глазами к бездне, исполненной алмазного лепета звездной жизни, но не к ней, а к высокому таинству Креста примеришь себя знаменьем крестным – Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Вот – Он! Легкий, тоненький-тоненький в высоте сквозной, безвозмездной (безмездной), летящий – и, даже, тяги цепные от темного купола перекрестьем: южная сфера – северное плечо, северная – южное, не удерживают Крест, а, кажется, лишь возносят Его, оберегая линиями раскрытых ладоней – Ника Победная. Крест Христов над Серафимовским храмом – золотые оси координат, тягловое сочленение вселенной.
Спешишь чистым утром Петрова поста в Серафимовский храм, рано-рано заутренняя, Литургия ранняя и сквозь сень молодую, ожившую младенческой тайной листвы, сквозь крон прозрачных ячеистые мрежи, наполнится мир небесно-горний невесомой огромностью главного купола – гулкое исполненное дышания пространство – парящая в ребрах сетей сфера - легкие бытия – держава Креста золотого – вырастает на уровне глаз чуть выше – невместимо близкая и огромная до Божьего Страха. Через это – небесное, возьмется в обнищавшем сознании, поймется, откроется вся осевая земная за Серафимовским храмом Россия. – Еще и полы полночи не сомкнулись в вертикаль над Серафимовским храмом, а уже потекла от кадила нега творения мира, закурилась фимиамом Курильская гряда ранней Отечественной, Отчей во Христе – Литургии - несть дыма без Огня – занялась запламенела неопалимо (огнем пламенем - ?… Нового завета) Литургия России. И за часом час, от Алтаря к Алтарю, от Креста ко Кресту, от колокольного звона до колокольного звона, верховым пожаром Благодатного огня охватила, покатила, вздымая как ребра на вдохе земное небесному, Россию Христу, человека русского Православию. - Литургия. – И в Час Первый принялась в Алтаре в Серафимовском храме. Прихожане – сено сухое – заполнили простор храма, а огонь в Алтаре все ярче, жарче – хлынул в Храм от Царских Врат пламенем Нового завета – лиется по сену – будучи сеном (огню предстоят, огня жаждут) огня дерзают причаститься и живы будут – пламень в росу преложища? Храм Серафимовский – горе имеем сердца и победную песнь вопияще…
Новое лето
Так у меня бывает – намерение благое есть, а как дойдет до дела, словно, каменею. Вот и на Новолетие собирался в родной храм на вечернюю службу. Хорошо, что 13 сентября в этом году на воскресение пришлось – ничто от службы не отвлечет, на работе не задержат.
И по смыслу хорошо – новое лето с понедельника начать. Это с детства такая точка отсчета была – «с понедельника буду жить иначе, лучше чем прежде». Так каждую неделю и обманывал себя, конечно. Не то что тогда новой жизни не начал – а и до сих пор. (здесь важно то что критерий то был… учиться лучшет буду, более старательно, поведение улучшу, болтать перестану… и ведь все это совпадает и с православием… а я и не знал о нем… значит православие естественно для человека… слушай свою совесть и поступай соответственно) Сейчас поста все жду. Вот уж с поста-то точно – новая жизнь. И опять – обман один получается. Интересно: в детстве понятия не имел о Православии, но почти каждую неделю собирался с новой недели лучше стать – это, ведь – совесть - Господь во мне говорил. А сейчас – к постам только задумываюсь. Периоды – длиннее стали. Вот и весь мой труд и путь – оценка: в детстве я больше об исправлении себя заботился. Новое лето, новое лето. Почти полвека этих «новых лет» дано было мне, даровано было в юдоли земной – и что? Иди, представь этот объем жизни – по часам, минутам – сколько успеть можно было. И вот, только недавно, на днях буквально, читаю вечернее правило и понимаю – не «с понедельника», не с «нового года» - с вечернего правила надо новую жизнь начинать. Стремиться всем сердцем к началу новой жизни в себе и себя внове – с вечера. Покаяньем нелицемерным очисти прожитый день и всю прежде прожитую жизнь, и с утра – начни свое Новое лето. Такую возможность дает нам Господь. А мы - ?
Лень-матушка
Так и вознамерился - идти на вечернюю новолетнюю службу 13 сентября в родной храм преподобного Серафима Саровского. Но как пошло воскресение – лень моя отоспалась, отогрелась, в силу вошла. «Куда ты, - говорит, - на ночь глядя, какая служба? Пока туда доберешься, пока обратно, а завтра – на работу, отдыхай себе, вечерок-то и остался». Согласился я с ленью своей. Голос у нее сладкий, заманчивый. Обманчивый – да. Но это уж потом выясняется, когда она своего добьется. Когда не исполню намерение свое – стыд душу ожжет, а лень в левую пятку забьется, молчит, словно, и нет ее – своего добилась. Быть бы так и на этот раз. Но есть и на лень управа. Ей же потакая – встал я на вечернее правило пораньше, в пятом часу. Думаю, правило вычитаю и вообще вечер весь свободен, праздноваляйся себе. Принял правило глазами сначала, слова беру со страниц в сердце кладу, из сердца уже к Иконам поднести пытаюсь. Пространство дрожит, слова просыпаются, сыплются то есть, меж мысленных пальцев (нет – ветвей – осмыслить мотив мысью по древу и по мысленному древу – именно такое растечение одновременно по нескольким – многим ветвям – и при этом ствол не теряя – древо), а ум что вытворяет - не передать, - так и норовит огненной мысью как искрой выстрелить, куда Бог пошлет. Именно, что – Бог. Посреди правила, вдруг вспоминаю, что Акафист Иоанну Предтече намеревался еще 11 сентября, на День Усекновения Честной его Главы прочитать. И до сих пор, 13 сентября уже, вечер, слава Богу – вспомнил. Правило продолжаю, а рукой Книгу Акафистов листать начинаю, к Иоанну иду, чтоб раскрыть и читать после правила, чтоб отступления уже не было. Открыл Акафист на нужной странице, там Иконка вверху – Иоанн Предтеча и Креститель Господень. И мысль сразу – да как же можно на вечернюю службу не идти, Новолетие же. Собирался же. Представил, что не пошел уже – аж дико как-то стало внутри, а правило все продолжаю. На часы смотрю – полпятого – успеваю ведь. А Акафист – как? Вот после службы и прочту – как хорошо. Завершил правило, оделся мигом и - еду. Автобус лихо подкатил «под ноги», что называется, я еще и остановиться на остановке не успел, а думал – пока шел к остановке: еще автобус ждать – точно опоздаю на службу. И – летит как на крыльях автобус – успеваю.
Парк Преподобного Серафима
Спешу через парк к родному Серафимовскому храму. А колокола навстречу гудят, там – впереди, в небе. Тропка сквозная по траве, зеленой еще по летнему, и кроны дерев еще зеленью жизни дышат, желтизна лишь всполохами по зелени, зато земля легко утешена хрупкой осыпью крон – березовый лист резной мелкий светлый и гладкий как из под детского утюжка, а тополями потерянные листы крупнее темнее, покороблены, словно, жаром разлуки, прощания. – Парк «Преподобного Серафима», – и никто кроме меня не знает, что его это Парк. Другие у парка имена, имя – погромче, нам попривычнее. Да только не оживает – это имя в дыхании парка… - скажи «гагаринский парк» - и стой среди горькой зеленой листвы, опаленной сухим сентябрем, ветра вихрь взовьет невысоко неуклюжую шершаво шуршащую порошу, мелкой мгновенной словно с руки кропление капелью осенит дождик робкий из тучного близкого неба и вновь – все внешнее стихло сникло – и кроны теснятся друг в друга все еще веселой роскошью листвы – и тополь, и ясень вразброс, березки – как по линеечке вдоль, а вот и рябины промельк густой тяжелый, вот елочка удивленная тихая и ивы даже, крепкоствольные по южному и от этого легкость льющаяся ветвей протяжных еще беззащитнее и листва узкая сторожкая пугливая как взор косули, серны, а акации наоборот по северному мелкие, частые, кустовые и смородинка декоративная а по ней топольки юные как намерение, но лист взрослый крупный больше ладони и желтый светлый корончатый чистый – золотится глаз не оторвать… … - скажи «гагаринский парк» - отзовется ли что – от травы от тропинки. От веточки от листочка, от ягодки от иголочки - ? - все тишина… и дышит в тишине и тает – «Радость моя!». «Радость моя!» - среди мертвого города – Радость… с аллейки уйди на тропинку и вот вдалеке – фигурка согбенная с посохом – темно-коричневая полумантия из под нее смиренно золотится краешек епитрахили, подсвечивает рясу до легко коричневого почти лиственного, на голове мягкий клобук, а на ногах аккуратные цветом в мантию, словно литые – валеночки? – валеночки! – это же батюшка Серафим Саровский спешит «На молитву» мимо кленов-подростков желтыми звездочками осиянных… близко «ближняя пустынька» за шажочком шажок… поспеши же и ты за батюшкой преподобным… Радость Вятки – Парк преподобного Серафима… и когда облетит листва и мир обнажится к Страшному Суду и замрет зимой до воскресения проступят сквозь голые ветви бывших крон темные, словно выболевшие от молитвы народной, купола народного Храма Преподобного Серафима Саровского батюшки – вот и чей это парк, чья это ближнеяя пустынька?... но пока так живем как живем парк за наши грехи горьким именем зимнюю наготу прикрывает… Вятки Боль – Парк преподобного Серафима – затаенная боль Гефсиманского сада в окровавленных гроздьях кровавого пота рябин… и здесь многопудный поцелуй иуды ударил лобзанием в веры православной чистую святую громаду – Собор Александра Невского (мечта воплощенная о Храме Христа Спасителя архитектора опального) – во Христа и ударил лобзанием взрыва и разметало не каменья… хотя и лежит в парке до сих пор глыба желваков булыжных намертво сцепленная – не стены – учеников… народ вятский разметало от того лобзания еще мельче, чем стены раздробило, исчез вотще и только к Великорецкому Крестному ходу стесниться в ограде Серафимовского храма как память о вятском народе… вятских немного в ограде полниться ход Россией, Россия идет землей вятской, Россия, от Владивостока до Малороссии и Прибалтики… но с ними. А и с нами, - тот вятский народ весь - у Бога ведь все живы - за все шестьсот лет, он ведь тоже в ограде весь народ вятский третьего июня, потому и тесно так, не плечам только – и сердцу тесно, и в тесноте этой дышит забытое незнаемое – Народ… космос здесь он и был в стенах белых… вселенная вся, вся правда о мире и природе и небе и Небе здесь была… искать-то можно… предавать зачем, зачем жизнь поцелуями рушить - ?... Парк преподобного Серафима, Парк преподобного Серафима… убогого Серафима… у Бога, ты батюшка, дай нам у Бога быть твоего у-Божества хоть толику – а то и горды мы собой – снова имени Вятка требуем народом быть хотим – а заслужили?... от убожества твоего может и начнемся народом?...
Иду быстрым шагом, листва летит кругом, вечер теплый, светлый, солнце еще не ушло, и прозрачный, и подсвеченный. И две недели такая погода – «бабье лето», - говорят. Почему «бабье» просто ведь – лето. И вот сегодня последний день лета, года, а ведь год и есть лето – как все точно и правильно, едино в языке русском, в Православии. И Дня последние часы… и как хорошо в мгновения эти с Господом быть. Прийти к Нему Домой – со трепетом, конечно, и благоговением, но – запросто, как в дом родимый входишь.
Храм Серафимовский: «Радость моя!»
Открылся глазам, сердцу Храм преподобного батюшки Серафима Саровского – рубин многогранный драгоценный в оправе ограды. Купола не крупные, частые, меди темной – может молитва народная в Небо вечернее густо-синее так выболела. Кресты – легкие как прочерки линейные, тонко-золотые, на растяжках цепных, прищурься – и увидишь – вышита золотом по синему небу Ника Победная. Колокольня – знак восклицательный в преддверии Слова. Напоминание - !Бодрствуйте, а по форме - созвучие, рифма легкая, затаившая в камне стремление Спасской башни кремлевской. Спасская как доминанта Державы, Серафимовская – Радости доминанта, – взору затея: куб высокий – вертикалью горизонталь в небо тянет, на нем - куб кубический, правильный, малый – строительство детское – Будьте как дети!, и – были, с детской любовию Храм возводили – к Небу тянулись – на кубе, кубик, а там и башенка, сама вершинка – кремлевской подобие, арочки аккуратные сквозные - ярус звона – звучит - радость яруса, даже в молчанье – значенье, и от арочек вверх пирамидка – шатер восьмигранный, - грани частые в тихом наклоне высокие к небу тянулись, маковкой купола сошлись – почкой жизни весенней набухли, легким крестом золотым разрешились. Колокольня! Восклицание сердца. И Храм, впрямь – без трапезы долгой – к самой Колокольне прилажен, кубом плечистым возрос четырьмя горизонтами из предела земного. И словно дети малые – к Колокольне-матушке, да Храму-отцу, ростом в пояс – два малые куба – клети, платки с окошечками попарными. Основный куб увенчан по углам, по периметру, колокольне в пример – шатрами маковыми, коренастыми в обрамлении кокошников килевидных – это форма такая - сердце, как дети рисуют, только острием не к земле, а к Небу обращенное. И возносится меж шатров и крестов на кубе основном земном, куб меньший, высоты взыскующий, на нем – четырехскатная пирамида Голгофы – медь темна – Глава Главная на вершине Голгофы, вырастает из пламени сердцевидного краткой шеей без окон. И к ней, к Главной, идут по Голгофе четыре поменьше главы, также стесненными сердцами обратными пламенея темно в основании. И по всему этому восхождению каменному – столбики арки, окошки, ниши, поребрика кирпичная – белое, светло зеленое, по основному багряницей подсохшей до светло-бурого. Колокольня и Храм все снаружи – кубы, пирамидки, да кубики, да шатры – и Кресты, то ли маковок еще завершение, то ли Неба начальные лествицы, вот и нижняя планка Креста – чуть вниз, а правым краем вверх, словно, восходя к Распятию ступил Сын Божий, а планка поддалась ответственности не снесла – так и осталась. – Храм. Колокольня. Любви зоревая затея, Радости озарение. Но - и строгость, и мера – геометрия Веры, архитектура Любви.
Нищие
Ограда, тон Храму, кирпича красного на сплошной основе, а меж столбиками ажур металлический, кружево кованное. И вдоль ограды к вратам – нищие по обе стороны тротуара, немного, человек пять, семь может, кто на бордюрчике смиренно, а кто и со всей ответственностью серьезной, трон свой рабочий с собою принес, сидит крепко уверенно, милостыня – (не шутейное) дело нешуточное.
Нищие. На общей исповеди Великим постом возвысит батюшка голос: «Братья и сестры, зачем осуждаем нищих? Институт нищих до скончания века будет. Господом установлено - «Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда». Пока Церковь Христова стоит и им стоять. Не судите…». И, правда, по латыни institutum - установление, а потом уже - учреждение. Серьезно все и задуматься заставляет. Институт. Незыблемо, значит, и всегда будет. То есть всегда кто-то должен быть на паперти, возле ограды. Кто-то. Всегда. А опустело если место – не твоя ли очередь пришла? Вот и задумайся. Нищие – они за нас на паперти сидят. Они – уйдут – не дай Бог, - придется нам садиться. А готов ли? Вот и подумай, судить, прежде чем. Шел от Литургии, две женщины впереди шага на два, женщина лет средних молодая достаточно, на бордюре, видно в легком хмелю и ладошка по-детски замурзанная к Небу – это ведь кажется только, что – к нам, а на самом деле к Небу – открытая… Прошли женщины мимо: «Молодая… шла бы работать», - между собой отстраненно, даже без осуждения. И я мимо прошел – мелочи нет в кармане, а десять рублей подать – как-то жалко-нежалко (да жалко же! – хоть на листе не лги)… в общем прошел тоже. И думаю – Богу все возможно – исцелится, миленькая, работать пойдет, а на ее место Господь нас троих предназначит – женщин этих впереди, да меня к ним – достойная ли замена выйдет? Крест свой, хотя бы как она – пусть замурзанной ладошкой да к Небу - понести сможем ли? И нет ответа…
Господи, – Дома.
Вот и северный вход. Портал, крыльцо, высокое почти в рост, вверх шесть ступеней, площадочка и седьмая ступень – порожек. Над крыльцом навес зеленой жести, арочный плавно полукруглый на кованных черных витых опорах и такие же кованные опоры под деревянными перилами - портал.
Двери, Двери! Близ при дверях… двустворчатые, и – двойные – тесные сени меж дверей как раз на ширину вертикального чертежного ватмана - расписания служб - высокие, но кажутся легкими, может, от светлого дерева, массивные рукояти вертикальные, канатно-витые, тускло-желтые. Одной створкой, тесно, вхожу - я в Храме, Господи, – Дома. Коврик серенький такой, овальный, с круговой неяркой расцветкой, по-домашнему лежит у порожка при входе. Делаю шаг вправо в самый угол, - не мешать, идущим за мной, и вполоборота - сердцем на Алтарь, Он скрыт за огромной колонной, уходящей вверх мощным основанием плавного свода, - Крестное знаменье - Господи, Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя грешного – троекратно, и до хрусткого напряжения в позвонках поясные поклоны, и коснуться рукой серых квадратиков мрамора, и одновременно, самими поклонами, принимая в собственный остов, научая зыбкие кости несгибаемой вертикальности колонной грани напротив, до того, кажется, научая, что и лоб запечатлел уже соприкосновения встречные, вызубрил урок вертикали до складки осевой, поперек морщин… а сердце когда вызубрит, запечатлеет Православие как вертикаль, смысл единственный мгновения моего на земле? лоб-то чуткий страдалец, о мрамор церковного пола битый усердно, вмиг – всего-то пятьдесят лет и мелькнуло - отозвался, а сердце – как кость упрямая, застряло в тесном деле Спасения - то Богу строится, то миру щерится и я вместе с сердцем… а мне бы у лба своего поучиться, хотя бы твердости, хотя бы терпению.
Сколько меня во мне – и лоб и сердце, ноги, руки, волосы на голове – и те сочтены. Не мной сочтены – это понимать надо. И сам я исчислен, сочтен, сочинен даже, сочленен не сам собою. Но вся эта сложность – кровь по сосудам и мысли по голове – «а ума не разу не видел», - поделится с молодыми летчиками-фронтовиками хирург и будущий святой, архиепископ Лука, на их слова – были де, отец, в небе высоком и не раз, а Бога не видели – как так? … так как - ответит - и я, сыны, не раз и не два, а сотни - таких же орлов вот как вы, раненых только, - оперировал, череп открою – мозг на месте, а ума, ума ни разу не видел… - так есть Он? у вас… и притихли, задумались… - вся эта сложность немыслимая – ум, чувства, душа – мои именно, как выглядят, живут, где во мне - ? – все это, ведь, для чего-то в мир этот явлено… явлено, чтобы свободным выбором – не моя воля, но Твоя да будет - ко Христу вернуться… к себе то есть… вышел из себя… а в храм вошел – вернулся значит…
В своды как в воды…. Храм это выход во вселенную….
Начало Серафимовского Храма
…Еще ничего, еще только вошел, только отшагнул в сторону, в самый угол спиной, еще только почувствовал вертикальную мощь столпа – предупреждение, поднятая ладонь, обороняющая (заслоняющая, оберегающая) храм, удерживающая сумрак мира и тебя проступившего в нем, здесь при входе – остановись: оставил ли ты за порогом все земное, чтобы войти в храм Божий без поспешности со вниманием сердечным! И, правда, чуть сумеречно при входе, потому что столп огромен, необъятен, не различим со света - лишь тепло, высоко и тихо – только тому кто готов видеть и чувствовать – напоминает: спроси себя о Любви Божией и о Страхе Божием, и о Страхе Любви - о Страхе быть недостойным Любви, о Страхе ранить Любовь, о Страхе Любовь потерять – спроси… только спроси… и не давай ответа, и не отчаивайся – ничто, запомни, – никто и ничто - не может отлучить нас от Любви Божией, а Страху Любви мы должны научиться сами, а пока учимся - помнить о нем всегда, всегда себя спрашивать о Любви, о Страхе… еще привыкает душа, еще привыкают глаза – «вижу людей ходящих как деревья» - различают, что встреч не ладонь, не складки, не глубокие морщины – геометрия вертикалей, четкость… потом не сразу, а может и никогда - ты вдруг почувствуешь форму столпа и не поверишь себе и пойдешь вокруг – неужели? – столп в горизонтальном плане имеет форму Креста.
И вдруг откроется мир тонкий сквозной – узкое от востока на запад стесненное жильем домовым приземистым – пространство, проветренное прочищенное и ров продольный и камень во рву закладной с Крестом, начертанным и контуры из камня четырех Крестов – греческих четвероконечных с основаниями удлиненными внутрь друг другу навстречу – по четырем углам рва. Утверждают квадрат бытия. Четыре стороны света. Центральный придел будущего Храма. И это затаенное Крестами пространство замрет до дыхания, словно, обратившись к Востоку, преуготовляя себя как подножие Алтарю. Там, восточнее освященного четырьмя четвероконечными Крестами пространства – по геометрической средине от запада к Востоку - не вырастет – Утвержден будет Престол Божий – Куб Бытия.
Туман обрывистый слоистый, в нем – облака – агнцы в барашках – белые, волнистые, густые, дым кадильный – движение вечное – течет и течет разливая благоухание ладана. Небо на земле, творение Мира. Голос архиерея проступает вязью церковно-славянской в белой зыби окольцовывает замыкает пространство, вселенную. И привыкают глаза, душа привыкает – вижу Кресты, растущие как деревья. Живые. И деревам подобно – выше, выше… каждый из четырех - вверх как ствол, как древо живота взыскующее, вверх, сохраняя крестные грани, и поднимаясь все выше и выше Небу. Выше и выше. И в каких-то высоких точках - на разных уровнях, на все четыре стороны света, четко как математически расчисленная крона, - вдруг, потекло в горизонталь, раскрывались, сообщая направление и вещественность аркам, сводам… потянулось навстречу друг другу, смыкаясь, соединясь каменными кронами в плавные перекрытия. И вновь – уже не крестчатой, а стенной плотью – пошло в вертикаль, Неба взыскуя. И так же плоскостями – сторонами света - вновь потянулось навстречу, - друг другу? – Богу. И сомкнулось Сферой над Кубом.
И стал Храм.
Потом. После. Пришли люди. Строители. Трудники. Единоверцы. От мала до велика. Камень, раствор соединительный. Молитва. Слово. Кирпич к кирпичу. Дело. Достроили стены, пределы – два протянутых – галереями - вдоль севера, вдоль юга, окружили центральный придел. Обозначили алтарь – безусловным камнем условные границы - возвели. Преграда алтарная – скрыла от взора крестчатые столпы – опоры - восточной линии. И от такого решения вся каменная мощь, вдруг вес потеряла, плоть. Сила осталась, значение, а тяжесть выпрямилась, воспарила. - Сомкнулось Иконостасом весомое, основное, земное с невесомым, высоким…
Душа не больше ли пищи, а тело одежды… А Храм не больше ли геометрии, стен, формы, архитектуры… Храм лишь сгусток Вселенной, концентрация Вселенной, Капля… Крови Христа… Живая Живого Христа Капля Крови за меня и за многих изливаемая – не излитая когда-то, не застывшая – изливаемая - совершающееся неостановимо Дело Спасения, совершающееся неостановимой Литургией жизни Серафимовского Храма – изливаемая Капля Крови Христа во оставление грехов и в Жизнь Вечную… Вселенной вровень…
Но и форма и стены наружные. И апсида алтарная – многогранник четкий выступающий на Восток нос Ковчега Спасения – и увенчан главкой из кокошников вырастающей. И по центру многогранника в арочном проеме высокого окна Икона, фреска – преподобный батюшка Серафим Саровский – вертикаль бело-золотой епитрахили в свет лика переходит в седину, и синь небесная за плечами – «преподобне, отче наш Серафиме, моли Бога о нас» - слово запечатленное. И южная фреска на плоскости предела – Икона Владимирская Божией Матери, Господь-Младенец прильнул по Сыновьи щекой к щеке Ея – «Пресвятая Богородице Спаси нас». И – венец предела – шатер и маковка со Крестом. И северная – «преодобне отче наш Трифоне и святый блаженный Прокопии – молите Бога о нас» - и над молитвой святые наши Вятские в рост, батюшка Трифон в облачении, святой Прокопий в рубище. А над ними так же – шатер, маковка, Крест.
На западе восклицанием высоким в преддверии Слова – колокольня – перст указательный в Небо, знак восклицательный – ! Бодрствуйте… И грани и камни Куба – вплотную - без протяжного притвора именуемого «трапезная», зато с севера и юга по сторонам к колокольне и к основному кубу прилепились еще по малому кубику – палатки…
Многообразие формы – это жизнь, движение линий, вертикалей, горизонталей, сечение плоскостей и перетекание геометрических смыслов. От ступенчатых ярусов колокольни нисходит к кубышкам палаток, вырастает к стенам основного Куба, стесняется до малого верхнего куба, поднимающего над собой четырехскатную Голгофу кровли - пирамиду усеянную, осыпанную вытянутыми к небу сферами маковок – форма пламени, но не языкового плоского, - мощного пламени, когда оно возгорелось до шара и гудит внутри… маковки - на шеях столпных и каждая шея вырастает из плоского пламени, словно, окруженная килевидными кокошниками – так называется форма - похоже на кокошник русский и на киль лодки в верх обращенный… а на самом деле вокруг шея замерли неколеблемо малые язычки пламени – свечи… шеи маковок вырастают из свечных огоньков и потом эти огоньки – просыпаны, просеяны по всему периметру верхнего куба, где он переходит в пирамиду, и не рядком а в два ряда выше ниже и получается целое кипение пламени – море словно и волны огонек к огоньку горение к горению… сердце как его рисуют дети завершается также встречными плавными линиями язычок образующими вот и получается как обратное сердце – острием своим в Небо к Богу обращенное… А так и есть и сердце к сердцу - тесно в Храме под праздник, тесно и на Куполе.
И получается, что пирамида с широким основанием и не высокая мощная один и есть этот Купол - на нем маковки Главная и поменьше – четыре. Но и ниже просыпаются сыплются маковки и на основный куб и тоже по четырем его сторонам и тоже в обратном узоре сердец. Но только не шея уже из пламени вырастает, а многогранник шатер как на колокольне, только на колокольне – он стремительней собранней - основание меньше и выше… а пирамиды главного куба основней осадистей прочнее коренастей и на них уже вновь маковки…
И все это движется живет то есть одно из другого и одно в другое, и камень не молчит он помогает движению линий – три огромных арочных окна по одной стороне основного куба, верхний куб малый - пять арочных и меньших окон. И арочный этот мотив сквозит и сквозит по всему Храму, и в притворе читается, и в козырьках над входом и в самом входе. И в окошках палаток и сами стены фигурные, где квадратиками, где зубчиками и все прорифмовано, сочтено, сочинено и гармонично и стройно и так живет дышит Гармонией Любви. Именно что Храм Серафимовский не стоит – он живет в Вятке. Живет не только своей удивительной архитектурой – говорят застывшая музыка – храм это не архитектура не застывшая музыка – это живое дыхание дышание излияние неостановимое жизни… Что гармония? – Это Жизнь. Гармония формы – если форма живет движется дышит значит достигнута гармония и ты взглядом, обретая это, сам начинаешь жить и дышать… вот смысл храма. Даже внешне соединить твою жизнь – если есть она у тебя с настоящей жизнь в Боге, через живое Храма соединить…
Храм Серафимовский не застывает даже в лютую стужу живет и движется и вроде стоит на месте, а сам на самом деле зиждется постоянно, перетекает из одной формы в другую и возвращается к прежней, и вновь течет, дальше, а это дальше оказывается и вверх и вширь и глубь и даль, но все это умеет возвращаться к Началу, а Начало здесь такое, что к Нему всегда можно вернуться, как бы не рос ты потому что Начало это – оно вмешает всего тебя и всю твою жизнь, даже еще и не прожитую тобой и жизнь Храма и даже больше, чем ты сумеешь нажить, а – может – и вровень, если Божию Волю исполнишь о себе Божий Замысел.
Как рассказать тебя миру храм Серафимовский?
Вот так Стал Храм Серафимовский и Есть. И я – стал в Храме. На Службе Вечерней. Вятка. Новое Лето.
Вдоль колонны и получается как коридорчиком, потому что по правой руке сплошная стена, «палатку» от храма отделяющая, прохожу в центральный предел, встаю напротив Царских врат и вновь – Крестное знаменье…
Как рассказать тебя миру храм Серафимовский? Как повесть Любви и Смирения. Ты сам – Любовь и Смирение…
Вдоль крестчатого столпа – словно галереей маховую сажень Распятия шириной – с другой стороны капитальная стена с прямоугольным проемом входа в палатку - прохожу в центральную часть Храма, встаю на линии галерея – притвор ближе к южной стене притвора… Царские врата на горизонте взора… Господь на троне – Глаза в мои глаза… Евангелие раскрытое в Руке Его…. – это мне Главные слова Его…
Поклонюся Тебе Господу Богу моему, присутствующему благодатию Твоею во святом храме сем… изрядне же, - то есть и более того, более, чем благодатию, а Самим Собою присутствующему в пречистых и животворящих Твоих Тайнах в таинственных недрах Алтаря – поклонюся – Тебе истинному Христу, Спасителю моему, - колена сердца моего преклоняю. Колена сердца моего преклоняю – какая точность и глубина слова смысла равновелика бесконечности тайны творения. Колена сердца – потому что сердце кусочек плоти… может быть и несгибаемо и прямо… упрямо… и гордо… и в нашей только воле – свобода выбора безценный дар и великая ответственность – преклонить его сердце или не преклонить… это так же легко и невозможно как преклонить или не преклонить колена – так же полностью в нашей воле, в нашем выборе…. Колена сердца – это то что сгибаемо или не сгибаемо в сердце по нашей воле…. И я преклоняю Тебе, пред Тобою преклоню колена сердца моего…
Покланяюсь и Твоей пренепорочной Матери, через Благую – от Тебя к Ней – Весть Царских Врат, Образу Ея на троне с Тобою на руках – Пречистой Госпоже Деве Марии Богородице, помощнице, заступнице, ходатаице, единой надеже и упованию спасения моего.
Почитаю святого ангела, слугу Твоего, хранящего божественный алтарь Твой выну: и вся святыя Твоя, на иконах изображенные, и мощами почивающие, любовью лобызаю.
И молю Тя благого Владыку моего: да будут уши Твои выну внемлюще гласу молитвенному людей, молящихся Тебе во святем Твоем сем храме; почившие же у него помяни в небесном Твоем Царствии, презирая все согрешения их, яко благ и милостив во веки.
Господи – Дома.
И Храм принимает меня забирает; течением Службы истончаются видимые стены, открывается Вселенная Вселенского православия земного и предстоящего Господу остается только Иконостас соединяющий две Вселенских Части Единого Православия Земного и Божьего с Предстоящими Ему святыми, и отшедшими в мире и надежде воскресения братьями и сестрами нашими – все вместе. Все вместе… - Служба Вечерняя….
Я – в Службе, я в Храме…. Я дома….
Служба Новолетия
Служба Вечерняя – приняла дыхание мое – тихая, сдержанная, ровная, мерная, простого проще как жизнь сама. Просто и высоко, и просторно.
Как увидеть движение службы, ход ее? Служба она – идет, живет, течет, движется, кружится, возрастает – что она? И все это вместе и это еще не все, как–то иначе, - как?
Служба Новолетия заворожила сразу сердце смиренным своим бытием. Прихожан очень немного – так словно свешницы только одни – десять разумных дев и елея у них в достатке и лампадки тихо сияют красноватым, зеленым, синим… и свечи горят ровно стройно чисто не часто, и к каждой свешнице еще по прихожанину вот и вся служба. Да еще и псаломщика нет - необычно. Бывает без диакона служат. Батюшка сам за диакона предстоит в службе, а чтобы без псаломщика – впервые. Почувствовал Службу острее. Есть трогательное щемящее что-то в этих отсутствиях. Словно вот – последние времена. А служба – жива. И место выбывших занимает тот, кто еще остался, чей срок не пришел еще. Но – скоро… Се Жених грядет в полунощи… и сумеречно и лампадки мерцают сквозь зыбь вселенной. За чтеца встает отец диакон. Диакон у нас замечательный – заметный, то есть, и примечательный вот так одновременно. Голос у него густой и мощный именно диаконский с раскатом. Сам он молод, роста высокого, крепок но не полон, лицо чуть удлиненное черты крупные глаза черные живые, волос тоже черный как смоль прямой, бороды правда почти нет – для смирения, видно. И голос все-таки голос, такой как вертикаль мощная. И, удивительно, как стал он Шестопсалмие читать, тут и понял я – что такое чтение. Слова летят как осыпь круглая… смутился я – тараторит, понять невозможно. Но, вдруг, заметил – что те псалмы, которые в мой состав вошли, в крови, оказывается, дремлют, они, оживают во мне, пробуждаются, полностью вырастают и стройно и осязаемо, да не просто разборчиво, а в первозданной ясности… как мгновенно возросший лес и шумит кронами все Шестопсалмие надо мной во мне с вселенной вровень. Никогда еще Шестопсалмие так живо не пробуждалось во мне – вот и диакон.
Появился чтец-псаломщик ушел северными вратами в Алтарь вышел без куртки уже облачение большим золотым квадратом в руках сложено – к батюшке под благословение. Батюшка просторным крестом осенил – благословил. В полном составе Служба. Почему только батюшка оказался перед аналоем в центре храма, не могу себе ответить. Служба будничным порядком шла без елеепомазания. И батюшка в Алтаре должен бы быть. Но было как было.
Но обаяние тишины, будничной таинственности не исчезло. Сдерживало душу в тихом смирении. И была в этой сдержанной негромкости тишина души тишина жизни… легко смеркалось за огромными окнами храма … легко светало внутри, но не солнечным изобилием бытия, а светало какой-то радостной и зыбкой печалью… как то замирало внутри чуть ниже и правее сердца в «солнечном» сплетении – вот там даже не светало… занималось светом… подсказывало что будет Свет, и обещало и веру и надежду и любовь, обещало все это. Это не передаваемое ощущение именно будничных вечерних служб. Вечерня. Утреня… откуда это… тихость свечей, свет именно Тихий, и хор поет Свете тихий… но поет о том, что окружает нас сейчас… и когда немного прихожан именно тихо в храме… а ведь каждому занято место… а мы не пришли и стоят наши ангелы хранители в Храме на Вечерней за нас… а мы где-то делами заняты или отдыхаем… а Ангелы стоят в Службе… вот от чего так хорошо мне в Храме, когда не много прихожан… когда прихожан не много – Ангелов много на Службе. Храм полон… как и обычно… но полон не людьми как под праздники… Ангелы и тогда с нами, но пойди – почувствуй что-либо кроме восторга да плеча соседа… а вот когда вроде и нет никого, а – благодать есть. Потому что Ангелы здесь… И твой Ангел-хранитель о тебе особо радуется – что вот пришел ты все-таки и вместе вы, и что не всегда же ему перед другими Ангелами за тебя стыдиться – одному стоять… А вот и вместе вы как и должно быть. Вот поэтому, верно, так тихо, и хорошо мне на вечерних службах в Серафимовском Храме…
(…)
Распятие Серафимовского храма
Распятие Серафимовского храма, Крест Христов, высокий, выше роста, укреплен в Голгофе из бурого булыжника (так и вспомню - «Древоделя» (осмыслить мотив Древа и Божия Матерь жила в доме древодела и Господь в земной ипостаси – Плотник, «сын» плотника): Голгофа из дерева вырезана), и Божия Матерь и Иоанн при Кресте – Купиной Неопалимой у жерла Страданий Твоих. Замри, сердце, оружие проходит тебе Радость встречи. И – замирает.
Крест. Гвозди. Копие. Распятие бо претерпев, смертию смерть разрушив. Это не воспоминание, не память, это – действительное мое, действующее мной – се бо в беззакониях зачат есмь и во гресех роди мя мати моя – комочком был еще, от отца моего часть и от матери моей часть – Ты, ведь, меня быть разрешил в утробе материнской – рану Себе новую, гвоздь-гордец новый, копие безрассудное новоначальное - ? – и началом своим умудрился я ранить Тебя. И наловчился за полвека дарованных мне Тобой – для чего? – чтобы ранить острее… я – живу - ? – я матерею в грехе все изощренней и изостренней… секунды мерзких игл вонзаю я в Тебя. Пятьдесят годов – и каждую секунду игла. Комом бы, ворохом дышащим, - да, раскалить бы еще до красна белого – и в горло мне, обратно, стог этот остриями кишащий – и глотать, взахлеб глотать, заставить – страшно? – и более – заслужил я, а Ты и этого мне в вину не поставил. Я жил пока, - ел, пил, веселился – Ты терпел на Кресте всю мою жизнь, Ты претерпел… От Твоего шестого часа до часа девятого стемнились полвека дарованные мне Тобой. Для чего? Что можно добавить Страданию Твоему? Болью Распятия Твоего исчерпаны все меры земные… одна Любовь только Твоя и больше. А я – добавил. Распинавшие Тебя не ведали, что творили. И Ты молил Отца о прощении их. Иуда не покаявшись удавился – что же во мне совести меньше иудиной – десятилетия согрешал и не каялся, а нынче – ведаю, что творю и каюсь и вновь согрешаю, ведая… Боже мой, Боже мой! Для чего я оставил Тебя… Ум поселил я во аде под Голгофой Твоей, где череп и кости Адамовы – там же и я, руки мои скрещены, череп над перекрестием костным безгласен… так же и я пред Чашей Твоей – и Любовь Твоя – больше Страдания Твоего – ежесекундно Милует и Выводит меня – не отчаивайся… Верую, Господи…
Лето уходит, как две тысячи девять лет ушло до него, а Крест остается – и длится Пропятие. И каждая новая жизнь Его Промысл – вот именно этот Дар Мой Бесценный Безвозмездный – который по счету за две тысячи лет! – понесет людям Любовь Мою. Любовь преображает Страдание, потому что Любовь больше. Бытие – это замкнутый до времени контур. Чем больше Любви, тем теснее, плотнее, тем гуще страдание. И когда, утесненное Любовию, потемнеет страдание человеков до меры Страдания Его на Кресте, тогда и созиждется мир – Страдание станет Любовь как Смерть на Кресте Воскресением стала – одной только Любовью. Был выбор и – есть. Но умножили люди – Страдание, а Любовь утеснили, все Страдания больше и теснее плотнее Любовь, и когда станет точкой размера, но Мерой Любови достойной Его, там и тогда Он Станет Вторым Пришествием мир судить и народы за то что не вняли Любви, Любви не имели.
Распятие Серафимовского храма. Здесь и сейчас, на наших глазах Крест Христов и длится Пропятие. Господь на Кресте – это не Символ, не Образ. Это – Сам Он, Христос, – здесь в Серафимовском Храме, на наших глазах. Не нарисован – Распят. Сто лет в Серафимовском Храме длится Пропятие его и пятьдесят лет лично ко мне взывал и взывает Он со Креста. А – я… - ? Братья и сестры мои – прихожане храма родного родимого, - к каждому из нас взывал и взывает Господь со Креста – а мы… - ? Осанна в вышних – пели мы ему? – пели: Благословен грядый во Имя Господне. И верхний хор спасал голоса наши вышину выбирая нотами чистыми. А Крест стоял уже и Он уже был – на Кресте – напоминая нам о том, что Произойдет скоро, вот-вот произойдет. Не с Ним произойдет – Он уже на Кресте с нами произойдет. И каждый из нас опустит руку в солило и даже не спросит – «не я ли?» - еще чего не хватало – уж точно не – я, а я-то и есть, именно – я. А где голос мой был, когда сказали: Да пропят будет. Не кричал я – Распни!? А не кричал ли… молчал? Так не моим ли единственно молчанием предан Он на Пропятие. И Всходит на Крест. За тех, что ли которые две тысячи лет назад жили? Да за нас же, за нас сегодняшних. Ладно бы за минуту жизни, за каждую за секунду нашу – а и в секунду вместим мы сонм грехов. Брата увидел – свой брат – прихожанин, и не видел давно – так и руку пожать да облобызать троекратно, встретились – радость какая – как сам-то? – А Господь на Кресте. А мы у подножья Голгофы – и рукопожатия наши и объятия – да как же возможно? Вся тварь замерла – Творец на Кресте – а нам «тварь не указ православные ж мы», - «православные»?... выю согну, очи долу, до боли в хребте пол и вижу ботинки свои… а вот и туфелек пара – с пряжечками, с затеей, аккуратненькие на ступнях аккуратных – куда там венерам эллинским до наших вятских сестер православных… вот и мы, сестра, свою лепту внесли нелицемерную – хороши туфельки – ты надела, я оценил, - Шип на Терновом венце в Главу Его глубже вонзился – А служба идет… вроде, молимся мы, вроде бы… А Крест, а Пропятие – длится. Забыли? Привыкли? Не Символ. Не Образ. Один у нас Символ – Символ Веры. Все остальное реальность. И Образ один – Нерукотворный образ Спасителя. Вот он на южной стене – меж оконных проемов – на убрусе – в руках у Ангелов – Образ Спасителя. Только Образ этот не просто реальность сама, больше – Он константа реальности – Живое Свидетельство Живого Христа. И Символ Веры – он тоже константа, и больше – констатация реальности. А Символ, Образ – чтобы нам легче понять было. То-то и понимаем мы. По вере нашей да будет нам? Было бы нам по вере – опустел бы в миг храм Серафимовский… а милует Господь. Потому что утро каждое – деточек несут к Чаше Христовой – младенцев светлых… расступитесь «профессиональные христиане», заслуженные работники православия, братья и сестры мои дорогие – спасателей наших несут ко Христу… у спасателей глазки сияют, щечки розовеют – они руки не жмут друг другу, туфельки не разглядывают, им не Символ, не Образ им Все здесь и сейчас, в сию секунду-минуту – они ротики открывают доверчиво Живого Христа Жизнь принимают. И знают Распятие и Страдание знают Его знают… но и видят Его возле Чаши, значит, Воскрес, значит – Любовь больше. Любовь. И в этом – Любовь больше – и есть спасение наше. Распятие – навсегда и Страдание неостановимо, - и как жить тогда, как быть, как в Храм входить - ? Как? Так вот, как преподобный Силуан Афонский сказал: «держи ум во аде» - знай что Распятие Его твоя личная вина и длится оно только потому что ты ежесекундно грех выбираешь. Но помни и другое: «не отчаивайся». Потому что Любовь больше, Его Любовь к тебе – больше и все твое и тебя самого Искупает Пропятием и Милует.
(начато 14.09.2009)
Тропарь преподобного Серафима Саровского
глас 4
От юности Христа возлюбил еси, преподобне,/ и Тому Единому поработати пламенне вожделел еси,/ в пустыннем житии твоем непрестанною молитвою и трудом подвизался еси,/ умиленным сердцем любовь Христову стяжав,/ Небесным Серафимом в песнословии споборниче,/ в любви притекающим к тебе Христу подражателю,/ темже избранник возлюблен Божия Матере явился еси,/ сего ради вопием ти:/ спасай нас молитвами твоими, радосте наша,/ теплый пред Богом заступниче,/ Серафиме блаженне.
https://days.pravoslavie.ru/name/1968.html
Молитва преподобному Серафиму Саровскому
О пречудный отче Серафиме, великий Саровский чудотворче, всем прибегающим к тебе скоропослушный помощниче! Во дни земнаго жития твоего никтоже от тебе тощ и неутешен отыде, но всем в сладость бысть видение лика твоего и благоуветливый глас словес твоих. К сим же и дар исцелений, дар прозрения, дар немощных душ врачевания обилен в тебе явися. Егда же призва тя Бог от земных трудов к небесному упокоению, николиже любы твоя преста от нас, и невозможно есть исчислити чудеса твоя, умножившаяся, яко звезды небесныя: се бо по всем концем земли нашея людем Божиим являешися и даруеши им исцеления. Тем же и мы вопием ти: о претихий и кроткий угодниче Божий, дерзновенный к Нему молитвенниче, николиже призывающия тя отреваяй! Вознеси о нас благомощную твою молитву ко Господу сил, да дарует нам вся благопотребная в жизни сей и вся к душевному спасению полезная, да оградит нас от падений греховных и истинному покаянию да научит нас, во еже беспреткновенно внити нам в вечное Небесное Царство, идеже ты ныне в незаходимей сияеши славе, и тамо воспевати со всеми святыми Живоначальную Троицу во веки веков. Аминь.
(https://days.pravoslavie.ru/name/1968.html)
