Начиная с распада СССР, в постсоветской России идет реформирование национальной правовой системы в рамках общей стратегии «вестернизации» отечественных правовых, политических и экономических институтов, их радикального пересмотра с позиции западных принципов, идеалов, норм, культурных стереотипов, объявленных некими «универсалиями», основами прогресса и «процветания» любого государства и общества. Главным же инструментом обновления российского права в конце ХХ – начале XXI вв. стала рецепция, а точнее «механическое заимствование» англо-американского и романо-германского правового опыта, институтов, норм, интеллектуально-ценностных и идеологических установок.
Причем, этот способ оказал свое воздействие не только на формирование западно-ориентированной правовой системы в постсоветской России, но и отразился на доктринальном юридическом уровне. Обоснование абсолютно «прогрессивного» характера такого вектора правовых изменений в отечественном правоведении весьма увлекло ряд исследователей, правда, некоторые из них стремились «учесть» и важность национального измерения правовой действительности, поэтому здесь не обошлось без курьезов». Так, в одной не так давно вышедшей монографии можно прочитать: «В заключение следует отметить, что критика индивидуализма… и обоснование позитивной роли неформальных взаимодействий отнюдь не означает отрицание либерально демократических институтов государства. Последним действительно нет альтернатив и «конец истории» для иных идеологий наступил с крахом государственного социализма… Между тем призывы, направленные на отрицание универсальных либеральных принципов применительно к отечественной политической и правовой системе, вряд ли следует признать перспективными» [Денисенко В.В. Легитимность как характеристика сущности права: введение в теорию: монография. М., 2014. С. 155]. Автор признает возможность «либерализма» без «индивидуализма» (его незыблемой социальной основы) и именно на этой основе строит свои выводы, в частности, о возможности «вживания» либеральных политико-правовых «канонов» в отечественном государственном и социокультурном пространстве.
Эскалация либерального правового сознания и соответствующая этому явлению, построенная на чужеродных (западно-цивилистических) духовных элементах постсоветская правовая культура быстро привели к новому (после господства формационной модели истории в советский период) отрицанию единства российской правовой истории. Ранее история отечественного права представлялась в качестве разделенного формационными «перегородками» и разного рода политико-идеологическими «стенками», напрочь «разорванного» феномена.
К середине 90-х годов ХХ в. базовые критерии и оценки эволюции отечественного правового мира поменялись: от критики московско-имперского права и гиперболизации прогресса советской правовой системы большинство исследователей, конечно, отказалось, соответственно, произошла смена «плюсов» и «минусов», в результате чего советское право просто стало считаться «выпавшим» звеном отечественной государственно-правовой истории, а идея признания единства последней, как и ранее, была отвергнута.
Право СССР стало рассматриваться как напрочь лишенное национальной культурной и цивилизационной «подкладки» явление, искусственный и по природе своей, вообще, «антинародный», сверх всякой меры марксистско-ленинский (заидеологизированный) регулятивно-охранительный «продукт». Более того, в современной литературе можно встретить суждения об инволюции советского правового сознания.
При этом, признать российское право в качестве «заблудившегося сына» западной правовой культуры просто невозможно, абсурдно с любых сторон (исторической, цивилизационно-культурной, институционально-содержательной и т.п.). Утверждать это могут лишь те авторы, которые напрочь лишены минимальных представлений об изучаемом предмете – оригинальной во-многом российской правовой действительности, всегда имеющей «под ногами» собственную почву.
Процесс же преодоления, весьма устойчивых, к сожалению, представлений о принципиальной «дискретности» российской правовой истории и «вненациональности» советского права можно представить в нескольких, взаимосвязанных, но в то же время самостоятельных теоретико-методологических ракурсах:
1. Следует преодолеть крайности классово-формационного и сменившего его в российском правовом и политическом познании 90-х годов ХХ в. либеральнопрогрессистского осмысления национальной правовой истории, отказаться от этих двух «монизмов» в пользу более «тонкого» понимания основных периодов развития отечественного права и государства, основанного на признании культур-цивилизационных индексов этих социальных феноменов. Такого рода проект предлагался в трудах русских евразийцев (Н.Н. Алексеевым, Н.С. Трубецким и др.), но он не получил своей полной реализации в постсоветской гуманитарии, более того в силу известных факторов оказался вытесненным на интеллектуальную периферию, в том числе и в правовой, и в политических науках. Эвристический потенциал евразийского понимания особого рода диалектики самобытных и универсальных характеристик правовой системы России может и должен быть использован для выявления сущностных основ советского права, определения его национального содержания и вектора эволюции. В частности, большой интерес здесь представляют такие категории, как «гарантийное государство», «тягловое государство», «демотия», «идеократия», исторический и культурный «ландшафт», «евразийский отбор» и др.
2. При исследовании советского права как явления евразийской политической культуры «национальный менталитет» становится магистральным методологическим принципом, т.к. позволяет соединить в единое духовное целое все этапы правовой истории России, а значит, и включить в него право СССР как своего рода закономерный ответ на процесс «продавливания» в традиционную отечественную правовую культуру романо-германских по природе своей институтов и механизмов, начавшийся еще в ходе петровской (исторически первой) тотальной вестернизации и достигший высшей точки своего развития в ходе известной инкорпорационной деятельности М.М. Сперанского и Великих реформ Александра II. Причем, при использовании понятия «правовой менталитет» следует опираться не на некий принятый в разных гуманитарных отраслях научного познания абстракт (типа «национальный характер»), а на системное изложение теории правовой ментальности. Только такой подход позволит адекватно подойти к рассмотрению культурцивилизационных и генетических аспектов собственного политико-юридического мира. Правовой (политико-правовой) менталитет является совокупностью (системой) правовых архетипов и представлений, устойчивых, привычных образов, форм и стиля юридического мышления, которые в разных социумах, этносах, типах цивилизаций и т.п. имеют собственное содержание, различным образом сочетаются, но всегда лежат в основе восприятия компонентов национальной государственности, определяют специфику правового поведения индивида, тех или иных социальных, профессиональных групп, государственных органов и должностных лиц. Именно такое понимание содержания национального правового менталитета обусловливает признание того, что для каждой правовой системы (семьи) характерен свой тип правовой идентификации и игнорирование этого обстоятельства неизбежно приводит к серьезным ошибкам в определении основных целей и способов реформирования права в конкретном государстве, в определенный исторический период. Глубинными же источниками правовой идентификации социальных отношений выступают сложившейся веками жизненный уклад народа, его идеалы, ценности, стереотипы в правовой, экономической, бытовой, идеологической и иных сферах, что предполагает обращение исследователей к духовно-национальному и предметно-материальному измерению правовой культуры.
3. Исследование специфики советского права как феномена евразийской политической культуры позволяет выйти на рассмотрение такого важного и в теоретическом, и в практическом плане вопроса, как преемственность и новизна в отечественном государственно-правовом развитии. Отрицание единства российской правовой истории, пренебрежение множеством культурологических факторов в 90-х годах ХХ в. привело к повторению ситуации, когда в рамках национальной правовой системы делаются попытки механического объединения разнородных правовых институтов и норм без учета отечественных правовых традиций, особенностей национальной психологии (ментальности), интересов большинства населения страны. Напротив, органичный евразийской культуре России советский юридический опыт оказывается просто «вычеркнутым» как «антироссийский», что, соответственно, лишает современное российское право исторически и ментально близких источников «преемственного» правового развития, а значит, постсоветский правовой порядок оказывается «заложником» рецепций западных юридический конструкций, по сути своей, его разрушающих, лишающих собственных социальных и культурных оснований, что, очевидно, никак не приводит к эффективному функционированию его ключевых элементов.
Механическая «подгонка» имеющихся («заемных») нормативно-правовых моделей к современным отечественным реалиям, архетипам и символам «русского мира», часто выдаваемая за «обновление» национального права, обречена на провал, а значит ведет к дальнейшему снижению эффективности законодательства.
Полный текст статьи смотрите на:
https://elibrary.ru/download/elibrary_44899319_93134591.pdf