оглавление канала
После лесничества я направилась на пекарню. Забрала Василича вместе с несколькими мешками муки, и поехала на конюшню, которая стояла на самом краю деревни под сенью громадных сосен. Конюшня была старая, построенная из огромных, в обхват дюжего мужика, сосновых бревен. Судя по внешнему виду, можно было представить, что строили ее еще при царе-Горохе мастера своего дела. Простояв не меньше полуторы сотен лет, здание до сих пор сохранило прочность и надежность. Вымытые дождями и высушенные солнцем бревна посерели и кое-где пошли трещинами, а в щелях поселился вездесущий мох. Василич, оглядывая добротные стены конюшни, с удовлетворенно крякнул.
- Умели раньше люди строить, не то, что нынче. – Он с удовольствием похлопал по сухому дереву, отозвавшемуся звенящим звуком.
Я вошла в распахнутые двери конюшни, стараясь побыстрее привыкнуть к полумраку, царившему там. Запах сена, конского пота, слабое пофыркивание лошадей. Конюшня была просторной. Когда-то в ней содержалось до двадцати коней. Сейчас она выглядела какой-то покинутой. Только две лошадки стояли в своих стойлах, и лениво жевали овес из кормушек. На большой куче сена, лежавшей в конце длинного коридора у самой стены, на расстеленной фуфайке, дремал мужичок. Я подошла ближе и невольно поморщилась. Сильный сивушный аромат не добавлял шарма этому месту. Похоже, Степаныч успел уже с утра пораньше изрядно приложиться к бутылке. Отбросив всякую деликатность, я гаркнула во всю силу своих легких:
- Степаныч!! Подъем!! Труба зовет!!
Мужичок заполошно соскочил со своего уютного ложа и испуганно захлопал на меня глазами, силясь разглядеть, кого это черт занес в его вотчину так не вовремя. Был он небольшого росточка, с лохматой, всклоченной после сна, рыжей с проседью шевелюрой, больше похожей на стог сена, на котором он только что так сладко спал. Возраст я его определить не бралась. Думаю, ему должно было перевалить далеко за пятьдесят, но точно этого утверждать я бы не стала. Глаза-бусинки на широком лице явно должны были достаться не человеку, а какой-нибудь мелкой зверушке из семейства грызунов. Все его лицо, тоже напоминало перепуганную мышь. Подвижный и какой-то мелкий, для его физиономии, нос постоянно был в движении, как будто, он что-то все время вынюхивал. Наконец, он слегка пришел в себя, и разглядел, кто к нему пожаловал.
- А-а-а… Катерина… И чего орем, лошадей пугаем? Лошадь – скотинка нервная, на ее орать никак не можно. – И он принялся отряхивать свой видавший виды пиджачок, стараясь очистить его от прилипших травинок.
Сено отставать не хотело, и в итоге, он махнул на это рукой. Нашел на полу свою упавшую кепку, и крепко выбив ее о колено, натянул на голову, и, пряча покрасневшие то ли со сна, то ли с перепоя, глазки начал смущенно оправдываться.
- Я это… Вчерась соседу Кузьмичу колодец помогал копать. Так вот, с устатку выпили, как положено, чтоб, значит, вода в колодце не перевелась, да студеной была. А сегодня, прямо мочи нет, как голова раскалывалась. Так я маленько подлечился… - Потом, с любопытством посмотрел на меня, и спросил. - С чем пожаловала? Надо чего?
Я молча протянула ему записку от лесничего. Он аккуратно с трепетным почтением развернул листок, и стал внимательно вглядываться в написанные строки. Процедура затягивалась, а я стояла рядом, стараясь сдержать себя, чтобы не отвесить ему подзатыльник. В конце концов, не выдержав, я задала ему вопрос.
- Степаныч, ты чего там увидеть -то хочешь? Там всего одно предложение из четырех слов.
Конюх оторвал свой пытливый взгляд от писульки, и, с конфузливой улыбкой проговорил:
- Так я это… без очков-то не вижу.
Я с шумом выдохнула, даже не пытаясь скрывать своей досады.
- Ну, так чего тогда ты ее разглядываешь? Давай я тебе прочитаю!
Степаныч замотал головой.
- Не-е-е… А вдруг там что важное, а ты чего не так зачтешь? Нать очки гдей-то взясть.
И он стал хлопать себя по карманам. А я взъярилась.
- Ты что, старый пенек, решил меня тут извести совсем?! Мне, по-твоему, что ли делать нечего, как полдня искать твои очки?! – Я грозно сдвинула брови, глядя на съежившегося Степаныча сверху вниз. – Или хочешь, чтобы Саныч узнал, как ты тут с утра пораньше «уработался»?! Там написано, что я на три дня забираю одну из лошадей, и чтоб ты мне всю упряжь для нее выдал с запасом овса на эти три дня. Так что, кончай валять мне тут дурака, говори, какую лошадь я могу взять!
Степаныч опасливо отошел от меня н несколько шагов и обиженно захлопал глазами, до невозможности напоминая известную всем мышь, которая дуется на крупу. Тут позади меня раздался голос. Это Василичу надоело ждать в машине, и он решил посмотреть, что так меня могло надолго задержать внутри конюшни.
- Мать…!! Чего возимся? Или кобыла строптивая попалась, а ты с ней управится не можешь? – Он подошел ко мне поближе и только тогда заметил конюха. – О, Степаныч, здорово! Ты чего волыну тянешь? У нас дел под завязку!! Мне еще обед готовить! Чего тут у тебя?
Степаныч робко протянул ему записку от лесничего.
- Да вот, от начальства письмо пришло… - Я не выдержала этого его «пришло письмо от начальства» и весело фыркнула. А конюх, стараясь обойти меня бочком на значительном расстоянии, подошел к моему завхозу и протянул тому листок. – Тута начальство пишет мне, а я очки не могу найтить. Глянь, чего тут?
Василич в недоумении покосился на меня, а я в ответ кивнула ему головой, мол, посмотри. Завхоз сразу посерьезнел лицом, и с деловым видом взял бумажку в руки. Сосредоточенно сдвинув брови, с выражением, медленно, словно, он читал не записку, а поэму в трех частях, прочел вслух:
- Степаныч, выдели Рысиной Екатерине Юрьевне лошадь сроком на три дня, со всей положенной упряжью и запасом овса на этот же срок. И подпись: А.А. Верхушин. – И протянул записку обратно конюху.