На ее глазах взрывали людей, изнеможенных и душевно покалеченных, а она шла по минному полю мимо останков. И это все в четырехлетнем возрасте. Три дня из детства, которые врезались в память на всю жизнь и по сей день вызывают слезы на глазах.
Но, несмотря на все ужасы, увиденные в столь раннем возрасте, в разговоре она особенно подчеркивает достижения своих детей и учеников и стаж работы по одной специальности. В свои почти 83 года она играет в развивающие компьютерные игры и общается по Skype. Съездили в территориальный центр социального обслуживания населения Логойского района, чтобы поговорить с малолетней узницей концлагеря «Озаричи» Светланой Иосифовной Пашкевич.
Неудавшаяся эвакуация и три лагеря
– Сколько вам было лет, когда началась война?
– Мне был год и десять месяцев. В концлагерь нас отправили в 1944 году. Там очень мало мы дней были. Когда из Жлобина нас туда гнали, мне было 4,5 года. Мы – это я, мама и сестра (старше меня на шесть лет). Сестра еще живая. Вчера вот ей звонила, спрашивала, правильно ли рассказываю. Она мне и сказала, что нас не сразу в это место привели. Жлобин называется южным районом, а нас сгоняли на берег Днепра всех: детей, женщин… Мужчин что-то не помню. Ну, с детьми были в основном. Я чайник несла (это уже сестра мне сказала), был март, еще холодно. И потом нас погрузили в товарные вагоны, сгрузили на одной станции. Там переночевали. Потом перешли в другое место, также переночевали, а потом – в третье, где уже и остались.
16,5 тысяч человек уничтожили немецко-фашистские захватчики в концлагере “Озаричи” во время Великой Отечественной войны
Спросила у сестры: «А что мы ели?» А она мне: «Ничего». Самый интересный факт, что, когда нас к берегу Днепра согнали, у всех отобрали все, что было. Помню, как у мамы выкручивали руки, сняли мешок с вещами с плеч – и в кучу кинули. И мы шли абсолютно без ничего. Может, в том чайнике что-то было, но я не помню, чтобы мы что-то ели. Ну, а потом, когда в третий лагерь нас пригнали (это теперь я знаю), мы заболели брюшным тифом. Читала, что запрещали костры разводить, но помню, что небольшой костер такой был. Люди как-то умудрялись. Охраняли нас полицаи в основном. Они все были в одинаковую форму одеты – я не знаю, немец это или не немец. Вся колючая проволока была заминирована.
Здесь мы были три дня. Если бы больше, нас бы уже никого не было, потому что голод, холод и тиф. Один из фактов, который я хорошо помню (сестра тоже)… Где-то в двенадцать часов ночи стало тихо. Все же на улице, на болоте, на этих ветках сидели, лежали. Тихо. Увидели, что немцев. Три красноармейца, сказали: «Никуда не идите, не шевелитесь – все кругом заминировано». И тут люди увидели: гора белого хлеба. А все голодные, холодные – и побежали за ним. Хлеб был заминирован, и они все взорвались. Мама, чтобы нас не потерять, осталась с нами, не побежала. И я помню, как мы шли, переступая через оторванные ноги, руки, головы… Была узкая дорожка только для одного человека. Даже мать с ребенком не могла пройти, потому что кругом были мины. Мы гуськом шли, а по краям стояли красноармейцы, чтобы никто никуда не ступил.
– А почему не эвакуировались?
– Это мне сестра уже сказала: «Мы тоже поехали в эвакуацию, но по пути на Гомель машинист остановился и сказал всем выходить и расходиться, потому что город уже был под немцами». Ехать некуда. А мой отец был шофер, сопровождал груз промышленный (станки), который вывозили. Под Гомелем их застопорили, и они приняли бой. Он там и погиб. Откуда мы знаем? В этом эшелоне, в котором ехал отец, была соседка, и она все видела. А когда вернулась уже, рассказала маме.
– Когда все-таки выбрались, что было дальше?
– Когда нас уже освободили, мы были больные. Сестра моя не могла сама идти. Тут же в первой деревне был госпиталь – и нас сразу туда направили. Мама осталась здоровой, потому что переболела еще до войны. Она помогала в госпитале. Одежду, конечно, всю спалили. Помню момент, как всех брили. У меня были, мама говорила, очень красивые волнистые волосы. И она на коленях просила этого парикмахера, чтобы не сбривали. А вши были кругом, ползали, как муравьи. Все равно побрили. И вот мы с сестрой выжили, хотя многие люди умирали. До освобождения Жлобина жили как беженцы в одной деревне. А потом мама перебралась поближе к городу, и там мы пробыли около двух месяцев. Жлобин еще был занят.
Как жили? Я помню, что ходили просить милостыню. Есть было нечего. Большинство давали, а некоторые даже собак спускали на детей. Всякие люди были. 1 июля, когда Жлобин уже освободили, мама с сестрой пошли в город осмотреться. Наш дом остался целый, там немцы жили, а нас они выгнали еще до угона в Озаричи. Мы поселились у своей тетки. Она была эвакуирована, а дом был свободный. В нашем жил во время войны немец, и потом он еще к себе одного немца позвал. Когда мы пришли в свой дом, сразу в огород побежали, а там – смородина зеленая. И мы ели ее с таким удовольствием! Спрашиваю сестру, что мы вообще ели. Она говорит: «Напротив у людей (там тоже никого еще не было) салат рос. Вот мы этот салат собирали и химикатом брызгали – карбидом. Он, когда растворялся, кисленьким становился».
– Война сильно отразилась на вашем здоровье?
– Вы знаете, я даже где-то читала, что детям, которые пережили войну, сам Господь Бог продлевает жизнь, как в награду за то, что они страдали в детстве. Этот голод, нищета… Серьезных болезней не было. Может, тогда меньше обращали на такое внимание. Вот в школе я страдала свинкой. У меня даже фотография есть, где шея обвязана платком. Я как бы переросла ее. Тогда не бежали к врачу чуть что – своими средствами лечились. Вот свинкой я болела долго. Вообще, долгожители в Беларуси в основном – это люди, пережившие войну.
Школа, институт и любимая работа и после пенсии
– Как в школу пошли, помните?
– Помню слова директора: «Вот эта женщина в красном платье ваша учительница». А знаете, как учились? Школа тоже была разрушена, и снимали комнаты у людей. В нашем доме мы тоже самую большую комнату сдавали под школу. Но это был первый год. А потом школу быстро отстроили, занимались там. Десять классов тогда мы кончали. Экзамены сдавали, начиная с четвертого. В седьмом классе, помню, было двенадцать экзаменов. Ученики тогда очень любили читать: и на переменах, и на уроках, если находили возможность. В библиотеку за книгами очередь стояла! Похвалюсь, что я окончила школу с серебряной медалью: по русскому была четверка. Медаль тогда давала право поступить без экзаменов, но было собеседование. Я в Гомельский пединститут поступала и сомневалась, на кого мне пойти: любила химию и математику. Пошла на математика. Я окончила физмат и все время работала математиком. И даже здесь, в районе, будучи пенсионером. Проработала до 75 лет. А сразу после этого пришла сюда, в центр – и так уже семь лет.
– На что жили, когда учились?
– Только на стипендию, и мне мама ничем не могла помочь. За все пять лет учебы она мне один раз прислала корзину яблок. Мы жили в общежитии, нас было семь человек в комнате, и все девчонки, кроме меня и еще одной, были из деревень. Им сала родители давали сколько угодно. Холодильника не было – за окно вешали. И вот сало, хлеб, чай – такая была еда. На переменах в институте покупали пирожки, пончики, чай какой-нибудь.
– Как складывалась ваша карьере?
– Тогда очень не хватало кадров, и нам сказали: «Кто согласен ехать в Брестскую область, сразу выходите. Я хотела в Жлобин, но сказали, что Жлобин и Жлобинский район отпадают. Там было три места всего лишь. И мы с подругой поехали в Брестскую область. Первая школа, в которую направили, средняя, света не было, вечерние занятие проводились при лампах. Ну, а потом там случилось ЧП. Летом был организован лагерь, и туда собрали самых лучших учеников. Переправляться нужно было на громадных лодках, на которых люди возили дрова. Я как раз была в отпуске. Технички, учителя и пионервожатые сопровождали. И когда они вместе с детьми плыли по реке Припять, навстречу шел катер. Как потом выяснилось, команда была пьяная, решили детей на волнах покатать. И они мимо быстро проехали. Волны накрыли лодки, те опрокинулись. Больше половины утонули. А это же Западная Беларусь – там народ достаточно жесткий. Когда оставшиеся вернулись в деревню, жители схватили пионервожатую за галстук и тащили ее утопить. В отместку. Был очень громкий скандал, директора судили, потом перешли на экипаж.
После этого случая я попросила перевести меня в другую школу. В районо не хотели. А потом получилось так, что физика из другой школы, более крупной, нужно было кем-то заменить. Школа находилась в деревне Рубель Столинского района, в каждом классе было по сорок человек. И меня стали уговаривать. Много раз вызывали, пытались уговорить, я все не соглашалась. В конце концов сказали: «Если не согласишься – исключим из комсомола». В то время это было бы трагедией. Ну, меня вызвали на бюро райкома комсомола. «Поедете?». «Поеду». И я вот в этой школе проработала до пенсии и после нее. Я работала математиком и организатором внеклассной и внешкольной воспитательной работы. Первая в районе организовала торжественное вручение паспортов. Мне за работу дали знак «Отличник народного образования», есть грамота Министерства образования БССР. Очень сильные ученики были. Дети были любознательными, а мы старательными, активными.
Жить было трудно, но выжили. Сестра получила высшее образование и я. Мама старалась, конечно. Когда я стала работать, она еще была жива. В первый год я, как первую зарплату (120 рублей) получила, тридцать рублей ей послала. И с каждой зарплаты посылала. И что вы думаете? Она эти деньги собирала, а потом мне покупала то шерстяную кофточку, то еще что. Это потом уже я узнала. Мама есть мама.
Новые начала в Логойске
– А как вас занесло так далеко от Брестской области?
– Муж мой был зубной врач очень хороший, к нему ездили из райцентра на лечение. Когда его не стало, дети (они все в Минске) перевезли меня сюда. На сам Минск не хватало ресурсов, поэтому выбрали Логойск. Когда приехала, пришла в милицию оформлять документы на дом. Смотрю, написано «Районо (районный отдел народного образования – прим.ред)». Думаю, зайду. Говорю первое: «Вы видите, что я пенсионерка». «А кто вы по профессии?». «Математик». «О, нам нужны математики. Только не в самом Логойске, а в Гайне (агрогородок)». Я привыкла в одной школе всю жизнь, а тут в какую-то деревню ехать. Они меня стали уговаривать, а я, долго не думая, поехала туда посмотреть. Школа понравилась: аккуратненько так, чисто. Короче, согласилась. Ездила в эту школу работать шесть лет. У меня и сейчас там друзья. Отличный коллектив, деятельный, организованный. А потом так получилось, что нужно было уступить место. Но мне в тот же день позвонили из другой школы (деревня Логоза), и туда позвали. Я не соглашалась сначала, потому что были проблемы с позвоночником, боялась подвести. И там я ещё шесть лет проработала. Потом пригласили в другую школу в агрогородок Острошицы, там я тоже год проработала. Потом все. Но я все время работала по специальности – математиком. Потом ушла уже окончательно, пришла в центр.
– И чем вы занимались? Расскажите про ваши поездки (К беседе подключилась Виктория Кабак, заведующая отделением дневного пребывания для граждан пожилого возраста).
– Вы знаете, здесь очень много разных мероприятий. Вика, подскажи, где мы были? Мир, Линия Сталина…
Виктория: Вот последняя у нас экскурсия, которая связана с Великой Отечественной, на Сморгонь. А вообще, Дудутки, Несвиж, Дукоры, усадьба Огинского, Ботанический сад каждый сезон, музей в Строчицах, паломническая поездка в Жировичи, женский монастырь в Баранях. У нас здесь выставки проводят в МКЦ (молодежный центр).
Во всех экскурсиях участвую, зарядку посещаю. Вот в ансамбль танцевальный «Суботка» хожу. Мне нравится.
А после этого Светлана Иосифовна рассказывала про то, как прошла уже две тысячи уровней в игре в «Одноклассниках», как через другую игру общалась со знакомым из Новосибирска, читала его рассказы, которые вошли в будущий сборник (сам мужчина, к сожалению, умер), общается с семьей по видеосвязи, ходит в купель каждое Крещение, а еще два года назад обливалась ледяной водой каждое утро. Вот так после 80-ти лет остаются молодыми.
Текст: Эвелина Бурбуть