«Это рушится уже мой дом, моя жизнь»
«В ночь со 2 на 3 июля украинская (предположительно) ракета была сбита российской ПВО (тоже предположительно) над Белгородом, обломки упали на частный сектор между улицами Маяковского и Чумичова».
«Предположительно» украинская и «предположительно» сбита — так пишет репортер «Новой» Ирина Тумакова, хотя для людей, которые пережили обстрел (пятеро не пережили) и с которыми пообщалась Тумакова, ничего предположительного здесь нет. И это отличный пример того, как репортаж фиксирует то, что опровергает идеологическую позицию репортера.
«У мамы вывернуло все рамы на балконе, — говорит Ольга. — Мы рядом живем, но нас, наверное, защитила соседняя девятиэтажка… Мы, конечно, испугались. Я поняла, что это обстрел нашей территории. То есть Украина уже конкретно по нашим домам бьет».
После того, как становится ясно, что бьет не «предположительно» Украина, а Украина, Тумакова пытается сформировать дискурс «до того, как Россия начала СВО, все было хорошо», из Белгорода ездили гулять в Харьков (где спектакли в театрах шли на русском языке), из Харькова — в Белгород и т.п. Но реальность репортажа рушит и этот дискурс.
«Два города, Белгород и Харьков, всегда были очень интегрированы друг в друга… Все друг другу доверяли. Так было до 2014 года», — говорит Тумаковой белгородский журналист Никита Парменов.
Дружили до 2014-го, до Майдана и начала дискриминации русских на Украине, а не до 2022-го. Те самые «8 лет», которые никогда не замечала «Новая». Какие спектакли на русском языке при наличии закона, запрещающего использовать русский язык в публичном пространстве?
Тогда Тумакова делает еще один финт. Она заявляет, что к началу лета в результате обстрелов со стороны России (правда, по данным украинских СМИ, а не точно) в Харькове погибло более 700 мирных жителей:
«Люди гибли на детских площадках, на автобусных остановках, в очередях за гуманитарной помощью, в торговых центрах, в своих квартирах, у себя на работе».
Мы не уверены, что гибли именно так и в таких количествах, но гибли конечно — это факт. Для Тумаковой же важно сделать из этого этически сомнительный вывод — ну вот теперь почувствуйте, что чувствуют они:
«И вот теперь жители Белгорода, пусть и в малой степени, но все-таки ощутили то, что уже пять месяцев переживают их близкие в Харькове. А еще в Мариуполе, в Сумах, в Киеве, в Волновахе, в Краматорске, в Кременчуге, в Одессе, в Виннице, в Николаеве…»
Заметьте, среди перечисленных городов нет ни Донецка, ни Луганска, ни Макеевки, ни Горловки и прочих многострадальных мест, которые переживают все это не пять месяцев, а 8 лет.
Но и этот финт не срабатывает. «Новая» дает понять, что очень хочет, чтобы бомбежка Белгорода заставила белгородцев выступить против спецоперации и очень удивляется, когда большинство опрошенных жителей отвечают, что им теперь еще отчетливее понятно — СВО надо доводить до конца:
«Но Украина сама всё испортила своим Майданом, — говорит Ольга, у мамы которой взрывом разнесло балкон. — У меня теперь только одна мысль: скорей бы спецоперация закончилась и достигла своей цели».
Что остается делать Тумаковой? Найти среди поддерживающих СВО фрика с сомнительными взглядами, которого можно показать в качестве примера поддерживающих СВО. Таким фриком оказался некий беженец из Харькова Артем — байкер и участник Антимайдана:
«Я ждал, что мы однажды проснемся, а Россия уже тут, — объясняет он. — Я проснулся, услышал звуки прилетов. Но у нас этого все ждали. Часов в 8 утра люди повыходили на улицы. И не было ни одного человека, который сказал бы, что Россия в чем-то не права».
23 марта, когда стало очевидно, что Харьков Россия пока не берет, Артем с невестой на машине поехал в сторону РФ. По его словам, по пути их машину обстреляли нацисты.
«На заднем стекле «Волги» написано: «Своих не бросаем». На зеркале — георгиевская ленточка. Номер-то украинский, но легко представить, что в этой машине могло не понравиться предполагаемым стрелкам», — комментирует слова Артема Тумакова, совсем не тонко намекая на то, что машины с георгиевскими лентами обстреливать можно.
Здесь Тумакова проигрывает дискурс, но дальше, пытаясь доказать, что никакого нацизма на Украине нет, ей все-таки удается его выиграть, подловив Артема:
— Почему вы называете их нацистами? Как вы в Украине определяете, кто нацист?
— У них идеология нацистская. Она изначально такая.
— Нацизм — идеология вполне конкретная. Как она проявляется в Украине?
— Ну, понятно же. Вы что, не знаете? Это идеализация своей нации. Это превосходство над другими.
— И в каких поступках это выражается? Как вы видите, что символика — нацистская?
«Артём снова задумывается. Складывает на груди руки. Теребит перстень на среднем пальце правой руки. На перстне — след волчьей лапы. Себя Артём считает славянином, русским человеком, «даже и чисто внешне». На мои слова о том, что кудрявый чуб у него совершенно украинский, реагирует нервным смешком».
— Ну, это ж все уже ж, — объясняет он. — Мы все — один вид. Если идеология, то х’арийцы, да’арийцы, святорусы — это все глубже.
Вот так Тумакова ловит Артёма на том, что, критикуя украинских нацистов (которых, как она считает, нет), сам он является матерейшим славянским нацистом-конспирологом, т.н. неоязычником. Таким образом, вставив этот диалог ближе к концу репортажа, журналисту удается и не соврать, и в то же время добиться в своем тексте нужного идеологического эффекта. Тем более, что в самом конце репортажа будут страдания белгородского интеллигента (в отличие от Артема, не фрика-неоязычника, а образованного врача) о том, как стало страшно жить.
Ну и, конечно, для полноты картины (кто есть кто) в середине репортажа нужно было выделить большими буквами слова очень пожилого (вследствие этого, возможно, не совсем разумного) человека, заявившего, что он «на месте Путина Украину уже с лица земли стер. Всю!»
Вот так, расставляя нужным образом акценты, из объективной действительности можно сконструировать идеологически нужный медиа-дискурс, который затем начинает жить своей жизнью в головах читателей. Критический разбор смысловых единиц текста позволяет отделять действительность от идеологии.
Полностью репортаж Ирины Тумаковой для «Новой газеты» из Белгорода при желании можно прочитать по ссылке.
«У них одна отмазка: “Расстреляем”»
Материал Анастасии Смирновой для «Новой газеты», который при желании полностью можно почитать здесь.
Если пропустить мимо внимания постоянное ерничанье журналиста по поводу СВО, рассказы про российскую полицию в Мелитополе, набранную из зэков, и обычное для украинского медиа-дискурса безграмотное с точки зрения русского языка написание аббревиатуры ДНР в кавычках, из репортажа как всегда можно выудить нечто ценное.
НЕ ХВАТАЕТ ТОВАРОВ
Пока Мелитополь находится в «серой зоне», обеспечение товарами конечно страдает.
«Везде стоят двойные ценники. Примерный курс — 1 гривна к 2 рублям. Цены на продукты, по словам Ольги и Михаила, стали выше довоенных в полтора-два раза. Более того, сократился ассортимент продукции. Особенно сильно это ударило по медикаментам и средствам гигиены для женщин и детей. Трудно купить зарубежные памперсы, прокладки и детские смеси. Некоторые для пополнения запасов едут в Крым. С полуострова также везут продукты в местные магазины».
На рынках ситуация, по крайней мере с продуктами питания, лучше — их туда везут жители близлежащих к Мелитополю поселков. Ну и контрафакт никто не отменял.
МАРОДЕРИЛИ ВСЕ
Мелитополь, по словам собеседников журналиста Михаила и Ольги, опустел на две трети. Сейчас нигде нет пробок и мало людей. Очень многие уехали. Следов боев нет. Обычное дело — угнанные из автосалонов машины (такое и на Донбассе в 2014 сплошь и рядом было). Но даже идеологически проукраински настроенный журналист «Новой» не может в репортаже спустить всех собак на Россию — жители считают, что сделать это с одинаковой долей вероятности могли обе стороны:
— Могли российские военные в Крым перегнать, могли наши в Украину, — рассуждает Михаил.
— Это точно русские, — возражает Ольга. — Я видела, как целую колонну новеньких иномарок на границе пропустили, после того как мужичок занес чемоданчик пограничникам.
— Ну мародерили все, сама же помнишь. И наши, и «зеты». Машины тоже могли любые увезти.
— Ну да, — грустно вздыхает жена.
СБУ СВОИХ ПОХИЩАЕТ
В репортаже поднят очень важный вопрос агентуры СБУ и репрессий со стороны СБУ. Да, мы тоже не ожидали этого от «Новой», но из песни слов не выкинешь:
«…в одном из поселков, по словам моих собеседников Людмилы и Захара… похитили их соседа по участку: «Мешок на голову — и пропал. Это СБУ своих похищает, чтобы ничего ФСБ не рассказали. Милиция приезжает, и даже они не в курсе, кто его забрал. Жена тоже ищет». Сосед, говорят Людмила и Захар, в довоенное время сотрудничал с СБУ. О похищениях украинскими спецслужбами своих бывших сотрудников и информантов любят писать свежепоявившиеся пророссийские телеграм-каналы. Украинская сторона выпускает опровержения, где говорит, что такого рода «расследования» — клевета. Мои собеседники, хотя и настроены против российских военных в регионе, соглашаются с тем, что в этом вопросе российские СМИ не врут: некоторые герои сюжетов — их близкие знакомые и друзья, чьи биографии и связи с украинскими спецслужбами никогда не были для них секретом».
УКРАЛИ ПЕНСИЮ
Еще один интересный момент — мнение местных о том, почему юг Запорожской области взяли почти без боя. Оказывается, 23-24 февраля (прямо перед началом СВО) военные из Мелитополя собрали свои семьи и по приказу военачальников выехали в Западную Украину, а чиновники чуть позже увезли документы и пенсии.
«Они [воинскую] часть сами сожгли здесь неподалеку, чтобы документов не осталось», — вздыхает Захар. «Нас как будто бы просто сдали… — делится впечатлениями Людмила. — Администрация [украинская] все вывезла. Попалили данные, нас не существует. Теперь ни справки, ни списка. Люди сами стали писать их. Пенсию в марте украли. Три миллиона гривен пропало. Ни детских, ничего. С одной стороны, правильно: чтобы русским не досталось, а с другой — теперь даже получить ничего нельзя».
ДЕВЧОНКИ ДАЖЕ ГУЛЯЮТ
По словам Людмилы и Захара, российские военные ведут себя культурно, покупают продукты у местных, некоторые продают свои сухпайки. «Еду не просят, ничего не отбирают. У нас в селе все слава богу. Девчонки даже с ними гуляют».
Правда были зачистки, в домах искали бойцов ВСУ и спрятанное оружие. Но в вещах никто не рылся, просто просили открыть шкафы и показать содержимое. А вот в адрес военнослужащих из ЛДНР претензии есть. Впрочем, тоже не очень сильные: «Милиция раз в неделю нагло заходит в хату. Ищет оружие. Кто-то что-то им сказал, видите ли. Ни ордера, ничего».
СЛЕДУЮЩАЯ ХАТА БУДЕТ ГОРЕТЬ ВАША
Собеседники «Новой» говорят, что полицейским и пожарным Украина предложила 40 000 грн в месяц, чтобы те отказались работать на новую власть. Часть из них согласилась, но часть все равно вышла на работу. Даже несмотря на угрозы тюрьмой:
«Идти работать [на россиян] боятся. Украина уже выставила «прайс», кому какой срок. Кто пошел председателями, директорами — 15 лет. СБУ о них все знает… Не успела девчонка в наш сельский чат написать, что нужно заявления для первоклассников в русскую школу нести, так ей написали: «Следующая хата будет гореть ваша»».
РАЗ УКРАИНА, ТО И ЯЗЫК УКРАИНСКИЙ
«Действительно, приняли закон, что вся сфера обслуживания должна быть на украинском. Что в этом удивительного? Вам в Москве жвачку или пакет на английском, что ли, предлагают? Мы живем в Украине, поэтому и говорят: «Доброго дня, що потрiбно? Будь ласка, дякую»».
В этом обывательском понимании государства, гражданства и прав человека (раз государство Украина, то и язык украинский) кроется результат той самой нацификации, которая проводилась больше 30 лет. Простой факт, что на Украине живут люди разных национальностей и разных языков, и демократическая языковая политика должна исходить именно из этого, а не из номинального названия государства, для них (русскоязычных и русскокультурных людей с украинскими паспортами) оказывается совсем не простым.
НАЦИКИ В МАРИУПОЛЕ, А НАС ОСВОБОДИЛИ ОТ НОРМАЛЬНОЙ ЖИЗНИ
«Все мы жили прекрасно. Парни работали, строили красивые школы, делали ремонты. Может, сосредоточение нациков и было, но в Мариуполе, Днепре. Они там с флагами ходили. И то это был 2015 год. У нас тут всегда все было тихо, спокойно, черешня, море. Они нас от нормальной жизни освободили», — сетует Людмила.
«Хочется, чтоб быстрее все это закончилось, была какая-то определенность, спокойствие, стабильность. Хорошо, конечно, что не как в Мариуполе. Мы на них смотрим: офигеть. Нас тут оккупировали, но хотя бы ничего не разрушено. Лучше бы они тихонечко к себе уехали, а наши бы пришли, и мы бы жили в Украине. Не хочется разрушений».
Где-то там были нацисты, но «у нас то было нормально, нечего к нам приходить, пусть все будет как раньше» — идеальный срез обывательского мироощущения. Человек точно знает про нацистов и их преступления, про развалины Донецка (в репортаже об этом тоже есть), но лично его это не касалось. А теперь коснулось едва-едва (человек сам признает, что в Мелитополе нет разрушений, все спокойно, только стало менее комфортно), но все равно пусть будет как раньше — пусть по Мариуполю маршируют нацисты, лишь бы мне опять было комфортно. Хотя все это «как раньше» — не более чем привычка. «Наши бы пришли» — говорит обыватель о ВСУ. А почему собственно «наши», а не «ихние»? Раз есть два государства, то по одну сторону границы «наши», а по другую «ихние», даже если «наши» отвратительны, а «ихние» симпатичны. Это сознание в духе известной надписи на воротах «Бухенвальда» ("Право оно или нет, это моё отечество") формируется объективными условиями жизни. Изменится жизнь, изменятся и представления в головах людей.
Злючное место
Материал «Новой газеты» из Екатеринбурга. Здесь в рамках фестиваля «Традиционная неделя» прошли «гомофобный пикник» и выставка предателей Родины им. Павлика Морозова. Фестиваль организовали активисты правых движений: «Белые в городе», «Содружество», «Альянс безопасности, обороны и правопорядка» и уральского отделения Евразийского союза молодежи.
Монархисты об ЛГБТ:
«Если представители ЛГБТ-сообщества придут ознакомиться с нашими идеями, с нашим пикником, мы ничего против не имеем, мы не будем ни унижать, ни оскорблять. Всем сказали, чтобы вели себя спокойно. Мы даже считаем, что им нужно прийти, чтобы ознакомиться с нашей повесткой, потому что тогда на нас не будут клеветать. Много людей поймет, что есть другой взгляд на вопрос и, возможно, со временем изменят свою позицию. Мы не против ЛГБТ, мы против активной пропаганды».
ЛГБТ о монархистах:
«ЛГБТ-прайды проходят не с целью показать себя в разных нарядах, они проходят для того, чтобы обозначить видимость этих людей и попробовать уравнять права гетеросексуальных пар и гомосексуальных. Конечно, представители «Традиционной недели» имеют право проводить ее и делать то, что хотят, но я не вижу в этом смысла, что они отстаивают, у них и так все есть».
Вопрос ЛГБТ в сухом остатке оказывается пустяковым: монархисты не против геев, но против пропаганды нетрадиционных отношений, геи не против монархистов, но просто хотят равных прав с гетеросексуалами.
И у тех, и у других, как они считают, в современной России есть свои политзаключенные:
— Не говорит никто, как много людей сели в тюрьму за свои традиционные взгляды и за свои ценности: например, Константин Душенов (директор Агентства аналитической информации «Русь православная», осужден по 282 статье Уголовного кодекса Российской Федерации «за разжигание межнациональной розни»), Илья Горячев (организатор убийства Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой), он сидит на пожизненном.
— Он виновен?
— Я читал его дело, мне не показалось. У либералов есть дело «Сети», есть «Новое величие», много дел по политзаключенным, и они все говорят, что дела сфабрикованы. А наши дела, может, они тоже сфабрикованы? Но никто об этом не говорит, и все об этом просто молчат.
Монархисты за цензуру, либералы вроде бы — против, но есть то, что они готовы жестко цензурировать вместе — коммунизм. Почему — объясняет член движения «Содружество» Александр Назипов:
«Если углубляться в исторические моменты, то можно сказать, что «белое» движение — это только часть антибольшевистского и да, приравнивать их не совсем правильно. Потому что «правые» бывают как либералы, так и консерваторы. И если говорить про «правых консерваторов», то можно сказать, что это была военная диктатура и авторитарный режим».
Назипов просто и доступно объяснил то, что для многих пока не до конца понятно: т.н. лево-либералы и т.н. право-консерваторы — правые движения, различия между которыми сугубо косметические. Ключевой, казалось бы, для них вопрос «традиционные ценности VS гендерное равенство» и даже вопрос Украины отходят на второй план, когда дело касается «антибольшевистского движения».
Репортаж Екатерины Журавлевой, которая конечно симпатизирует либералам, но хочет понять и их как бы оппонентов, для «Новой газеты» можно прочитать здесь.
Война за души и умы в Мелитополе: Россия тут уже строит дороги, а Украина платит учителям, чтоб не шли в русские школы
Показательно, что в давно контролируемом ВС РФ Мелитополе журналист КП Дмитрий Стешин не смог ни остановиться в гостинице, ни снять квартиру — отсоветовали.
«В гостиницу тебе нельзя, стоянка не охраняется, еще заминируют машину… Квартиру снять не вариант, мало ли кто ее сдает?»
Это значит, что по-настоящему город еще не контролируется — здесь может быть опасно даже для журналистов. Но реальные проблемы не только с безопасностью.
Скоро 1 сентября, а учителя не выходят на работу.
Местные учителя сейчас на курсах переподготовки в Евпатории, а в августе завезут российские учебники. Будут преподавать русский язык и литературу, их давно не было в украинской программе. Открыли почти все школы, кроме двух. Но… (об этом не говорится в репортаже) Многих учителей ранее, под подпись, уведомили про закон «о пособничестве оккупантам» - за выход на работу им грозит 15 лет с конфискацией.
— Что с учителями? Нам рассказывали, что некоторые саботируют новый учебный год.
— …кто отказался, тот отказался. Параллельно эти учителя приглашают детей учиться в дистанционном формате в украинской школе.
— Сколько таких учителей-отказников?
— До половины…
— А программы обучения будут транслироваться им из-за линии фронта? Из Киева?
— Не знаю, все покажет первое сентября…
Пожилая директриса одной из школ с окраины (кстати, тоже переживает о своей безопасности):
— Сначала тут учителям перевели из Киева на карты по тысяче долларов, это было единовременное пособие. И потом ежемесячно начали платить по 200 тысяч рублей [...]
— Это за то, что не пойдут преподавать в школы при российских властях?
— Да, только за то, что будут сидеть дома! Я ездила в прифронтовые поселки, где школы закрыты, уговаривала знакомых преподавателей прийти ко мне, они отказались. А потом подумала: «Чему эти люди научат детей? Только шкурничеству и трусости?» Я их не возьму, даже если на коленях приползут.
— Что делать? Россия поможет?
— Россия пока дала десять учителей-добровольцев. Что мы им может дать? 18 тысяч рублей и комнату в общежитии.
Украина нашла огромные по меркам учителей деньги, а 18 тыс. рублей, которые сейчас предлагает Россия — не аргумент, тем более для добровольцев. Стешин размышляет, что, подняв зарплаты, Россия переймет «бандеровские» методы, и этот вывод кажется странным. Конечно, зарплаты должны стать выше, даже без оглядки на Украину. Еще нужна безопасность — уверенность что Юг не оставят, как еще недавно Север. Обеспечить это, и вопрос с учителями решится.
- В 40-х годах на Украине учителя были для бандеровцев приоритетной целью. Вашей безопасностью кто-то занимается?
[Директор департамента образования] Елена искренне удивляется:
- Да кто же будет ей заниматься?
Коллапс в сельском хозяйстве.
— Фермеры теперь только зерно сеют-убирают. А ведь у нас половина сельхозпроизводства была - овощи, на полях и в теплицах. Они практически не посадили ничего!
Я уже привычно замечаю:
— Саботаж?
— Не давали вывозить продукцию в первые месяцы. Мы вроде бы и Россия, судя по флагам, но для таможни - не совсем. [...] На Чонгаре, чтобы проехать в Крым, даже не по торговым делам, люди сутками стоят. Какой тут бизнес?! А таможня еще и не пропускает, говорит, у нас документация не менялась, все как было - вы с Украины. [...] Я говорил с властями о рабочих местах, выход один - национализировать крупный бизнес, у которого сбежали хозяева. Как по-другому - не знаю.
И для таможни тут «не совсем Россия», и для банков, и для юстиции тоже. Стешин об этом не пишет, но комбайны из Крыма пришли сюда совсем недавно — под угрозой и уборочная и выживание людей. Дешевые овощи — показатель не большого урожая, а отсутствия каналов сбыта. Чем скорее проведут референдум и определят новый статус Запорожской области, тем скорее решатся эти проблемы. Но это не значит, что их не надо решать уже сейчас.
О том, что Дмитрий Стешин увидел в Мелитополе, читайте в репортаже.
Угнать танк и выжить: как российские военные уводят украинскую технику прямо с поля боя
«Как происходит сама эвакуация техники в боевых условиях?» – спросил я Антона.
«А мы завтра как раз собираемся «угнать» танк у противника, можете поучаствовать».
Несмотря на законодательный запрет использования русского языка в публичной сфере на Украине, надписи на боевой технике выполнены и по-русски в том числе. Когда речь идет не об идеологическом сектантстве, а о реальном взаимодействии с реальными людьми, которые должны выполнять приказы и эффективно действовать, оказывается, можно и русский язык использовать.
«На открытой площадке стоит гордость украинского оборонпрома – бронемашины «Казак» и «Варта». Залезаю в первую. Десантный отсек, с откидывающимися креслами, американская радиостанция «Харрис», на приборной панели надписи на мове, по-русски и по-английски».
О том, как Александр Коц из КП тестировал украинскую военную технику и под обстрелом помогал луганской рембригаде «угонять» танк ВСУ, читайте в репортаже.
Почта для связи и отправки своих авторских репортажей: rsrp.online@gmail.com
ВНИМАНИЕ: Позиция редакции никак не связана с мнением и позицией авторов репортажей из обзоров. Для нас важны не субъективные мнения, а факты и наблюдения с мест событий, по которым можно восстановить цельную картину происходящего.
#обзоррепортажей #россия #украина #политика #журналистика #репортаж