Пришла зима. Декабрь с самых первых дней выдался снежным и вьюжным. Шумилов и Вера не раз оставались вдвоём в избе, так было и в этот раз.
Хозяйство убирала немая, а Шумилов тем временем помог ей по дому. Когда Вера вошла в избу, он уже заканчивал уборку. Довольная, она расплылась в улыбке, так она молча выражала благодарность. Позже она старалась всячески соблазнить Шумилова, и все её дальнейшие действия были направлены на это. Он давно понял, что Вера влюблена, да и он пылал к ней чувствами, но знал, что она ещё девушка и сдерживал себя, в мыслях отвергая близость с ней. Препятствием их близости была ещё Клавдия и его семья, о которой он ничего не знал с тех пор, как его забрали и дали десять лет без права переписки.
Всё это он хорошо понимал, но он же мужчина, давно не видевший женской ласки, тепла женского те_ла... И в этот раз не смог сдержаться, как ни старался. Вера оказалась в его объя_тиях. У неё это было в первый раз, она горела, отдавая ему себя всю без остатка. Кр_овь сгущалась на пухленьких её щёчках краской, но он этого не замечал:
– Всё, – сказал он после горячей любви, – это было первый и последний раз между нами.
Она не поняла его, попыталась что-то выдавить из себя в ответ, но не смогла. Он знал, что ей не хотелось, чтобы их любовь так закончилась, прижал её крепко к себе. Но Вера оттолкнула его, обидевшись.
И Вера тут вспомнила ту ночь, когда он появился в их избе совершенно беспомощный, обросший, с неприятным запахом. И как позже она поняла, что испытывает к нему совершенно другие чувства, что влюбилась в него.
Прошёл час, немая обиженно дулась на Шумилова, и тут она подумала о Шалине, который был гораздо моложе и преследовал её, ходил по пятам. Но Вера не считала это за любовь, а думала, что он смеётся над ней: «Зачем я ему немая?» А тут сама влюбилась. А Шалин за свою настойчивость получил пощёчину.
– Да я… – сказал он, отскочив в сторону, чтобы не получить ещё, – Дура! Я люблю тебя! А ты думаешь…
Она не дала ему договорить, и Шалин ушёл. Вера не страдала тогда, а Шумилов никуда не шёл, а был дома, рядом с ней. Да и идти то ему было некуда. Вера это понимала и ругала себя, и жалела его, и боялась его, чувствуя, что любовь её с каждым днём растёт, и, веря с надеждой, в его любовь к ней.
И вот это случилось, соблазн удался, грех между ними произошёл.
Через день после, оставшись наедине с Верой, Шумилов сказал:
– Прости за содеянное.
И вдруг немая громко произнесла своё:
– Ы – Ы – Ы.
Шумилов от услышанного приоткрыл рот и, не зная почему и зачем, сказал:
– Я тоже, но нам с тобой этого делать больше не надо, – и он отвернулся, словно стесняясь.
Дни стояли пасмурные. Клавдия не знала, да и не могла знать, что произошло между её дочерью и Шумиловым в её отсутствии. Декабрьский вечер проходил обычно при свете лампы, которая стояла на столе, в простенке между наглухо зашторенных окон. На стены падали тени от слабого света. И, нарушая тишину, тихо тикали ходики.
– Вера, принеси кошёлку навоза на утро, – сказала Клавдия.
Девушка, как всегда, оделась и пошла к двери, но вдруг её остановил Шумилин.
– Я принесу, кто меня увидит, а то уши болят от тишины.
… В Гомзяках каждый двор топится одним и тем же, вокруг нет лесов. Деревень много, в каждой свой колхоз, раскинувший поля до самого Глазка. У деревни Дубрава были три дубовые рощи, именуемые в народе лесом: первый, второй, третий. Хотя до леса им ох как далеко.
В войну дубы вырубили почти все, даже выкорчёвывали корни для Фёдоровского спиртзавода. Топились в основном навозом, кореньями подсолнечника и хворостом, а дрова берегли для морозов.
По субботним вечерам в избе Клавдии собиралась молодёжь. Шумилову приходилось прятаться в подвале. В избе стоял смех, гомон. Расходились по домам в полночь.
– А завтра к Устинье? – спросила Груша.
– Да, – ответила Устинья, – жду вас.
– Скорей бы клуб построили.
– Как бы начали уже.
Разговор этот слушал Шумилов, он уже всех знал по голосам.
– Столбы из Глазка вчера завезли световые, не обманул Лучёв.
– Нет, не обманул. Ток будет идти к нам по проводам из Глазка.
– Вот это да! В одной электрической лампочке живёт вот таких десять ламп.
– Это же надо!
– Господи! – перекрестилась одна из баб.
– Заживём! Лубянкин сказывал – и радио будет.
– Ладно?
– Ага! – уходя, всё судачили о грядущих переменах.
11
За пять дней до нового 1953 года морозы усилились. В один из дней внуки Лиса, Анюта с семилетним братом, катались на санках под склон наметённого вьюгой сугроба. Выезжали прямо на уличную дорогу, по которой шёл незнакомый человек с чёрным чемоданом в руке. Поравнявшись с ребятами, незнакомец завёл разговор:
– Здравствуйте! Катаемся?
– Да, – ответила Анюта.
– Ага, – буркнул брат.
Анюта спросила:
– Хотите попробовать?
– Спасибо. Вы мне лучше скажите, где у вас тут живёт Устинья?
– А какая?
– У вас что, их много?
– Две.
– Полякова.
Анюта варежкой провела под носом, всматриваясь в незнакомца.
– А вам зачем? – спросила она.
Незнакомец улыбнулся и сказал:
– Если б Устинья мне была не нужна, и я знал бы где её изба, я б у вас и не спрашивал.
– Ну, – ответила Анюта, мальчик молчал.
– А ты почему молчишь? – спросил его незнакомец.
– Не хочет, – ответила за него девочка и, неожиданно, спросила, – а вы, дядя, лётчик?
– Был.
– А сейчас?
– Нет.
– Не врёшь? – спросил мальчик.
– Не вру. Меня дядей Сашей зовут.
– Меня Ваней.
– А тебя? – спросил он девочку.
– Анюта.
– Вы брат и сестра?
– Да.
– Ну пойдёмте, укажите мне избу Устиньи.
Первой пошла Анюта, за ней брат с лётчиком. По улице шли быстро. На Анюте было коротенькое серое пальто, из которого она уже выросла, валенки и коричневый тёплый платок. На Ване была длинная, не по росту, телогрейка, перешитая из солдатской шинели.
– Вот, – показывая рукой с дороги в сторону небольшой, занесённой снегом избёнки, сказала Анюта, – здесь живёт тётя Устинья.
К избе вела узкая тропинка.
– Спасибо, Анюта и Ваня! А это вам, – он достал из кармана пальто конфеты и угостил ребят.
– Спасибо, – сказали дети и побежали.
– Пожалуйста.
Так появился в Гомзяках Александр Пышкин, бывший лётчик. Он направился к избе, оглядываясь на детей, проводивших его.
Изба Поляковых ничем не отличалась от остальных изб: небольшая, саманная, три окна, соломенная крыша. В крыше жили воробьи, прячась от холода, чирикали:
– Чив, чив, чив!
Пышкин подошёл к двери сеней, толкнул её, раздался холодный скрип железных петель. Он заглянул в сумерки сеней и тяжело вздохнул. Перешагнув порог, себе под нос пропел частушку:
– Запрягай, папаня, лошадь
Серую, лохматую.
На примете есть девчонка,
Поеду, сосватаю,
И добавил:
– Вот так-то!
Закрыл дверь, оказавшись в тёмных сенях, постучал ногами о пол, прошёл, нащупал дверную ручку, сердце сильно забилось. Он открыл дверь и вошёл в избу, в нос ударил резкий запах. Из чулана раздалось мычание, и Александр увидел телёнка, который мочился прямо на пол. Он был на привязи.
– Хозяева! Есть кто в избе?
Из-за ширмы вышла женщина лет пятидесяти, а может и старше, в телогрейке без рукавов, байковом халате и валенках, с заспанным лицом. На голове был покрыт платок. Пышкин сразу понял, что это мать Устиньи:
– Вы к нам?
– К вам, к Устинье.
– Но у нас в деревне есть ещё Устинья Кузнецова.
– Нет, я к Поляковой.
– Ну тогда это к нам. Но её нет, она ещё не пришла из колхоза. -– Вы лётчик? – с улыбкой спросила мать.
– Да. Саша.
– А я Зинаида Яковлевна. А вы раздевайтесь и присаживайтесь. А Устинья скоро придёт.
Пышкин стал раздеваться. За шторкой, на лежанке русской печи кто-то заворочался.
– Господи, – сказал кто-то и открыл шторку.
Пышкин увидел седого деда, который встревоженно смотрел на него.
– Устал, – спросил дед и добавил, – с дороги?
– Нет.
– Сейчас будет стрекоза бедовая. А я Митрофан Игнатьевич.
– Саша, – представился гость.
Зинаида Яковлевна ловко работала у печи, доставая чугунки, ставила их на загнетку.
Пришла Устинья, а гость сидел уже за столом, в кругу её семьи.
12
Придя домой, Анюта и Ваня рассказали о лётчике, который приехал к Поляковым. А утром на следующий день о женихе-лётчике знали все Гомзяки, и что он приехал жениться и останется здесь жить. Беликов с радостью принял эту весть. Ещё одни мужские руки в колхозе не помешают.
Узнали и Клавдия с Верой эту новость, и были очень рады за Устинью. А Шумилов отнёсся к этому равнодушно.
С наступлением зимы ему приходилось почти всё время проводить в избе. Ночи были холодные, вьюжные, на улицу не выйдешь. В подвале бывал только по субботам, когда к Кузнецовым приходили лотошники.
Через день вечером Клавдия вновь завязала разговор об Устинье.
– Без любви…
Шумилов сказал:
– Без чего?
– Да, – ответила Клавдия, – а какая она к чёрту любовь в наше время? Хоть какой, хоть хромой и косой, а был бы рядом, был бы свой.
Шумилову показалось, что разговор она начала, имея ввиду его. И он подумал о Вере, о связи с ней, о том грехе, что произошёл между ними. Шумилов, чтобы отвлечь Клавдию от этого разговора, спросил:
– Почему вас и родственников ваших называют Козины?
Клавдия ответила не сразу.
– Это подворное. Кузнецовых у нас каждый двор. Вот мы Козины – одно родство, есть и другие – Васякины, Короли и другие.
– Интересно… – сказал он.
Вера слушала, бегло поводя глазами то на мать, то на него. И ей было приятно и радостно в родной избе с родными людьми. Жизнь продолжается…
...
Продолжение следует...
1 и 2 части https://zen.yandex.ru/media/lakutin/hleb-i-slezy-povest-1-i-2-chasti-v-fomenkov-62c8f7e78e03103b2042e56d
3 и 4 части https://zen.yandex.ru/media/lakutin/hleb-i-slezy-povest-3-i-4-chasti-v-fomenkov-62ca9f7a354a1f4bd21d8fcc
5 и 6 части https://zen.yandex.ru/media/lakutin/hleb-i-slezy-povest-5-i-6-chasti-v-fomenkov-62d3af72996e500f07de1828
7,8 и 9 части https://zen.yandex.ru/media/lakutin/hleb-i-slezy-povest-78-i-9-chasti-v-fomenkov-62dd455e8708be14cbffdf89
...
Автор: Виктор Фоменков
https://proza.ru/avtor/gomzaki2020
ПРИНИМАЕМ на публикацию не опубликованные ранее истории из жизни, рассуждения, рассказы на почту Lakutin200@mail.ru
Оф. сайт автора канала https://lakutin-n.ru/
Фото к публикации из интернета по лицензии Creative Commons
Тёплые комментарии, лайки и подписки приветствуются, даже очень