Образ врага - одна из самых распространенных идеологем в мировой политике и литературе. У этого образа есть бесчисленное количестве вариантов - примерно столько же, сколько существует народов на планете. А наиболее экзотические формы такой идеологемы описывал еще Спиноза в одном из своих трактатов:
“Существуют люди, которые предпочитают приобретать власть через печаль, устанавливают режим печали типа "покайтесь", типа "ненавидьте кого-нибудь", а если вам некого лично ненавидеть, ненавидьте самих себя”.
Подобными образами полна российская история - где в роли коллективного врага традиционно фигурировал Запад. Этот образ в XIX века активно развивали славянофилы - в самых разных формах и вариантах.
Скажем, Алексей Хомяков придумал формулировку: у русских больше христианской любви, чем на Западе. Иван Киреевский, религиозный философ и один из главных теоретиков славянофильства, описывал такие ужасы западной цивилизации:
“В Европе расщеплен самый корень душевных сил, самая жизнь лишена была своего существенного смысла, не проникнута никаким общим, сильным убеждением. Анализ разрушил основы просвещения”.
В сущности, с тех пор ничего особо нового так и не придумали.
А еще с одним из создателей этого образа врага получилось довольно забавная история. Автор известной формулировки о “загнивающем Западе” в итоге бежал из России именно туда.
Эту формулировку в середине XIX века придумал декан Московского университета славянофил Степан Шевырев.
Он писал хвалебные статьи о самодержавии, в которых изображал Запад полумертвым разлагающимся трупом – в отличие от благополучной и здоровой России.
Но случилось так, что Шевырев подрался в Москве с графом Бобринским, который был дальним родственником Александра II. Шевырев был уволен со службы, выслан из Москвы – и покинул Россию, опасаясь суда и каторги. Один из лидеров славянофилов жил на осмеянным им загнивающем Западе до самой своей смерти в Париже в возрасте 57 лет.
Образ врага находил разные проявления в национальном дискурсе. Россия противостоит враждебному миру – этот образ мыслей хорошо описал в начале ХХ века писатель Федор Сологуб в своем романе “Творимая легенда”:
“Наш образ мыслей, – и только наш, – основан на исконно русских началах. Только не русские люди могут думать несогласно с нами. Всех несогласно с нами мыслящих следует презирать и ненавидеть, так как они – враги”.
Такие же образы в изобилии можно встретить у Достоевского. Достоевский подозревал Европу в самых коварных замыслах:
“Там решили давно уже покончить с Россией. Нам не укрыться от их скрежета, и когда-нибудь они бросятся на нас и съедят нас”.
Свою тираду писатель заключал советом: чтобы не быть съеденными, надо самим съесть Европу.
Достоевский риторический вопрошал: чему может научиться юная, богоносного Россия у гордого, дряхлого, безбожного Запада? Отсюда он делал вывод, что не русскому народу надо стремиться к идеалу Запада, то есть, по его мнению, к всемирному язычеству, а Западу – к идеалу русского народа, то есть к всемирному христианству.
Литературные герои Достоевского говорили примерно то же самое уже на своем, бытовом уровне – как, впрочем, и герои Толстого. В частности, в их романах можно встретить немало враждебных высказываний в отношении французов и французского языка - дескать, он зачастую гаже и вульгарнее русского.
А Чехов описывал нелюбовь к немцам, которая тоже находила самые разные проявления - вплоть до анекдотичных. Русские люди оказываются там, где живут прибалтийские немцы - такая сцена приводится в “Скучной истории” Чехова:
“Это похоже на то, как профессор Никита Крылов, купаясь однажды с Пироговым в Ревеле и рассердившись на воду, которая была очень холодна, выбранился: "подлецы немцы!"
В общем, традиционный коллективный враг опять постоянно распадался на более конкретные образы – в зависимости от политической конъюктуры. И наиболее яркий пример – это отношение к американцам.
Но об этом - в следующей публикации в продолжении рассказов об образе врага в мировой истории.