Если про какого-то из российских правителей можно сказать, что он «жёг глаголом», то это про Ивана Грозного. Царь обладал недюжинным литературным талантом. Подискутировать с царем на почтительном расстоянии пытались многие, но не с каждым Грозный беседовал на «духовные» темы. Удивительно, но так он общался только с изменившим родине князем Андреем Курбским.
Царь и беглец
Зачинателем знаменитой переписки был Курбский. Однако мотивы, стоящие за его письмами, были не вполне прозрачны. Формально, у юрьевского воеводы было, по крайней мере, два весомых повода обратиться к царю сразу после своего бегства в Литву в 1564 году. Во-первых, оправдать собственную измену и подвести происходящие события к злоупотреблениям царской властью: зачем тот побил воевод, а также насылал гонения на прочих честных людей? На этом этапе Курбский вряд ли мог рассчитывать на пространный ответ царя и всю последующую переписку. А во-вторых, Курбский хотел утвердить собственное имя в глазах своего будущего правителя, о котором говорил с заискиванием.
Любопытно, что незадолго до событий 1564 года Курбский пишет послания в Псковско-Печерский монастырь, которые адресованы старцу Васьяну. Из трех посланий выделяется последнее. Если первые два касались чисто догматических вопросов христианства, то третье выглядит как осуждающая реплика в адрес старцев. В первый и второй разы Курбский просит Васьяна помолиться за него, чтобы стать исцеленным «духовным врачеством». В третий же раз он бросает старцам упрек, что те не заступились за него перед царем.
Бог судитель праведный и крепкий межу вами и мною: и аще ко вратом смертным приближуся, и сие писанеице велю себе в руку вложит и, идущу с ним к неумытному судии, к ... Иисусу.И о сем, даже до сих, писание сие,слезами измоченное, во гробсо собою повелю вложит и, грядуще с тобою на суд бога моего, Иисуса ХристаПоражает и то, насколько схожи третье письмо Васьяну и первое обращение к Грозному.Третье послание старцуПослание царю из Вольмара
Всё выглядит так, словно Курбский писал одно письмо, но до последнего колебался, кому его отправить: царю или старцу. Конечно, беглец осознает тяжесть своей измены и хочет подыскать уважительную причину. Возможная казнь таковой не была, потому что было хорошо известно, что Грозный применять ее не собирался.
Из посланий царю видно, что Курбский чувствовал себя в ссылке, без правды изгнанным, поэтому и требовал от царя утешительного письма:
«И вместо утешения, во скорбех мнозех бывшему, аки забыв и отступивши пророка – не оскорбляй, рече, мужа в беде его, довольно бо такому, - яко твое величество меня, неповиннаго, в странстве таковым, во утешения место, посещаешь».
Царь же (впрочем, как и старцы), был отнюдь не намерен спускать с рук измену. Но и делать зеркальный жест, т.е. обвинять в законопреступлениях своего оппонента не собирался. В этом случае Грозному хватило бы формальной отписки. Но не таково его ответное письмо, в двадцать раз больше того, с каким обратился Курбский. Грозный так обстоятельно отвечает на обвинения, что порой начинает почти что оправдываться. Царь соглашается, что, мол, его «благочестие» было поколеблено еще в юности. Грозный даже соглашается, что допускал какие-то «игры» (возможно, речь идет о зрелищах для народа, зачастую заканчивавшихся чей-либо смертью), но делал всё это, чтобы подданные признали его власть в качестве наместника божьего, а «не вас, изменников».
Цель такого тона (как и всей эмоциональной окраски речи Грозного) вовсе не доказательство чего-либо (хотя это именно то, к чему прибегает Курбский, вставляя в письма цитаты из Цицерона и структурируя ответ по всем правилам риторики). Скорее, Грозный говорит Курбскому то, чего не успели сказать печерские старцы, а именно заставить беглеца взглянуть на совершенное преступление и привести к покаянию. Грозный восклицает:
«Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасив его, но еще сильнее разжег? […] Разве не сходен ты с Иудой предателем?».
Грозный отмечает даже не то, что Курбский не может покаяться, а то, что и раньше не смог. Отсутствие смирения перед наместной божьей властью (царем) и привело его к измене – вот «задняя» мысль всех его ответов.
Но Курбский остается непреклонен. С этой стороны интересно заметить, как из состояния нерешительности и колебания воевода приходит к надменности, утверждаясь в своей правоте. Даже исходя из текста писем видно, что Курбский отбрасывает покаяние, заменяя его пространными рассуждениями. Чем дальше, тем рассуждений больше.
Грозный же потихоньку отступается перед этой непреклонностью. Царь своим вторым письмом (которое уже на порядок меньше первого) делает последнее предупреждение:
«Со смирением напоминаю тебе, о князь: посмотри, как к нашим согрешениям и особенно к моему беззаконию…снисходительно божье величество…» «Рассуди сам, как и что ты наделал…» «Взгляни внутрь себя и сам перед собой раскройся!»
На это уже князь Ковельский отвечает самым длинным своим письмом, упражняясь в риторических приемах. Грозный же третьим ответом изменника больше не удостаивает.
