Школьный роман
КНИГА 2. ОСЕНЬ
Часть 1. Сентябрь-14
- Это тоже на историческую. Это написано в двадцатом году – гражданская война еще не закончилась. Думаете, гражданская – это только красные конники и «Шашки наголо!»? Это еще и мирное население – голодное, беззащитное, обозленное… - Алим заговорил тише и медленнее. – А кое в ком еще осталось чувство жалости. Это стихотворение так и называется – «Пожалей». Такое только женщина могла написать – причем, очень наблюдательная и чуткая… Во всяком случае, я не встречал у поэтов-мужчин ничего подобного, - он снова начал смешивать краски на кусочке картона.
«Ничего себе! – озадаченно подумала Лариса Антоновна. – Непроизвольно запомнить можно только то, что тебе духовно близко. Ему, выходит, близко ТАКОЕ?!. Надо будет с Зоей Алексеевной посоветоваться! Это что же – папа-историк так воспитал? Директор школы, коммунист?.. И этот коммунист будет и других детей так же воспитывать?.. И этот мальчик с такими настроениями был комсоргом?!. Интересно, однако… И дядя-филолог, оказывается, запрещенные стихи переписывал. Так их, наверное, и сестра-физик читала… эта несостоявшаяся «кабардинская Софья Ковалевская»… Нет, как только приедем – обязательно Зое Алексеевне расскажу. Как с такими людьми работать? Чего от них ожидать?»
- Стихотворение как стихотворение, - Витька тоже пришел в себя. – На тему «что такое хорошо и что такое плохо». Только в самых крайних проявлениях. А что вам ближе, Лариса Антоновна: лечь рядом с мертвецом, чтобы он не чувствовал себя одиноким, или заколотить в гроб живого? – светло-серые, по-взрослому холодные глаза ученика смотрели на учительницу с издевкой, на тонких губах появилась змеиная усмешка.
Вредный мальчишка! Он прекрасно понимает, что Лариса Антоновна – человек нормальный, и не будет ни сама в могилу живьем ложиться, ни живого человека в гроб заколачивать. А что-то ответить надо… И вдруг Ярославцева заметила, что Валера и Игорь Алексеевич смотрят на нее с каким-то странным ожиданием, - а чего ждут, непонятно. И почему-то коротко мелькнуло в мозгу воспоминание о Калининой. Может, и Игорь Алексеевич думает о ней же? Но почему точно такое же, как и у Игоря Алексеевича, выражение лица у Валеры?.. И Витькино «заколотить в гроб живого» относит к тем событиям, что произошли весной и в начале лета? А откуда он может это знать – про лето, имеется в виду? Он же не видел, как Лариса Антоновна в кабинете директора под пристальным взглядом бывшего руководителя ставила в Элино свидетельство «неуд» и переписывала характеристику!.. У Борьки взгляд стал растерянным, но он, похоже, просто опасается за дружка, который опять играет с огнем. Что-то неладное почувствовал и Алим – быстро пробежал глазами по лицам присутствующих. Достойного ответа Лариса Антоновна так и не нашла.
- Алик, а ты читал Ромена Роллана «Очарованная душа»? – спросил Витька, уже отвлекшись от классной. – Ну, и продолжения там… «Ярмарка на площади»…
- Ты про Асю вспомнил? Про эмигрантку? – Алим снова оторвался от рисунка. – Из-за этого двадцатого года?
Витька кивнул.
- Да… я одно издание видел. Там речь не о махновцах и не о белых. Книга была в списанных, мне ее с макулатурой в одной библиотеке отдали. Как по-твоему, реально, чтобы ТАК поступили наши?
Алим, сжав губы, задумчиво посмотрел на кисточку, потом медленно шевельнул плечами.
- Война… ничего исключить нельзя. И воевали люди тоже разные. Тем более, она дворянка.
- Всю жизнь эту шаль с пятном хранить… - Витька поежился.
- Вы ведете себя неприлично, - сказала Лариса Антоновна. – Вы в обществе говорите о том, что большинству присутствующих непонятно.
- Извините, больше не будем.
Лариса Антоновна отметила, что Алим сказал эту фразу не с улыбкой, как обычно, и при этом посмотрел не на нее, а на Витьку, и взгляд был какой-то… чуть затянутый… будто с нажимом каким-то. Как предостережение?.. Интересно. О чем же они говорили? Спросить?.. Кажется, они теперь не ответят – Алим отшутится, Витька огрызнется. Похоже, в этом произведении есть какой-то момент, где защитники революции показаны не с лучшей стороны, и сочувствие читателя на стороне эмигрантки – понятное дело, дворянки, классово чуждого элемента. Хоть этого Ромена Роллана и ценят, но он иностранец, он же не знает, как эти «несчастные» эмигранты до революции угнетали народ. Странно, что комиссия в Союзе писателей просмотрела этот момент, – тем более, произведение иностранное, к нему внимание должно быть усиленное. Ну ладно, таких, как Лариса Антоновна, уже ничем не собьешь, у нее нужная линия выработана. А если в руки школьникам попадет? Вот, пожалуйста – результат: только в ее классе двое читали это произведение, и в головах уже забродили какие-то «не те» мысли. А сколько по всей стране?.. А потом о самом Ленине анекдоты рассказывают!.. Если Алим читал – значит, и папа-директор тоже. Отлично, еще деталька. Приедем – почитаем эту самую «Очарованную душу», посмотрим, что же там может очаровать… Да и издание какое-то подозрительное Витьке попалось – его даже выкинули в макулатуру, наверное, что-то антисоветское проскочило, а сразу не заметили – только потом, при новом переводе или переиздании, списали на махновцев или белых. Интересно, а как с переводчиком поступили?.. А может, эту книгу вообще из-за границы привезли? Многие же возвращались, вот книга и попала...
- «…Сорок второй куплет!!!
Са-рай ты мой, са-рай…» - хор в соседней комнате пел уже с надрывом, грозящим вот-вот перейти в коллективное рыдание.
Игорь Алексеевич аккуратно сложил рисунки в папку и поднялся.
- Рад видеть вас здоровыми. Продолжайте в том же духе. Я удаляюсь. Валерий, ты мне нужен.
Валера вышел вслед за учителем физкультуры. Витька снова закуклился в одеяло и ткнулся носом в подушку. Борис сидел молча и переводил взгляд с Алима на Ларису Антоновну. Алим внимательно посмотрел на учительницу и опустил глаза, делая вид, что занят рисунком. Теперь – именно делал вид! Да-а, неглупый, весьма неглупый мальчишечка… Интересно, что же такого он высмотрел в лице классного руководителя? Неужели у нее на лбу написано, что она сейчас попытается подслушать разговор Игоря Алексеевича и Валеры?..
- Ладно, мальчики, я тоже пойду, - поднялась Лариса Антоновна. – Отдыхайте, не болейте.
- «…Бум-шкряб-шкряб,
Бум-шкряб-шкряб…»
И вышла! Вот так-то! А что теперь сделаешь, Алим? Не кинешься ведь обгонять классную, чтобы предупредить учителя физкультуры и Валерку? А те (в этом Лариса Антоновна не сомневалась) разговаривают на пороге. А дверь-то прикрыта неплотно… И Лариса Антоновна медленно направилась к выходу, стараясь не наступать на особенно скрипучие половицы.
- И вы это решили окончательно? – услышала она голос Игоря Алексеевича. – Вместе с родителями?
- Да, вместе. Окончательно, - тихо, но твердо произнес Валера.
- Но знаешь – здесь никаких черновых вариантов быть не должно! – непривычно строго сказал Городецкий.
- Да о чем речь!
- Ой, ребятишки, ребятишки!.. – вздохнул Игорь Алексеевич. – Что же мне с вами делать?
- «…Бум-шкряб… гы-гы…
Га-га…шкряб…»
Лариса Антоновна осторожно присела на скамейку. Отсюда, наискосок, через узкую щель между неплотно прикрытыми створками был виден кусок крыльца. На верхней ступеньке стояли, опираясь на перила, ее подопечный и (что оскорбило ее) классный руководитель совсем другого класса. О чем же они говорят? Ей было видно не по-детски озабоченное лицо Валеры, кажущееся особенно тонким и бледным рядом с объемным воротником теплого черного свитера. И лицо о чем-то раздумывающего Игоря Алексеевича. И снова она подивилась серьезности коллеги, которого привыкла считать ребенком (ну, пусть немного старше их учеников, однако ребенком). Что там за секреты?..
Налетевший порыв холодного ветра разметал мальчишке волосы, длинная челка свалилась ему на глаза, заставив зажмуриться. «Надо отправить в парикмахерскую, когда вернемся!» - с раздражением подумала Лариса Антоновна. Валера поежился, резким движением головы отбросил волосы и сунул под мышки кисти скрещенных на груди рук, предварительно натянув на озябшие пальцы краешки рукавов.
- Холодно, иди в комнату, - мягко сказал учитель.
- Не хочется, - невесело ответил мальчик. – Настроение не то. Они там веселятся – и я приду со своей кислой рожей! Зачем и им настроение портить? Они при чем, если у меня что-то не так?.. А у Рогозина наша классная «мама» сидит.
- Тогда ко мне пойдем! - предложил Игорь Алексеевич.
Валера мотнул головой.
- Нельзя. Скажет, что я где-то шатаюсь, а она волнуется. Тут вчера такое было, когда ребята с поля еще не вернулись!
Та-ак… Все понятно, о ком речь. Ну-ну…
- Ладно, Валерий, не сходи с ума раньше времени! – решительно сказал Городецкий. – Я с отцом поговорю. Как только домой приедем… Раньше не мог сказать? Пока в городе были? Неделя каникул была, до отъезда три дня – уже что-нибудь решили бы!
- Да неудобно как-то опять вашего отца беспокоить, - промямлил Валера. – Раз, второй…
- Валер, ну, вы все, как маленькие! О человеке речь, время идет – и «неудобно»! Все тут удобно… Это, конечно, серьезно, но, думаю, что все-таки не настолько опасно. Не хандри! Хорошо? Если все в одной поре, то и до нашего приезда вряд ли что-то изменится, эти несколько дней ничего не решают. А домой уже скоро.
Валера медленно покивал, продолжая думать о чем-то невеселом.
- Иди, иди!.. – Игорь Алексеевич легонько похлопал ладонью по спине ученика, который все не двигался с места. – Иди, Валер!.. Если простынешь, лечить мне тебя будет нечем: я вчера единственную бутылку на этих «Корчагиных» извел. Иди, пой вместе со всеми про сарай. Они, наверное, уже семидесятый куплет поют. Хорошая песня – настроение здорово поднимает! На припеве после восемьдесят восьмого сам засмеешься.
Лариса Антоновна встала и торопливо отступила к двери своей комнаты. Хорошо, что Валера медлит и не открывает входную дверь. Что же у него случилось? Все-таки самого главного она не услышала. И опять незримо присутствует отец Игоря Алексеевича... Ну вот – что делать? У ученика проблемы, а классный руководитель не в курсе. А если что-то серьезное? Кто отвечать будет?
-«…Бум-шкряб… куплет… сарай…» Ха-ха-ха-ха-ха!!! – громом раскатилось по общежитию: певцы, наконец, не выдержали.
Распахнулась дверь комнаты, в которой только что пели, и в коридор вышел Филимонов, явно начиная какую-то новую игру: вышел, остановился, картинно запрокинул голову и прикрыл глаза. На классную, стоящую буквально в двух шагах, он внимания не обратил – наверное, из-за освещения, все-таки в коридоре темнее, чем в комнате. Хорош парень! Статный, копна светло-русых кудрей, большие синие глаза в обрамлении густых темных ресниц, румянец во всю щеку, звучный баритон – типично русский красавчик-сердцеед, кепку бы еще с цветочком над козырьком да гармошку в руки! Впрочем, многие мальчишки в ее классе хороши собой (как ни странно и как ни обидно, красивых девочек в девятом «Б» гораздо меньше), жаль только, что умишком некоторых красавцев Всевышний слегка обделил.
- «Над седой равниной моря…» - грозно и величественно начал Юрка, классическим жестом трагика подняв перед собой руку.
Лариса Антоновна оторопела на миг: Горький – в исполнении Филимонова?!! Но оторопь быстро прошла: не зря же Ярославцева работала в школе седьмой год вообще и шестой год классным руководителем в частности – своих учеников она знала достаточно хорошо, что бы там ни говорил Сережка Карпов… ну… некоторых, по крайней мере: Юрка еще не закончил первой строки, а Лариса Антоновна уже заранее почувствовала, что вторая будет отнюдь не из Горького. И Юрка не обманул ее ожиданий:
- «…Гордо реет глупый пингвин!
Он и сам уже не помнит,
Как он смог с земли подняться!..»
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данного произведения.
Совпадения имен персонажей с именами реальных людей случайны.
______________________________________________________
Предлагаю ознакомиться с другими публикациями