Сегодня ровно два года прошло, как папа сказал: "Ладно, давай, а то приехали уже, не удобно говорить". А я ответила привычным: " Лан, давай, до потом".
Очень хотелось сказать: "Не бойся, я тебя люблю". Но не стала - слышала, что ему страшно, обыденное успокаивает лучше всего.
Через пятнадцать минут позвонила мама, с ней связался врач реанимации - оторвался тромб, спасти не удалось...
Дальше были похороны, которыми я занималась впервые в жизни. Рыдающая мама, сочувствующие родственники и соседи...
У него, оказывается, было много друзей, которые шли нескончаемым потоком, очень поддерживали маму, предлагали помощь. Она, по-моему, не понимала даже, что происходит - только плакала, то ругалась, что он без её разрешения ушёл из этого мира. Периодически мы с ней ржали, как ненормальные...
Чёрное я надела один раз - в день похорон. Остальное время ходила в самых ярких вещах, какие были. Потому что, когда видела на себе одежду этого цвета, вспоминала, что папы больше нет. Навсегда. А в ярком - просто жила. Как будто ничего не произошло, он просто долго не звонит.
И да это была моя эгоистичная скорбь.
По итогам двух лет без него могу сказать - да, я даже скорблю эгоцентрично. Скучаю, скорее. Будто он уехал, а меня на всё лето оставил у бабушки. И больше не с кем обсудить новую, интересную книгу.
Никто не объяснит очевидные, но совершенно непонятные мне, вещи. Не съест мой странный борщ, сыпля восторженными эпитетами. Да и ведро абрикосового компота никто не выпьет.
За два дня до того события, я сварила пятнадцать литров этого сладкого напитка. И немного варенья. Папе в деревню, он любит. Это всё так и выбросила - следующей осенью, заплесневевшее. Готовилось то оно с расчётом, что больше месяца стоять не будет. Раньше нужно было вынести на мусорку, но рука не поднималась.
Сегодня нужно было поехать на кладбище, прибраться, помянуть... Но я не смогла.
Потому что там опять станет понятно, что его нет и не будет. Это больно.
А я эгоистка, не могу и не хочу, предпочитаю жить так, будто он уехал куда-то далеко, где нет связи. И однажды вернётся, тогда-то я ему всё-всё расскажу. Уткнусь носом в подмышку и нажалусь на всю несправедливость мира. И он скажет "Всё-всё гады, одна ты у меня хорошая". И можно будет всю ночь напролёт хвалиться всем хорошим. И слушать его интересные истории, с массой художественных преувеличений, которые в папином исполнении только добавляют шарма рассказу.
В заголовке папина фраза, заканчивается она: "А пока родители живы, мы - чьи-то дети". Он сказал так о своей потере. Я была папиной дочкой, а теперь больше нет.
