За эти строчки меня точно отругает тётя Тамара, старшая папина сестра, но… я не вижу смысла в традиции заботы о предках. Мне кажется, люди просто эгоистично ищут успокоения в записках, свечках, захоронениях, поминках и прочих ритуалах, до которых умершим уже нет дела. Прав я или нет, рассудит время.
Папа ежегодно ездит в Тверь на могилу к своему отцу и иногда берёт меня с собой. Лет десять назад такие поездки казались тяжелой необходимостью и я зачастую пренебрегал ими, выбирая работу или встречи с друзьями. Может, это я отдаляюсь от молодости, может, папа приближается к старости, но теперь я легко отменяю планы, чтобы вооружившись рабочими перчатками облагородить землю вокруг надгробия Александра Сергеевича Мальченкова.
Во всех своих поездках папа руководствуется своим особенным чутьём дороги. В Древней Греции он бы точно находился под покровительством Гермеса, ведь как иначе задерживаются автобусы, на которые мы вроде бы опаздываем, а в кассах появляются билеты, хотя онлайн всё давно раскуплено.
Вот и в этот раз, несмотря на все мои попытки, мы не стали ничего планировать и бронировать. С утра папа даже успел нарезать бутерброды с домашним сыром и заварить термос маминым травяным сбором, пока я лениво заседал в туалете, листая новости и проверяя лайки.
На вокзал мы приехали к 9 утра, купили билеты на «Ласточку», прошли мимо всех кофеен и сели в поезд. Тут важно пояснить — будь поездка развлекательной, мы бы обязательно купили по стаканчику бодрящего напитка, но раз мы ехали по важному и сакральному делу, то требовался особый настрой — аскетичный и сосредоточенный. Так у нас было заведено с детства и нарушать традицию не позволила то ли совесть, то ли просто привычка.
Полтора часа в «Ласточке» пробежали незаметно — за чтением, философскими разговорами и молчаливым созерцанием. Мне нравится удаляться от Москвы в любом комфортном транспортном средстве, будь то автомобиль, самолёт или поезд. Уютный и закрытый непрерывно движущийся мирок, словно отсекает меня от лишних забот и надуманных переживаний, помогает фокусироваться на своих действительных потребностях и планах.
Не успел я вдоволь насладиться дорогой, как объявили конечную станцию.
Тверь вообще особенный город — здесь прошла почти вся летняя пора моего раннего детства, потому что тут жили бабушка с дедушкой, по папиной линии. У них была четырёхкомнатная квартира с балконом, лоджией, ковровыми дорожками, полированной деревянной стенкой, за стеклянными дверьми которой покоилась посуда, в том числе бокал из Восточной Германии, привезённый юной тётей Тамарой. Ещё я помню путь до этой квартиры — прямо от вокзала на трамвае, который в моём детском словаре значился как «глынь-глынь» и занимал первое место в рейтинге приключений.
И вот, в 2022 году я снова увидел эти рельсы — покрытые дорожной пылью, давно не полированные колёсами «Глынь-глыня», с сорняками то тут, то там и, конечно же, с застрявшими в каждой щели окурками. Куда уходит детство? Явно не в Тверь… а ведь папе было столько, сколько мне сейчас, когда он держал меня за руку и помогал забраться в чудо техники — в трамвай.
До кладбища, где покоится дедушка, можно доехать двумя способами — на такси, рублей за 200, или на автобусе за час. Папа настоял на автобусе, и я смирился. Тверские автобусы — настоящая аскеза — душные, жаркие коробки на колёсах, заполненные потеющими людьми, которые несмотря на тяжесть быта и сумок участливо помогли оплатить проезд и подсказали на какой остановке нам лучше выйти. Наверняка лет 30 назад также, как и эти пассажиры, по Твери ехали бабушка с дедушкой, радовались новой квартире, переживали за слишком самостоятельную старшую дочь, за непутёвого младшего отпрыска и за среднего сына, моего отца, который слишком увлёкся духовными поисками, отвергая материальные блага родителей.
Добравшись до кладбища, мы купили в одной из многих палаток с искусственными цветами и памятниками букетик за 100 рублей. Прибыльное дело — смерть, и в то же время такое обесцененное. Скептическим взглядом я зацепился за часовенку у входа. Дверь молитвенного дома была исклеена призывами заказать панихиду, поставить свечку и прочими почти что рекламными слоганами о важности заботы о загробной жизни родственников.
В попытках погасить внутреннее осуждение, я решил переключиться — стал искать на карте геометку «Дедушка». Мимо трёх перекрёстков, поворот направо на четвёртом и по дороге до конца. Мне нравится, что дедушка лежит в самом конце кладбища, даже немного на отшибе, почти что один, под ивой и каким-то хвойным деревом. По-моему здесь уж точно хорошо оказаться в одиночестве.
Давно не видел я деда и сначала даже не узнал его на фотографии в овале. После нескольких секунд созерцания я вспомнил наши игры в шахматы. Конь ходит буквой Г, пешка может есть наискось.
— Ты скучаешь по родителям? — спросил я папу, в тайне надеясь, что он скажет «нет». Ведь если так, то и мне не придётся.
— Нет, по матери точно нет, как ни странно, хотя всё детство мы были очень близки. Я вообще себя не мог представить без неё!
— А по отцу… дедушке?
— Не скучаю, но после его смерти чувствую связь гораздо больше, чем при жизни.
Из рюкзака папа вытащил перчатки, пару дал мне, и мы начали выдёргивать траву из могилы и вокруг.
— Нужно купить серебрянки, и покрасить тут всё.
— Да ну, это банально, можно что-то красивое придумать.
— Ну да, можно.
Сначала я работал очень усердно, но когда наткнулся на крапиву и обжёгся, мой энтузиазм угас и я достал телефон, чтобы отправить фотографии нашей работы в семейный чат. Вроде бы тоже полезное дело.
Пока я снимал с разных ракурсов наши труды, папа закончил очищать землю над дедушкой. Мы отошли, посмотрели на чистый участок и испытали удовлетворение от проделанной работы.
— Ну что, пойдём?
— Пойдём
Вот теперь настало время радоваться жизни и пить кофе. Добравшись до Твери, мы прогулялись по набережной и захотели помочить ноги в Волге, но вода оказалась совсем грязной — мимо нас плыли нескончаемый ил, бычки и даже пара целлофановых пакетов. По старинным улочкам с двухэтажной застройкой мы добрались до центральной улицы, где выпили кофе, покатались на самокатах, пообедали и зависли в одном модном местечке, где среди арт-пространств, кофейни и публичной библиотеки расположилось пианино, на котором папа сыграл пару вещей, расстроившись, что оно расстроено. До обратного поезда оставалось меньше часа и мы направились к вокзалу.
Это был хороший день, душевный, может даже духовный. Кстати, когда папа дочитает до этих строчек, он наверняка удивится, что я опустил несколько деталей — как мне удалось потерять в магазине обратный билет, как мы решили не спешить на поезд и поехали на следующем, благодаря чему и наткнулись на библиотеку с пианино и как познакомились с девочкой, которая живёт у кладбища и знает всё про расписание автобусов. Но пусть эти события останутся лишь упоминанием, а основная мысль — без изменения. Мне трудно понять истинный смысл заботы о предках, кроме как в удовлетворении чувств живущих, но Господи, как страшно будет мне проверить это на практике.