Нет, нет, я не пытаюсь уморить вас своим творчеством, друзья! Я просто выполняю заявки, поступающие в личку. Кстати, книга будет называться - "Обстоятельства места и времени".
В субботу же Сергей Петрович, застенчивый разведенный мужчина, 44 лет, поехал на встречу с младшей дочерью Марусей, 5 лет, которая проживала — по постановлению суда — со своей матерью, а ныне бывшей женой Сергея Петровича Мариной, 38 лет.
Всю дорогу до дома бывшей жены, который на протяжении последних десяти лет был и его домом, Сергей Петрович нервно курил. В итоге припарковал свой старенький автомобиль на стоянке у метро, перетряхнув карман, купил жетон и уже через 20 минут был на станции Девяткино. Чтобы уже оттуда, забрав хнычущую и упирающуюся дочь, увезти ее на Горьковскую. В зоопарк. Жена Марина встретила бывшего мужа сухо.
- Шоколадом ее не корми, если помнишь, у нее аллергия, - сказала куда-то в пустоту, стараясь привалившегося к вешалкам в прихожей Сергея Петровича в упор не замечать. Через минуту Марина почти волоком выволокла в коридор заходящуюся в крике Марусю. - Так, может, поход в зоопарк нам на ту неделю перенести? - робко предложил Сергей Петрович, с трудом удерживая переданную ему, под завязку упакованную дочь. - Ребенок должен много гулять! - рявкнула Марина и закрыла за бывшим мужем и дочерью двойную железную дверь.
В зоопарке, несмотря на выходной день, было малолюдно. Сергей Петрович купил икающей после продолжительной истерики дочери сладкую вату и колу, хотел было — по инерции, как другие родители - купить еще и шоколад, но вовремя вспомнил слова Марины и приуныл, что опять придется ублажать Марусю посредством этих чудовищных пластиковых кукол-монстров, в которых играют нынче девочки ее лет.
- Не удивительно, что ребенок растет истериком, - вздохнул Сергей Петрович, поднял от Маруси глаза и уперся ими в вольер.
В просторном, как африканская саванна, вольере томились приматы. Вернее, томился только один. И, если судить по табличке, это была черная макака и звали ее Мишель. Сергей Петрович замер на месте как загипнотизированный. А дело было в том, что кто-то из посетителей подарил макаке брошь в форме алой как кровь розы. И макака фланировала с этой розой — у Сергея Петровича чуть было не вырвалось «в волосах»! - по периметру обнесенного железными прутьями загона. А главное — с этой брошью макака Мишель как две капли воды походила на его, Сергея Петровича, тещу Александрину Львовну, когда 20 лет назад она возвратилась, загоревшая и отдохнувшая, с курорта под названием Пицунда, а Сергей Петрович нагрянул к ней в дом, чтобы сделать предложение ее беременной дочери Марине.
Александрина Львовна встретила застенчивого юношу с алой розой в черных, как смоль, волосах, сказала ему: «Проходи, чего встал!», а услышав, какой у дочери срок, стала шумно рыдать и сморкаться на кухне, повторяя гневное, материнское: «Как ты могла?!».
Через месяц Сергей с Мариной расписались. Через четыре месяца после регистрации у них родился сын Андрей. А еще через полгода они наконец-то съехали от Марининых родителей в свою маленькую квартирку в Рыбацком, которую Сергей, к.т.н. в одном научно-исследовательском институте, снимал на «халтурные» деньги.
Еще через пять лет у них появилось в Девяткино свое, пусть и не самое просторное, жилье. А еще через десять или двенадцать, Сергей Петрович уже плохо помнил, его оттуда выперли с определением на уплату алиментов для дочери Маруси. Будто бы Сергей Петрович когда-либо отказывал семье в чем-нибудь. И инициатором развода Сергея и Марины была...да, да, макака Мишель! Тьфу ты, черт! Нервно-паралитическая, как «черемуха», вечно всем недовольная теща Сергея Петровича - Александрина Львовна.
И Марина, в девичестве кроткая и нежная как шелк Марина, стала со временем — вся в мамашу! - настоящей фурией. И в ответ на вопрос стоящего с чемоданом на пороге Сергея Петровича: «Ты меня когда-нибудь любила?», вдруг ответила злобно: "Я тебя СЕЙЧАС не люблю".
И Сергей Петрович безмолвно съехал из собственного дома - в родительский дом. И вслед за его обычной и благополучной когда-то жизнью развалился и родной НИИ. А другой НИИ он не нашел. И со степенью доктора технических наук устроился работать рядовым инженером в ЖЭК. И вскоре вывел рядовой, ничем не примечательный ЖЭК в число передовых. И местные бабки, поджидающие его на скамейках у подвала с совдеповской вывеской «Контора», называли его «Наш спаситель». И крестили украдкой вслед. И вот теперь он стоял рядом с вольером с надписью по периметру «Черная макака Мишель» и пытался разубедить себя, что юная Мишель очень похожа на его далеко не юную тещу. Особенно этой алой розой в волосах. И презрительной, совсем не обезьяньей гримасой, которой она отвечала на протянутый ей сквозь прутья банан. «Так и тянет закричать «Александрина Львовна, пламенный Вам привет!».
- Папа, ты что...с обезьянкой разговариваешь? - вытаращила на него голубые, как небо, глаза дочь Маруся и размазала остатки сладкой ваты по румяному лицу.
Сергей Петрович замешкался и ответил глухо что-то похожее на «с бабушкой твоей». Но дочка уже не слушала его, а пыталась дотянуться до обезьяньей стаи пластиковой палочкой от ваты. Пап, смотри, я обезьянок достала почти! Сергей Петрович автоматически оттащил дочь от клетки, повернулся к макакам спиной и вспомнил, как доставала его на протяжении всех этих 20 лет Александрина Львовна своей нарочитой человеческой простотой. Вспомнился их с Мариной медовый месяц, аккурат через год после рождения сына. «Медовым» жена назвала его сама. Марина услаждала его взор подтянутой после родов, по-девчоночьи стройной фигуркой, а Сергей Петрович, лежа на морском берегу и следя за эффектной загорелой женой, был абсолютно уверен, что вытащил в этой жизни счастливый билет. И билетом этим был не престижный вуз, не защищенная годом раньше диссертация, не достойная должность в закрытом НИИ, а Марина, Андрей. Сейчас вот еще и Маруся. Словом, семья. А тогда...ровно через неделю их безмятежного отдыха Марина получила от матери тревожное смс: «Ребенок в больнице!». Телефон тещи не отвечал. Марина металась и плакала, а Сергей Петрович в панике никак не мог попасть ногой в широкие льняные штаны.
Они прилетели в Питер. Дома у тещи их встретила сама теща, Александрина Львовна, с темно-фиолетовой помадой на бледных губах, и абсолютно здоровый Андрей.
- Вам не о себе, а о ребенке надо думать! Позагорали и хватит, я, вон, из-за вас два года на море не была, - осадила их прямо на пороге Александрина Львовна, пресекая попытку Сергея Петровича бросить в нее чемодан или хотя бы закричать.
Зять вывез из тещиного дома жену и сына и больше его порога не переступал. Тогда Александрина Львовна стала приезжать к ним сама, якобы помогать. Помощь молодой семье и правда была нужна: Марина училась на заочном, много конспектировала, Андрей, научившись ходить, собирал синяки и шишки, поэтому поначалу Сергей Петрович был даже рад тому, что теща все чаще остается у них ночевать. Но когда Александрина Львовна стала уезжать домой только за вещами — «чтобы было во что завтра переодеться!» - скис. Потому что ругаться с Мариной они стали все чаще и чаще.
А потом теща и вовсе переехала к ним под предлогом «капитального ремонта».
- Решила стену межкомнатную снести, паркет поменять, потолки перекрыть, - объяснила она зятю, когда таксист заносил в прихожую пятый чемодан. - Вряд ли мы вчетвером здесь поместимся, - буркнул Сергей. - В тесноте да не в обиде, - обняла скуксившуюся мать жена. И Александрина Львовна перешла — на радостях! - на надомную бухгалтерскую работу.
- Ты просто не понимаешь, как ей одиноко там без нас, - пристыдила его Марина, когда Сергей Петрович запнулся в потемках об очередной выставленный тещей в коридор цветочный горшок. - Но...куда тебе понять это, Сережа, ты же не мать. Кстати, здесь светильник перегорел. - Я отец! - хотел было сказать тогда Сергей Петрович, но не сказал, а только с обидой махнул в темноте рукой и снес тяжеленную напольную вешалку.
А потом Александрина Львовна как-то очень неестественно плакала, Марина вполне серьезно ругалась. Потом они обе выговаривали Сергею Петровичу, что он такой черствый и неуклюжий человек, что ребенку нужны и мама, и бабушка, раз уж деда у него нет.
- А отец? - снова хотел спросить Сергей Петрович и снова махнул рукой. И попал локтем Александрине Львовне в глаз!..
И уехал ночевать в родной НИИ. А утром его нашла по громкой связи Марина и предложила — уже наедине — серьезно поговорить. И сказала, что маме так плохо будет жить там (показала рукой) одной, что после ремонта квартиру свою трехкомнатную и дачу в Комарово она продаст. А на вырученные деньги они (обняла Сергея) купят одно большое просторное жилье.
- И мама сможет постоянно жить с нами в отдельной комнате и снова нам помогать, - уточнила Марина. - Кстати, благодаря тебе у нее под правым глазом — синяк.
После этих слов жены Сергей Петрович стал выпивать. Он являлся с работы домой под утро, мылся, брился, целовал спящего сына и снова уходил. Через месяц его цыганской жизни теща тоже ушла. Пропадала где-то совсем недолго, а когда вернулась — Сергей гордо предъявил ей ордер на новенькую квартирку в новом доме.
- Там места хватит только для нас троих, - отчаянно нахамил он Александрине Львовне, и она тут же сдалась. Даже сдулась. Но для Сергея Петровича это была Пиррова победа: через три месяца теща Александрина Львовна купила для себя роскошную по метражу квартиру в том же доме, благо — не на одной с Сергеем Петровичем лестничной клетке, а выше на три этажа. - Бабушка будет жить с нами? - обрадовались Марина и Андрей. - Бабушка будет жить НАД нами, - буркнул Сергей Петрович и вдруг подумал, что давненько не был в церкви.
Несколько лет по соседству с тещей пролетели как в Аду: в свою роскошную квартиру она уходила только для того, чтобы переночевать или выучить с внуком Андреем уроки - «Чтобы вам не мешать». А вскоре Марина снова забеременела, и теща стала все чаще переманивать ее к себе — то сериал вместе посмотреть, то «пинеточки маленькому связать», то...Да много было этих мелких неожиданных «то»!
Все чаще возвратившегося с работы Сергея Петровича ждал на плите холодный, видимо, еще с обеда разогретый ужин, и записка - «Если соскучился, мы у мамы». И после «мамы» - какой-нибудь дурацкий смайл. Сергей Петрович, «накидавшись» с голодухи холодного борща, поднимался тремя этажами выше, холодно здоровался с тещей, целовал торчащую у телевизора жену, отрывал от компьютера близорукого сына, и на душе его влажным липким пятном расплывалась тоска.
После рождения дочери Марина вообще перестала обращать на него внимание. Маруся росла здоровым, избалованным ребенком. Получала все, что хотела. И не ходила ни в ясли, ни в детский сад.
- Зачем мы будем отдавать дочку в садик?- спрашивала Сергея Петровича Марина. - Дома девочка и покушает только свеженькое и вовремя, и вволю поспит. И погуляет под маминым присмотром. Разве я не права?
Сергей Петрович злился про себя, но покорно кивал, потому что зверски уставал от систематических словесных баталий. Но однажды вечером, запнувшись в коридоре о тещины лакированные боты, прижал полусонную Марину к стене в полутемной кухне и спросил, мол, а если бы не твоя случайная беременность Андреем, ты бы вышла за меня? Марина оттолкнула его руки и спокойно ответила: "Честно? Не знаю. Мне дом свой был нужен. И мужик в доме нужен. - А я кто, по-твоему, не мужик?".
Но Марина, не дослушав, ушла. А через пару недель предложила, как бы между прочим: "Может, нам развестись? Я понимаю: я останусь одна, у нас двое детей. Но это (она сделала акцент на слове «это») тоже не жизнь...".
В этот момент в коридоре показалась принаряженная к ужину теща с бокалом «мартини» в руках...Сергей Петрович снова воскресил в памяти этот эпизод, утер скупую мужскую слезу.
- Пап, а мы с тобой что обезьянке подарим? - подняла на него перепачканную ватой физиономию Маруся. - Есть идея! - откликнулся Сергей Петрович, хватая дочь в охапку и направляясь семимильными шагами к ближайшему сувенирному ларьку.
Вернулись они с пластиковым пистолетом, с барабаном, полным круглых, как «Дунькина радость», пулек. И до этого полый решимости Сергей Петрович вдруг застеснялся дочери, хотя минутой раньше хотел показать Мишель, как приставлять его дулом к виску.
Пришлось отдать макаке новенький носовой платок.
В клетку.