Часть 4
Понедельник задался как по писаному. Начался и закончился тяжело. В начале работы ему от будки вахтовки помахал бригадир. Пришлось бросить кучей остывающую массу. В помещении собрались все с участка. Сергей объявил новость. Трое рабочих на расчистке свалки нашли человеческие останки. Вернее, их нашёл Косой. Милицию уже вызвали, но Костян («Оказывается у парня было имя и, наверное, фамилия, и, может, даже отчество?» – мелькнула ироничная мысль, о которой Фёдор скоро пожалеет), словно умом тронулся, вцепился в какую-то сумку и не уходит оттуда.
– Я прошу, ребята, кто добровольно вызовется, поехать к нему и выяснить. Если ни в какую, тогда вызовем медиков. Но очень уж не хочется… Так как? – мужчина с надеждой посмотрел на хмурые лица рабочих.
– Я съезжу, – новенький поднял руку.
– Вот и добре. Поедешь на моём «Москвиче»… только аккуратнее, – он смущённо скривился и поспешно добавил: – Вместе возвращайтесь.
Фёдор Косого нашёл за пёстрой лентой, натянутой вокруг частично сгребённой бульдозером насыпи. Тот сидел на облепленном глиной бревне, прижав к груди и убаюкивая, как казалось издали, какой-то предмет. Рядом топтался дежурный милиционер. Прибывший сначала обратился к нему:
– Гра…, кхм, товарищ милиционер, я из рабочей бригады для переговоров с товарищем Костей.
Дежурный сплюнул, и, глядя на дорогу, пробурчал:
– Да делайте что хотите, пока судебка не приехала. Только не трогайте тут ничего… больше.
Парень и впрямь раскачивался, обхватив руками потерявший форму рюкзак.
– Косой, привет, меня за тобой ребята послали. Ты как, хлопец? Можешь идти? – Фёдор осторожно положил на его плечо руку.
Никакой реакции.
– Помнишь меня? Давай я помогу тебе.
Косой отвернулся, прижав сумку к себе ещё крепче. Орехов опустился рядом, и они посидели молча.
Наконец сбивчиво, с надрывом рабочий заговорил:
– Это она… Я узнал. Вот видишь, видишь? – он тыкал рюкзаком чуть не в лицо собеседнику. – Видишь изоленту? Это я ей ремни связывал, чтобы лямки не съезжали.
– Да, Костя, да, я верю тебе, – Фёдор старался выдержать прямой, увечный взгляд исстрадавшегося парня.
– Это сеструха моя-я! – плечи мужчины затряслись.
– Пойдём, Костя, тебя наши ждут, дорогой расскажешь, – Фёдор подал Косому руку и помог подняться. – Ты ранец-то (в голове Орехова разорвалась граната) отдай товарищу. Для дела нужно, – прохрипел он и мягко потянул за ремень, чтобы передать рюкзак подоспевшему сотруднику.
По дороге из скупого рассказа расстроенного бульдозериста стало понятно, что тринадцать лет назад, будучи сопливым пацаном, он однажды пристал к младшей на два года сестре с недвусмысленным предложением, напугав до такой степени, что та, ни слова ни говоря, сбежала из дома. С собой взяла только воду и еду в рюкзаке. Её не нашли. «Я её пальцем не тронул, гореть мне в аду!» – с дрожащих губ сорвались в пространство слова отчаянья.
На Косого было страшно смотреть, но Орехов уже горел и был рад, что Сергей бригаду распустил по домам, и этих последних подвёз до города сам.
Дома Фёдор не мог найти места. В первый день после возвращения в доме у Хрипунов он почувствовал себя кошкой, севшей на раскалённую плиту. Вот так же, как сейчас. Тогда ему никак не удавалось вспомнить, от чего стало не по себе, но было чувство, что вот-вот небеса разверзнутся и вместе с ливнем упадут на него…
И вот это случилось. Он допёр: «Почему я понял только сейчас? Это же очевидно. Что делать?!» Его, повидавшего немало на веку, колотило не по-детски. Мужчина ушёл в сарай и переколол все чурки, заготовленные на зиму. Напряжение отпустило, но мысли метались в голове, как теннисные шарики.
Ночью он не сомкнул глаз. Всё прокручивал кадры чаепития в доме у соседа: вот он осматривается – ничего особенного, кроме чувства жалости… Вот парень рассказывает о себе, спокойно показывает грамоты (это немного странно), но опять же ничего такого… Вот взгляд гостя натыкается на любительское фото двух братьев с дочкой... Нет!!! На брелок «заячья лапа», повешенный сверху на булавку. Поэтому он не сразу заметил, кто на карточке… Там ещё висели какие-то побрякушки... Значит, были ещё другие… Вот же сука!.. А Тася на фотке в ранце с брелком. Она его никогда не снимала. Только тот был беленький, а этот замусоленный какой-то… Фёдор вскочил с кровати и побежал к ведру с водой. Ковш звякнул о крышку. Кадык заходил ходуном.
«Но… Что это, чёрт его дери, значит? Она не брала ранец на танцы... – голова начала работать. – А, нуда, эта гнида мог взять брелок у Мити... Тот же тащил всякую мелочь к себе под кровать… Вот гад! Это он сестру Косого убил… Нет-нет, то случилось давно…»
Глаза у Фёдора открылись. Теперь ему всё стало понятно. И даже поведение родителей Мити, и состояние дома. Они знали, но пустили всё на самотёк, не в силах заявить на последнего сына. Преступник же рассчитал ходы, и те оказались верными. Под раздачу попали брат, отец Таси, а мог и другой найти Митю…
Он чуть не подскочил, вспомнив змеиное поведение Генки по отношению к дочке. Она ведь так и не смогла опознать насильника. Орехов был ошеломлён открытием. В Сапёрном переулке жирело и разливалось зловонной лужей по району и за его пределами зло. А никто и усом не ведёт.
Мужчина лихорадочно прикидывал варианты расплаты. Месть однажды уже показала, где живёт. Ему туда больше не надо. Заявлять в милицию отказался сразу. С недавним прошлым никто бы его и слушать не стал. Но легко могли привлечь за клевету без доказательств… Нужно было время, чтобы остудить голову, однако Фёдор твёрдо решил – Генке Хрипуну недолго осталось жить на воле.
Два первых месяца лета выдались дождливыми. Отволгли доски крыльца и перила. Разбухли и с трудом закрывались двери. Почернели крыши и заборы. В сараях на насестах теснились нахохлившиеся куры… Одно терпеливое жевание скота лишь внушало с каждым днём таящую надежду о тепле. Улицы развезло, и спасали резиновые сапоги, плащ-палатки и новомодные дождевики из плащовки, которая нещадно промокала. То и дело слышались охи, вздохи и ругательства из уст поскользнувшихся и выделывающих смешные кренделя, чтобы не упасть в грязь …
Природа изливала печаль, известную одной ей. Тихий шелест дождя нарушало хриплое карканье взъерошенных суетливых ворон…
Но всё рано или поздно проходит, и в последний июльский вечер дождь иссяк.
«Надолго ли?» – опасливо посматривая в прозрачные небеса, думал народ.
Однако светило вступило в свои права и старалось изо всех сил. Два следующих душных дня собрали тучи обнадёженных комаров, но солнце быстро высушило и согрело землю. Августовская жара окунула невидимые кисти в сочные краски, и сливы стали лиловеть, мохнатый крыжовник показал семена, яблочные бочки зарделись малиновым, а черешня – розовым. На поля и небеса красок не хватило. Выцветший голубой ситчик над серо-бежевым волнующимся морем зерновых – флаг самого засушливого месяца в году – не опускался до середины сентября.
Теперь все изнывали и мечтали плавать голыми в озере с утра до поздней ночи. Но терпеливо переносили сушь, как и потоп, потому что пришли в этот мир жить и работать. Из этой цепи порой выпадали слабые звенья. Одному богу известно, зачем они были нужны…
Генка уже с час стоял в густом подлеске, пониже тропы между пунктами соревнования по ориентированию на местности. Остервенело отгонял зудящих комаров, хлопая по лбу и шее, без конца утирая лицо рукавом. Рука лихорадочно крутила на запястье пёстрый вязаный браслет. Он ждал. Чтобы как-то отвлечься, вспомнил хозяйку фенечки.
То случилось зимой. Спасибо Палычу, второй раз оказавшему нечаянную услугу напарнику. Тогда Генка только учился и был, не в пример себе теперешнему, безрассудным.
Они только что проехали поворот и справа проплывали заснеженные домики турбазы. Сменщик рассказал, что здесь на каникулах школьники младших классов будут сдавать нормы ГТО. И его сын тоже. У Генки тогда мелькнула безрассудная мыслишка, но хитрость победила. Палыч ему дан не на раз…
Вечером на пустынной территории базы девчонки боялись далеко отходить от номеров и, несмотря на мороз, присаживались по-маленькому у крыльца. Вывернувший из-за угла Генка девочке на корточках, замершей от стыда, показался вожатым. Парень, не останавливаясь, приблизился, ладонью зажал её рот и резким движением повернул голову. В стылом воздухе стрельнула сухая ветка. Рядом в пустующем домике взял, после завернул в половик и, пробежав по расчищенной тропинке позади строений до мотоцикла, увёз к тепловозу.
«Мега рискованно!» – в самодовольной усмешке растянув губы и почувствовав напряжение в паху, потянулся рукой за кухонным полотенцем. Наткнувшись на ветку, очнулся и захихикал, но тут же смолк.
Послышались приближающиеся неясные звуки. Из-за поворота, шумно дыша выбежала белобрысенькая девчонка, одетая в трико, закатанное до худых коленок, и белую футболку. На чуть обозначившейся груди елозил квадрат с цифрой «восемь». День его рождения. Вся кровь устремилась в пах. Такой случай он не упустит.
Бегунья замедлилась и остановилась передохнуть согнувшись, уперев руки в колени. Сделав несколько глубоких вздохов, посмотрела на запястье с компасом на дешёвеньком ремешке. Компас позже найдут в кармане куртки машиниста.
Проводив пичугу взглядом, тот с силой замахнулся и запустил ей в спину корягу, облепленную засохшей глиной. Детская голова стукалась о неровности земли, пока охотник стаскивал добычу с тропы. Подхватив поперёк живота, поскакал в пыльный и густой ельник. Может, она ещё жива? Не так он любит. Но мысли, подобно джокеру, уже метались, кривляясь и хохоча. Терпеть больше не было сил и минуту спустя над землёй раздался утробный рык зверя.
Позже судмедэксеперт скажет, что в холодильное отделение тепловоза в тот раз жертва с рваными ранами от укусов угодила, будучи без сознания, но ещё живой. И мрачно пошутит, что насильнику в иных обстоятельствах это бы не понравилось…
Палыч уже несколько дней грел пузо в отпуске на огороде, и всё это время Генка не проверял песочные бункеры. И не мог знать, что на задней стенке кабины форсунки забиты мелкими камешками. Вчера и сегодня он был очень занят, находясь в эйфории. Охота удалась, нужно доставить освобождённую к последнему пределу. Стрелка скоростомера пересекла красную черту, когда машина вошла в поворот. Теперь её нечем остановить. Локомотив плавно покинул рельсы. Потеряв колею, сильно накренился. В этот момент в открытую дверь кабины, подобно пушечному ядру вынесло машиниста, а тепловоз по инерции пропахав несколько метров, ломая всё на пути, слетел с насыпи.
Когда неуправляемая махина покатила к сломленной ели, в Генкиной голове ударил колокол:
«Ща она меня тра…х… нее-т!!! – брызгая слюной, визжало и хрюкало от возбуждения чудовищной силой влекомое на обожжённую еловую пику существо, похерившее свои имя, отчество и фамилию.
Ночью стёкла соседских с Хрипунами домов занялись алым. Люди в исподнем выбегали на улицу. Горел дом Глеба и Вали. Забренчали вёдра, только из колодца воды не наносишь. Сухое дерево пламя охватило всё и сразу. Когда столб дыма заметили с железки, сообщили в пожарную часть. На её долю осталось залить на полметра рухнувшие брёвна сруба и перекрытий да ощерившиеся чёрные стрехи. Труп хозяйки нашли возле газового баллона утром. Сам Хрипунов по приказу работал на месте железнодорожной аварии и домой вернулся только вечером следующего дня.
Он был в курсе случившегося и просто шёл прощаться. С домом, где вырос сам, в котором женился, вырастил сыновей, помянул родителей, туда, где погибла его несчастная жена. Сел спиной к дороге на траву перед эти местом. Рабочие башмаки, испачканные мазутом, на тощих ногах выглядели огромными. Его взгляд, блуждая, небрежно покинул пределы пепелища и ушёл в яблонный сад, где только-только начали вызревать штифели и пепенки. Сердце в груди сжалось, и по дряблым щекам потекли слёзы. Глеб им не мешал, он не плакал с тех пор, как родившийся Митя лишил семью надежды на спокойную жизнь.
Рядом что-то звякнуло. Это старуха Прохоровна, перевернув пустое ведро, молча присела рядом.
– Мы Митю завели, думая, что Валя справится с хворобой... знаешь, клин клином. Но она не справилась, да и Митя вышел не ахти-то какой, – мужчина пожаловался кому-то на несговорчивую судьбу.
– Ты, Глебушко, не сиди на сырой земле, застынешь, а поди-ка в милицию сам. Освободи душу. Тебе как есть полегчает.
Они ещё помолчали.
– И то, Прохоровна, твоя правда, – мужчина не удивился осведомлённости соседки. – Все, небось, уже в курсе, – с трудом поднялся и побрёл в город.
Он во всём сознался Керимову, сообщив, что делал записи, и тетрадку хранил в стальном ящике для инструментов. Ящик тот нашли. Химический карандаш в хронологическом порядке зафиксировал преступления, которыми выродок подробно делился с отцом, желая продлить торжество своей власти и подавить волю родителей.
Учительница химии сама была не против, но Генка побоялся довериться инстинктам, поэтому поколотил её и отпустил полуголую. Он ругал себя за трусость и жалел об упущенном моменте. К счастью, Тасю не нужно было искать: девчонка избегала людей. Чтобы не вызвать подозрение у соседа, ему пришлось подпоить придурка Митьку. Брат подходил по всем статьям. А заодно и папашке отомстить.
Генка сделал ход, и отец девчонки тоже попался в сеть – красота!
В наступившем кипише о нём все забыли. Но два года в Слониме стали сплошным мученьем. Парень было подкатил к девочке из общаги, а друзья ему накостыляли и выгнали на съёмную квартиру. Там Генка впервые задушил старую шлюху, но не получил желанной разрядки.
Так он матерел и довольно скоро смог объяснить растущую тягу к порядку: «Незачем ссыкухам плодиться, чтобы становиться такими же тупыми, как его мать. Никакого толка от неё, только небо коптит».
За неполных три года жизни в мешке он убил и изувечил четырёх подростков. Трёх девочек и одного мальчика. Их трупы на дне Бородулинского водохранилища. Схема преступления со временем обрела ювелирную отточенность.
«Мусор» находил в местах, где школы проводили спортивно-оздоровительные мероприятия. Вблизи подъездных железнодорожных путей. После удушения насиловал-причащал, забирал трофей, засовывал труп в мешок с камнями и в холодильной камере тепловоза, куда никто не заглядывает, увозил к водохранилищу.
Его бы никогда не нашли, потому что слухи и сплетни разносили ложную, противоречивую информацию и отвлекали от поиска метода. А у местной милиции, кровь от крови местных жителей, с убеждением «сор из избы не выносим» была повязка не только на глазах, но и руки связаны…
В дневнике Хрипунова отсутствовала запись номер восемь. Отсидев положенный срок, он послушником ушёл в Кутеинский монастырь…
У этой истории нет конца, и тем она печальна. Люди, желая лучшего для себя ищут это лучшее в мире обстоятельств, не заглядывая в свою душу. Поэтому Ореховы снялись с любимого, насиженного места и скрылись где-то на севере. Он устроился на горный перерабатывающий комбинат и сошёлся с женщиной, у которой двое детей от первого неудачного брака. Живут не лучше и не хуже других... Одинокая Тася работает в роддоме и недавно прошла все бюрократические инстанции ради усыновления мальчика, от которого отказалась несовершеннолетняя мама…
Жители мешка не дают себе возможности задуматься, а потому падение дома Хрипуновых обрастает страшными сказками. На месте пожарища до сих пор заросший бурьяном пустырь с ощетинившимися ежами обугленных досок. Эта точка белого каления легкомысленно тиражируется. А жизнь тем временем, не останавливаясь, песком сочится меж пальцев.
*Причелины - резные карнизные доски на крыше
*Перевясло – небольшое коромысло
*ДРСУ – дорожно-строительное управление
*ГТО – комплекс нормативов «Готов к труду и обороне»
Дорогой мой читатель! Отозвалась ли повесть в душе? Поделись с нами