В декабре 2012 года состоялась премьера спектакля «Сестра Надежда» по пьесе «Старшая сестра» Александра Володина в постановке Александра Марина. Сегодня продолжаем рассказ об истории создания «Старшей сестры» и опыте ее постановки в различных театрах страны.
У Володина было два родных театра, соревновавшихся друг с другом: БДТ и «Современник». Они бежали наперегонки в постановке его новых пьес. Олег Табаков вспоминал:
«“Пять вечеров”» в «Современнике» поставили позже, чем в БДТ, в 1960-м. Растревоженные успехом ленинградского спектакля, мы приехали на свои тощие деньги в Ленинград, и поскольку я был кооптирован Ефремовым для работы в административном секторе, то именно я пробивался к окошечку, в котором находился чрезвычайно занятой то ли Наум Соломонович, то ли Соломон Моисеевич, — и все пытался объяснить: вот, мы специально приехали из Москвы… “С приездом!” — сказал он нам и закрыл окошечко».
«Старшую сестру» «Современник» тоже поставил чуть позже БДТ, в 1962-м. Режиссером был Борис Львов-Анохин, Ухова играл Олег Ефремов, Лиду — Алла Покровская, Надю — Лилия Толмачева.
«Особенно я любил ее монолог в конце первого акта про детдом: в нем жила память, жила душа человеческая, — говорил в книге “О Володине. Первые воспоминания” Табаков. — Я смотрел раза четыре и всегда плакал, хотя никогда детдомовцем не был, меня всегда любили две бабушки, мама и другие женщины. Замечательно играла крошечную роль жены Кирилла Галя Соколова. Володин сидел на репетициях, менял текст. Он был не жадный, и казалось, что если бы кто-то попросил его поставить на афише и свою фамилию, — он бы разрешил».
Принципиальным был спектакль Геннадия Опоркова (1965, Красноярский ТЮЗ), в котором главную и свою первую (!) роль сыграла вчерашняя студентка Лариса Малеванная. Вот она-то куда больше, чем Доронина, была близка роли. И когда затеялась экранизация, неожиданно для себя Малеванная получила телеграмму с Мосфильма с приглашением на кинопробы. Это была инициатива самого Володина. Она узнала об этом, уже прилетев на студию в полной тряске. Сначала хотела отказаться: не было ни пальто, ни денег на билет (все это собирали в нищем Красноярском ТЮЗе, который они целым курсом поехали строить на свободе, вдали от цензурных препон), ни уверенности в себе. Со смехом, но не без внутреннего повода они с Опорковым придумывали телеграммы типа: «На кинопробы прилететь не могу. Боюсь Дорониной». Малеванная действительно боялась и до сих пор считает, что подвела Володина на пробах, сдрейфила, не сыграла…
В ХХI веке к «Старшей сестре» снова стали обращаться. В 2004-м ее поставил в петербургском «Нашем театре» Лев Стукалов, в 2008-м — в московском «Эрмитаже» Михаил Левитин.
Левитин признавался, что воспринял пьесу как музыкальную партитуру и на ее материале занимался чисто формальными, интонационными вещами. Старательно интонирующие, вычурные герои порой выглядели шизофрениками, жуткие гримасы перекашивали их лица, они много рыдали, но установить причину их беспрестанного плача было трудно. Надя Резаева (Ирина Богданова) в этом спектакле реально сходила с ума на почве театра. От начала до конца несостоявшаяся актриса выглядела абсолютной аномалией, у нее не гнулись ноги, были скрючены руки, неладно с головой, она не могла даже причесываться. Но когда эта Надя становилась актрисой (играли второй вариант пьесы), психическое здоровье не наступало — уже якобы великая, эта Надя читала монолог Лауры просто плохо…
Стукаловский спектакль (а Лев Стукалов — ученик Товстоногова) был пронизан романтической ностальгией по ленинградскому театру его юности. Когда в сцене поступления Нади в театральный институт выкрикивали «десятку» абитуриентов: «Дрейден! Карпинская! Краско…» — и еще десяток фамилий того, легендарного cезона 1961/1962 (сезона премьер «Старшей сестры» в БДТ и «Современнике», когда одни из упомянутых в «десятке», как Краско, уже играли, а другие еще поступали на первый курс), — перехватывало горло от восторга: это было! — и от печали: это уходит… «Старшую сестру» играли ровесники Дорониной или Толмачевой, а Стукалов ставил спектакль о «Нашем театре», о его духе преемственной студийности («чтоб были помыслы чисты…»), об опасности, которая нависла над нашим репертуарным театром, и этот пафос невозможно было не разделить. Но нельзя было принять той топорности, недраматичности, с какой была сыграна молодыми артистами тоскливая, сложная пьеса Володина, заданный режиссером жанр отчаянного вопля о прекрасном прошлом не был поддержан настоящим психологическим движением, без которого пьесы Володина вянут и пропадают...
«Слышно: времечко стекает с кончика его пера», — говорил о Володине Окуджава. С кончика этого пера стекло уже не одно «времечко». И приходится запоздало согласиться с махровыми советскими критиками, клеймившими «Старшую сестру»: «По своему существу, действие пьесы протекает как бы вне времени!» Да, уважаемые, вы чутко уловили своими идеологическими носами: «Старшая сестра» — не пьеса 1961 года. Она вне времени, как любая классическая пьеса. Потому что человеческая жизнь не складывалась всегда. А пьеса об этом: о тоске по лучшей жизни и несбыточности ее.
Марина Дмитриевская, «Театральный подвал» №33 (ноябрь 2012).
Не пропустите материалы о других наших архивных спектаклях:
«Епифанские шлюзы»
«Ловушка для наследника»
«…И с весной я вернусь к тебе…»
«Волки и овцы»