Реальные случаи моей жизни.
Место: г. Москва, 2-я Кабельная улица, сентябрь 1977.
Этот завтрак на работе уже превратился в некий ритуал. Мой старший брат Сергей и я работаем на одном предприятии. И на работу вместе, и с работы. Приезжаем рано, ещё до пробок… Вот и решили, и стали завтракать. А, что удобно, он готовит свою часть я свою… Сидим, завтракаем, говорим, вспоминаем, мечтаем… В этот раз разговорились о детстве, на тему «А помнишь?»… Про рогатки, пульки, дымовухи… И, что могло произойти, но не случилось… Я поддакиваю, подтверждая его слова, тем, что я вот только ногу проткнул гвоздём и всё, а он и говорит: «Так ты же ещё ладонь, порезал разбитой бутылкой, упал, что ли, а там стекло...»…
Он не знал, что действительно произошло... На тот момент мне было почти десять лет...
В то время, впрочем, как и сейчас, тема Великой отечественной войны очень сильно затрагивала душу… Я с восхищением и уважением относился к тогда ещё многочисленным ветеранам… Как и многие ребятишки, с разинутыми ртами и боясь моргнуть, впитывали в себя рассказанное ими про то ужасное время… Очень люблю кино про ВОВ... Да и дед туголесский, как его называли, поспособствовал, своими редкими и очень маленькими рассказами про ту страшную пору… Поражало, то, что он, всегда весёлый, с игривым прищуром чёрных глаз вдруг, замирал услышав по трескучему приёмнику: «…бьётся в тесной печурке огонь...»…
То ли после кино, то ли после чего-то другого, может даже и школьного - вышел во двор…
В голове засели мысли про пионеров-героев... Которые воевали и погибли... Которых мучили, пытали, а они ничего не сказали…
«Вот бы мне туда, в то время, уж я бы фашистам показал…» - раздумывал я, вышагивая по двору. Пытаясь «примерить» на себя ту, страшную, войну, и сам себя спрашивая: «А чтобы я сделал… А как бы помогал… А вот бы пулемёт мне – стрелял бы и стрелял, уж я бы не промахнулся… А вдруг попаду в плен… НЕТ, это исключено… Я не сдамся… А вдруг, рядом взрыв и я не успел того... этого… и меня схватили?... Точно, пытать будут… Они такие, сволочи, фашисты… А вдруг не выдержу?... Нет, я - выдержу…». Картинки страшных пыток мелькали передо мной жутким калейдоскопом…
Смогу ли я выдержать пытки или нет – это не давало покоя, и я стал себя испытывать… Сунул палец между дверной коробкой и дверью, и стал давить, медленно сдавливая всё сильней, и сильней… Всё! Терпеть больше не мог. Потрясывая рукой, совершенно не довольный собой, снова двинулся по двору. Размышляя о том же. Теперь ещё и ругая себя за слабость…
«А, что если кровью пугать будут, что если резать будут? Ну, крови-то я не боюсь, уже повидал… И колени, и губу надвое, и… Много ещё чего… Не боюсь… А вот, если...» - никак не унимался я, продолжая нагнетать внутри себя устойчивое стремление навредить себе… Тут меня окликнул местный дворник, с которым мы дружили, он же заведующий самым таинственным местом на квартале – помойкой. Но, если судить как он управлялся с ней, то никто не назвал бы её так. В его руках это был самый настоящий завод по переработке бытовых отходов. Там даже запаха не было… Но сейчас, этот дворник, дядя Мустафа, представился мне неким мучителем, палачом каким-то: здоровенный, в фартуке, с большими руками – ну вылитый, гестаповский истязатель… Я махнул рукой и побежал за угол этого «завода», а мысли, в свою очередь взвинтились так, что я, как мне казалось, даже услышал немецкую речь… И тут... Я увидел её… Я замер…
Она, спокойно лежала в неглубокой лужице… Вот, рядом с территорией помойки дяди Мустафы и такое… Края её блестели… Ну, вот, что угодно здесь готов был увидеть, но не её… Я стоял и разглядывал её… Мои взвинченные мысли относили меня в войну... Слышались взвизги пуль, движение воздуха от недалёких взрывов, сзади надвигался танк… Я чувствовал его спиной… Асфальт под ногами затрясся… Я отпрыгнул в сторону — горбатый запорожец, слегка постреливая проехал мимо… Уф, я был в своём, мирном дворе…
Огляделся… Заметил, как дядя Мустафа смотрит на меня подметая и без того вычищенную территорию. Он, подмигнул, улыбнулся… Я кивнул в ответ и попытался улыбнуться «этому фашисту»… В голове застучало: «Я смогу... я смогу...»…
Я наклонился и быстро поднял её за края из лужи… Это ни какая-нибудь чёрная «НЕВА», а самое настоящее лезвие из нержавейки… Схватив её я прижал острый край к середине левой, натянутой ладони и... с силой провёл вниз…
Время замерло… Боли не было… Только, незнакомый холодок зашевелился внизу живота… Я долго смотрел, как мне казалось, какие беленькие косточки и синенькие жилки лежали внутри, от края до края разрезанной ладони… Крик взволнованного дяди Мустафы: — Что с тобой, Андрэй?! (он именно так и звал меня, через «Э») — и хлынувшая кровь вывели меня из этого состояния… Сжав левую ладонь почти в кулак, только с оттопыренным большим пальцем, отбросил лезвие в сторону и побежал домой… Это было рядом, в метрах, в двадцати от моего подъезда… Через минуту, тяжело дыша я держал левый кулак под струёй холодной воды. Пытаясь, аккуратно смывать кровь, чтоб раздеться и не испачкаться. Дома никого не было…
Кое как намотав на не разжатый кулак бинт, я сел за стол. Быстро создав правой рукой видимость плодотворной работы над домашним заданием, стал думать… Думать. Что бы соврать… Про лезвие говорить нельзя, тем более про то, где оно было…
Через какое-то время пришел мой старший брат Сережка… Я проверил на нём свою историю о разбитом стекле, которое было в луже, и, что я такой неловкий, споткнулся, и прямо на него, и вот — порезал, и вот — забинтовал… Вроде сработало… Он даже привычный мне, шутливый подзатыльник не отвесил, значит жалел, значит точно прокатило…
Мама сразу заподозрила, что, что-то случилось, хотя она ещё не вошла — было непривычно тихо… Обычно, нас слышно. Иногда, бывало, что и на улице. Бывало, что далеко по улице. В основном мои крики, порой и неприличные слова…
Вошла. Сумки поставила на пол и тихо спросила: «Что?». Серёжка подбежал, стал говорить, что всё нормально, он, то есть я, сидит уроки делает, давай я тебе помогу… а ты, что купила?… Мама произнесла «свою» фразу, также тихо, от которой мне снова стало холодно внизу живота, думаю, что не только у меня: «Я сказала — что?»… Я вышел из комнаты, держа левую руку за спиной и лопоча: «Ничего… Только вот порезался… Случайно… Там… лужа… Гулял… а там стекло… а я… а оно… упал я… вообщем, вот...» - вытянул левую руку вперёд с торчащим большим пальцем верх…
Через несколько минут, тазик тёплой воды, с забавно растворяющимися фиолетовыми кристалликами марганцовки был готов…
Распутав моё бинтование - нашему взору предстала синебардовосерая линия поперёк всей левой ладони... Снова, знакомый холодок шевельнулся внизу живота… Подошёл Серёжка, охнул, закатил глаза и отошёл, тихонько меня поругивая…
— Пальцы чувствуешь?… А пошевелить можешь?… Так, как это произошло?... — спросила тихонько мама… Что удивительно, пальцы я чувствовал и шевелить мог, правда, ладонь не стал выгибать (как под бритвой). Попытался выгнуть и сразу ленивая струйка крови вылезла из шрамика в промарганцованную воду, и медленно закружилась... Я снова пролепетал отрепетированный на брате ответ, по-другому расставляя слова…
Умытый, забинтованный и сытый – я сел делать уроки… Какие там уроки, у меня было прекрасное настроение, которое я никому не мог показать. Оно было внутри меня. Я торжествовал. Я смог… Значит, выдержу многое…
***
PS Прошу Вас, не проверяйте на себе свои возможности, Вы и без проверок выдерживаете слишком многое…