От Квентина тогда ожидали привычную россыпь атрибутов, сформировавших его почерк – витиеватые диалоги, хитрые отсылки, женские ноги, чёрный юмор, море ультрансилия. Всё это здесь есть – но не в таком количестве и не с таких ракурсов (ну ладно, женских ног это не касается). Потому что впервые Квентин почти полностью убил в себе внутреннего циника, присущего любому старому постмодернисту.
Здесь, конечно, есть интертекст, да и фильм формально захватывает реальные события и людей из Калифорнии 1969 года – времени, которое в том числе сформировало тогда ещё совсем юного Квентина как человека. Но едва ли не впервые режиссёр ставит скрытый конфликт настолько выше видимого сюжета (и потому многие презрительно называли кино бессюжетным); впервые ему важнее атмосфера, а не саспенс (пусть ставшая уже знаменитой сцена на ранчо Спана – образец того, как нужно нагнетать саспенс).
И поэтому «Однажды в Голливуде» самый недооценённый фильм Тарантино среди массовой аудитории – потому что некоторых элементарно не пропустил культурный водораздел.
Речь идёт, конечно, прежде всего об историческом бэкграунде, вокруг которого базируется интрига – те, кто знал о судьбе Шэрон Тейт, и те, кто понятия не имел, почему история на экране периодически к ней возвращается, смотрели два разных фильма с двумя разными финалами. Даже первое (и последнее) появление Мэнсона в кадре никак не выделено – ни визуально, ни музыкально (более того, в расширенной удалённой сцене с Клиффом он смотрится откровенно комично).
А конфликт между вымыслом и реальностью, между тем, как случилось и как могло бы случиться, для Тарантино принципиально важен – в кульминации он, спасая Тейт от банды хиппи, занимается мифотворчеством средствами кинематографа; он уже применял подобный трюк в «Бесславных ублюдках», но здесь гуманистический антимилитаристский месседж сменяется сказочной, элегической интонацией. Во многом как раз потому, что и сама Шэрон, и жалеющий себя Рик, и наполненный большим внутренним достоинством Клифф одинаково прописаны у него с огромной любовью.
Чтобы переплюнуть подобное достижение в десятом (и, как он говорит, заключительном) фильме, Квентину придётся серьёзно постараться.