Кортеж она заметила уже на выезде из Смоленска, на тракте, по которому редкой вереницей тянулись с запада обозы. Следовали из Польши табунки лошадей для ремонта кавалерии – увы, слишком мало, чтобы восполнить потери в конском составе, из-за которого приходилось даже формировать целые части из спешенных кавалеристов. Пылили пехотные колонны, собранные с бору по сосенке в полковых депо Франции, Германии, Голландии, Италии и Бог весть ещё каких стран Европы - и отправленные за тридевять земель, в помощь поредевшей на русских просторах Великой Армии; скакали курьеры, доставляющие депеши из самого Парижа к ставке Наполеона, и везущие в обратном направлении пухлые пакеты с бумагами, заставляющими в отсутствие Императора двигаться неповоротливую государственную машину.
Большая дорожная карета на подрессоренных колёсах, запряжённая четвернёй, дверки украшают имперские орлы, тоже, вероятно, имела отношение к курьерской службе. И курьер внутри сидел отнюдь не простой - это Дали поняла, едва бросив взгляд на конвой из полудюжины всадников.
А посмотреть было на что! Вместо обычных сине-белых мундиров и киверов алые широкие шаровары, расшитые золотой тесьмой куртки и головные уборы в виде восточных фесок, обмотанных белыми тюрбанами. Сидели необычные всадники в разукрашенных сёдлах с высокими луками и богатой, увешанной кистями и позолоченными бляшками амуницией, с поясов у них свисали кривые арабские сабли.
«Да это же мамлюки! Личная охрана Императора, верные, как псы, сопровождающие Бонапарта во всех его походах!..» Далия неплохо знала историю Франции, а потому представляла, кто перед ней.
Итак, мамлюки. Среди этих отважных и умелых воинов было не так уж много коренных уроженцев Египта – ещё с двенадцатого века они комплектовались из рабов, привезённых с Балкан и прикавказских степей, преимущественно славянского, черкесского и тюркского происхождения. Со временем они составили особое воинское сословие, в один далеко не прекрасный день, поднявшее мятеж против своих хозяев и захватившее власть в стране. И даже когда регион оказался под властью Блистательной Порты, влияние мамлюков на египетские дела не ослабевало – в отличие от власти в Константинополе, слабевшей от десятилетия к десятилетию.
Вторжение французов напрочь поломало привычный уклад жизни и подорвали прежнее могущество мамлюков. Брошенные в Каире без средств к существованию и без надежды на возвращение былого влияния, многие из них рискнули встать под знамёна победителей, образовав, таким образом, первые во Франции «туземные» воинские части, и заложив традицию, которая впоследствии привела к появлению зуавов и сенегальских стрелков.
После капитуляции Восточной армии в Египте её войскам было разрешено беспрепятственно вернуться на континент. За ними последовали и «новообращённые» солдаты будущего Императора, ставшие основой знаменитого мамлюкского эскадрона, возглавил который генерал Рапп — адъютант Бонапарта, стоявший у истоков гвардии консулов, переименованной затем в Императорскую гвардию.
Национальный состав эскадрона был, мягко говоря, пёстрым - кроме кипчаков и выходцев с Кавказа в нём состояли арабы, турки, копты, грузины, армяне, греки и даже евреи — все бывшие мамлюки египетских беев. Сохранившие согласно особому декрету одежду и обмундирование, вывезенные из Египта, и вооружённые на восточный манер топориками, палицами, пистолетами и популярными по всему Ближнему Востоку и Малой Азии саблями-скимитарами, мамлюки официально были включены в состав гвардии и в 1805-м году составляли эскорт Наполеона на церемонии коронации.
Сведения, услужливо подброшенные памятью Далии (три курса Сорбонны, как-никак, плюс студенческая работа, написанная по истории наполеоновских войн.) слегка выбили её из колеи, не дав времени сообразить, что делать дальше: отвернуться ли, проехать мимо, или…
«Или» не получилось. Глаза девушки встретились с высоким, очень смуглым мамлюком - судя по богатой упряжи, обильной позолоте на одежде и выложенным жемчугом ножнам сабли, командиром эскорта. Взгляд всадника, внезапно распознавшего в толпе здесь, à Smolensk russe[1] женщину арабской внешности (мужское платье явно его не обмануло) вспыхнул сначала недоумением, а потом и радостью. И прежде, чем Далия успела понять, что к чему, мамлюк махнул рукой, притормаживая кортеж, и повернул своего жеребца навстречу незнакомке.
Последовал ещё обмен взглядами – девушка не знала, то ли прятать глаза, то ли демонстрировать радость от встречи с единоверцами – и взаимные, в меру цветистые приветствия на арабском, а потом то же самое, но уже на французском, в более строгом, военном стиле. Далия ожидала, что мамлюк хотя бы представиться и лихорадочно соображала, кем бы назваться. Тот действительно назвал своё имя и воинское звание, но когда она попыталась сказать что-то в ответ, покачал головой и жестом предложил проследовать пока за каретой. «Мы задержимся в Смоленске на несколько часов. – сообщил он. - Сменим лошадей, отдохнём немного, утолим голод, и если вы согласитесь разделить с нами трапезу, то и познакомимся подобающим образом…»
Первым побуждением было отказаться, развернуть коня и, пока мамлюк не опомнился, скрыться в каком-нибудь проулке – меньше всего Далии хотелось задерживаться сейчас в городе, по которому, может статься, ещё бродит убийца с винтовкой, превосходящей по меткости и убойной силе все известные здесь образцы оружия. Но, видимо, сработала интуиция, нашептавшая в ушко девушке, что её намерение в одиночку добраться до la belle France[2], в одиночку, притворяясь мужчиной (тоже мне притворство – её раскусили с первого взгляда!) – не что иное, как опасная авантюра, а вот наметившийся шанс, может ведь больше и не повториться. В конце концов, если этот восточный воин разглядел в ней соплеменницу - то почему бы не поискать его покровительства? Офицер личной охраны Императора – это вам не мальчишка су-лейтенант, и возможности тут открываются такие, что дух захватывает…
При резиденции военного губернатора Смоленска - Далия, как ни старалась, не смогла вспомнить, как правильно именуется эта должность - имела место офицерская кантина и нечто вроде постоялого двора с номерами и сменными лошадьми для проезжающих курьеров, офицеров и чиновников высокого ранга – остальным следовало самим заботиться о ночлеге и пропитании. Пассажир кареты, безусловно, относился к таковым – новый знакомый сообщил спутнице, что это адъютант короля Испании Жозефа, брата Императора с депешами о ходе (увы, не слишком-то удачном) Пиренейской кампании. Кроме того, проезжая через Париж, адъютант прихватил с собой пакет от министра полиции Савари. Далию удивило, как легко мамлюк выложил первой, по сути, встречной эти подробности – возможно, сыграло свою роль то, что от арабки и мусульманки он уж точно не ожидал никакого подвоха?
Так или иначе, приём им был оказан самый, что ни на есть, радушный – с учётом обстоятельств, разумеется. Адъютанту и новому знакомому Далии (тот представился первым лейтенантом Даудом Хабаиби, офицером роты, откомандированной Наполеоном в распоряжении старшего брата и занимавшейся, в числе прочего, охраной особо важных императорских курьеров), предоставили отдельные комнаты, где гости могли немного отдохнуть и привести себя в порядок. Лейтенант оказался столь любезен, что отдал комнату в полное распоряжение девушки, предупредив, что будет ждать её в общей зале.
Обед оказался весьма недурён – ни кусочка свинины и ни капли вина, разумеется. За столом Далия и выложила свою наспех состряпанную в «комнате отдыха» легенду. Она назвалась дочерью богатого алжирского купца и судовладельца, который вёл дела в Марселе и там же содержал семью. Жизнь девушки была вполне безмятежной даже на фоне революционных бурь конца минувшего века. Она получила приличное даже по французским меркам образование, пользовалась невиданной для своих соплеменниц свободой – отец, человек широких европейских взглядов, не настаивал на строгом соблюдении норм шариата. Эта безмятежная жизнь, рассказывала Далия, продолжалась до 1808-го года, когда отец, решивший навестить алжирскую родню, сгинул во время бури вместе с лучшим своим судном, женой и двумя дочерями, младшими сёстрами Далии. Самой же ей повезло – незадолго до отправления судна, девушка занемогла и по настоянию врачей вынуждена была остаться дома…
При этих словах Далия опустила голову, словно скрывая навернувшиеся на глаза слёзы – в голове вертелось только одно: «не переиграть бы!" Она вполне отдавала себе отчёт в том, что ноги этой истории растут из чувствительных романов Анн и Сержа Голон.
Но, видимо, новый знакомый то ли не читал романов об Анжелике, то ли здесь они ещё не написаны[3] - а только лейтенант и его подчинённые проглотили весь этот вздор, не поморщившись. Далия, воодушевлённая успехом, поведала о том, как имущество отца пошло с молотка за долги, как она перебралась в Париж, как бедствовала там, считая каждое су, пока ей, наконец, не улыбнулась удача. Капризная фортуна предстала в виде супруги русского вельможи, посетившего Париж - капризная барынька, на которую экзотическая внешность, воспитание и образование девушки произвели не меньшее впечатление, чем душещипательный рассказ о нелёгкой жизни «арапки», взяла её к себе в компаньонки и увезла в Россию. Где она и оставалась до недавнего времени, скрашивая вынужденный досуг овдовевшей благодетельницы. А когда началась война, и стало ясно, что Великая Армия нацелилась на Москву – пыталась уговорить хозяйку поместья бросить всё и уехать подальше. И не преуспела: «…французы? Здесь, под Смоленском? Что вы такое говорите, mon ami, Государь в мудрости своей не допустит поругания…»
Результат получился вполне предсказуемый: поместье сожгли взбунтовавшиеся пейзане, сама же Далия, сумевшая ускользнуть от ярости насильников и убийц, бежала, и в тот же день пристала к французскому фуражирскому отряду. И вот теперь – оплакивает безвременную кончину своей благодетельницы, до того лютую, что о ней даже вспоминать страшно, не то, что рассказывать - ещё слезинка в платок, ещё прерывистый, на грани рыдания, вздох, встретившие полнейшее понимание слушателей.
«…ну как, нужное впечатление произведено? Тогда решайся уже, наконец – или так и будешь до скончания века торчать в этой грязной смоленской дыре…»
***
Из Смоленска они убыли в тот же день, и Далии оставалось только радоваться этому – не хватало ещё, чтобы новый знакомый каким-то невероятным способом узнал о гибели её предыдущего любовника, незадачливого су-лейтенанта! А так – всё устроилось ко всеобщему удовольствию: девушка, изобразив (исключительно для приличия) некоторые сомнения, приняла предложение «земляков» присоединиться к кортежу и отправиться вместе с ними в Москву, к ставке Императора. «Я понимаю, что вы собирались в противоположную сторону, - убеждал её Дауд, - но, поверьте, путь в Париж через Москву окажется для вас и быстрее, и безопаснее. Самое позднее, через неделю в столицу la belle France отправится очередной «особо важный» курьер, и вы сможете поехать с ним. Даже если в сопровождение будут назначены не мамлюки, а кто-нибудь другой, мы сумеем это устроить, да услышит мои слова Аллах, милостивый и милосердный…»
Выехав из Смоленска около трёх часов пополудни, кортеж к вечеру добрались до Вязьмы, где и остановился на ночь. Можно было бы ехать и быстрее, но в окрестностях шныряли казачьи разъезды и шайки вооружённой черни, так что лейтенант Дауд предпочёл дождаться попутчиков в виде команды новобранцев, направлявшихся для пополнения одного из драгунских полков. До русской столицы оставалось около двухсот сорока вёрст; следующая ночёвка была намечена в городке Можайске, где стоял сильный французский гарнизон. На подъездах к Можайску дорога пересекала поле недавнего грандиозного сражения, проходя через сельцо Бородино, от которого остались одни головешки да чернели в речке сваи сгоревшего дотла моста. Далия была потрясена открывшимся им зрелищем –громоздились разбитые пушечные лафеты, гнилыми зубьями торчали из разбитых ядрами брустверов обугленные, расщеплённые брёвна, кучами были навалены человеческие и конские мёртвые тела, уже растасканные воронами и волками. Посреди чудовищной гекатомбы то тут, то там бродили фигуры в крестьянских армяках с замотанными тряпками лицами – местные крестьяне то ли собирали тела убитых, то ли обшаривали карманы…
И – запах, тяжёлый, тошнотворно-сладкий трупный дух, такой густой, что его, казалось, можно было резать ножом. Девушка выплеснула на платок остатки одеколона из стеклянного пузырька (привет безвозвратно утраченному двадцатому веку!), прижала его к носу и рту и крепко зажмурилась, предоставив лейтенанту вести её коня в поводу. Мучительно хотелось поскорее выбраться из отравленной атмосферы, найти какой-нибудь ручей и долго оттираться в нём от всепроникающего трупного запаха – далии казалось, что теперь он будет преследовать её повсюду. Как и ночные кошмары, гарантированные чувствительной женской натуре даже после мимолётного взгляда, брошенного на поле смерти.
Всю оставшуюся дорогу до Москвы Далия молчала, подавленная увиденным, и лейтенант Дауд напрасно старался как-то отвлечь её от мрачных мыслей. А потому – не увидела изумлённого взгляда, брошенного на неё их колонны уланского полка, который кортеж обогнал уже в виду знаменитой Поклонной горы, где Император, как рассказывали, ждал и не дождался ключей от древней русской столицы. Сама Москва виднелась уже на горизонте – курилась многочисленными столбами дыма и пепла, то здесь, то там озаряемыми оранжевым. Увидав эту «иллюминацию» Далия невольно поёжилась – ей-то хорошо было известно, что ожидает Великую Армию в ближайшие несколько месяцев. Оставалось надеяться, что мамлюк выполнит обещание и сумеет отправить её с очередным курьером во Францию.
***
Гжегош не сразу поверил своим глазам, а поверив – едва сдержал непристойную тираду. Далия, курва мать - в полувоенном мужском платье, верхом, и не одна, а в компании императорских мамлюков! Ну конечно – отыскала своих, они все там мусульмане…
К счастью, алжирка Гжегоша не заметила – ехала, опустив глаза и размышляла о чём-то своём. Иначе дело могло обернуться худо – поляк помнил, как Далия требовала от своего спутника, су-лейтенанта, немедленно арестовать его, и не приходится сомневаться, что она догадалась, кто грохнул её любовника. Учитывая природную злопамятность и коварство арабов, девчонка наверняка захочет отомстить - и теперь, когда она нашла новых друзей среди доверенных телохранителей самого Императора, сделать это будет несложно. Так что Гжегош торопливо отвёл глаза, ограничившись коротким взглядом, брошенным вслед упылившему в сторону Москвы кортежу. Теперь, строя планы на будущее, придётся иметь в виду и это малоприятное обстоятельство.
[1] (фр.) в русском Смоленске
[2] (фр.) Прекрасная Франция
[3] Первая книга этого цикла «Анжелика – маркиза ангелов» появилась в 1956-м году.