КЛАДБИЩЕ ЛЕТАЮЩИХ ПОЕЗДОВ
На старой изрезанной клеенке, чьи шрамы от каждодневных протираний жирной, дурно пахнущей кухонной тряпкой вывернулись наружу отпечатался и вспух круг.
Молодой человек, находившийся в это время в столовой, перечеркнул вспухший круг указательным пальцем, пытаясь разгладить – круг был горячий и влажный от испарины. Затем мужчина сделал маленький глоток густого, очень сладкого, как сироп чая и посмотрел на выпуклый экран старенького черно-белого телевизора.
Под крупицами пыли, которая густо покрывала экран был виден - абсолютно седой, с ровно уложенной прической, большелицый, располневший от нездоровой старости человек в костюме, который, отдыхая после каждого слова, с большими паузами, словно, совершая то, чего не хочется, произнес, - Дорогие россияне! С Новым годом!
Молодой человек усмехнулся и подумал, - Я устал. Но я ухожу. Потом тихо добавил, под нос, - С Новым годом!
Молодого человека звали Павел. Сейчас от него требовалось поторопиться, чтобы вовремя быть на работе, в промасленном, пропахшем электропоездами депо и до утра развозить нетрезвых жителей из одной части большого города в другую.
Павел повернул рычаг, и поезд быстро набрал скорость. Через несколько секунд затрещала рация. Он на время забыл - на этом отрезке его ветка пересекается с другой и, не желая слышать лишенный эмоций голос диспетчера - стал тормозить.
В динамике прохрипело, - Пропустите состав, - и раздался длинный, заунывный технически писк.
В темноте пролетел синий поезд. Восемь вагонов слились в один большой светлый луч, который прогрохотав, исчез в темноте.
- Осторожно двери закрываются, следующая станция, станция Таганская, - сказал голос за перегородкой. А потом, - Китай - город, - подумал Павел. За день он проезжал их раз по сто, и каждый раз влетая в желтый свет станционного зала, испытывал одно и то же неприятное чувство.
Черная однородная масса с редкими вкраплениями ярких пятен, размытая скоростью, стояла так близко к краю платформы, что каждый второй казался потенциальным самоубийцей готовым нырнуть под блестящие железные колеса.
Затрещала рация, невнятно и непонятно, а от этого еще и противно. Сколько бы ни вкладывали в подземную связь, звучала она так, что приходилось закрывать глаза, сосредотачиваться и вслушиваться, только чутьем угадывая, что же хотят на другом конце провода. Абсолютно не знакомый, грубый с хрипотцой голос дал команду, граничащую с приказом - остановиться. Вернее, - Стоять! - сказал голос, что было не свойственно диспетчерам.
Голос смягчился и, подобрев, добавил, - Стоянка три минуты, - замолк.
Рука дернула рычаг тормоза. Над ухом кто-то, не стесняясь, выругался по матери, видимо вагон под завязку, и пассажир, плотно прижатый к двери в кабину машиниста, выдохнул в щель ругательство.
Павел, мысленно и вслух, как и каждый раз зашевелил губами, - У-ва-жа-емые пассажиры, - заученное извинение. Точно такое, же, что с пяти утра и до часу ночи твердили голоса в вагонах. Сначала мужской, потом женский. И наоборот. Одно и то же.
Зевнул и без интереса осмотрелся. Кривой участок. Железнодорожное полотно, резко загибаясь, уходило вправо. Поезд стоял заметно накренившись. Прежде Павел здесь не останавливался, тем более по команде оператора.
Рядом нарастал шум. Похоже, через стену железной обшивки тоннеля и толщу грунта идет параллельная ветка, возможно техническая, хотя, тут он покопался в памяти, - О ней он и не слышал. Скоро справа или слева пронесется состав.
Ход невидимого поезда продолжал усиливаться, а его состав охватила мелкая дрожь. Звук был не привычный, фыркающий, казалось еще мгновение и раздастся гудок. Точно такой, как показывают в старых бесцветных фильмах, расчерченных царапинами от многократного показа на кинопроекторах, где поезд прибывает на одинокую станцию, с колоколом затерянную в сибирской тайге или на Диком Западе.
Теперь шум был слышен вполне отчетливо. Электропоезда все не было. На секунду ему показалось, что в тоннеле стало светлее. Свои фары он приглушил. Зрачки фонарей отражались в зеркалах прожекторов и едва рассеивали темноту, а яркость света нарастала.
От следующего, - А вдруг? - Павел съежился. Чернота раздвигалась там, далеко, впереди. Навстречу ему и сотне беззаботных пассажиров за его спиной кто-то двигался. Кожа на спине стала сокращаться, заставив вытянуться как струна, и внимательно вглядеться в темноту.
- Твою ж то мать, - выругался он, непроизвольно, стремясь крепким словцом подкрепить душевное равновесие, а больше потому, что хотел быть похож на старших коллег, которые так говорили в любой ситуации. Даже, когда им в столовой наваливали в плоскую тарелку макарон и кусок плоской рыбы.
- Твою ж то мать, - восхищенно восклицали мужики.
В тоннеле, уже без сомнений, действительно, становилось светлее.