Ну, всё. Детям наказ дала себя и хату сберегать, дорожный мешок с сухарями и салом на плечи накинула. Поклонилась дому низко, в пояс, и пошла. Сапоги не стала обувать, дорога дальняя, истрепятся. На ногах лапти, на плечах понёва, длинная юбка тёмная до земли, на голове платок. Пошла, не оглядываясь, лишь возле храма шаг замедлила, перекрестилась: «Матушка, Пресвятая Богородица! Не оставь без милости и защиты своей, заступница!» Отправилась Мария аж в саму Москву, искать помощи и справедливости у самого главного человека, у Сталина. Долго думала женщина, что ей сделать, чтоб мужа, невинно осуждённого домой вернуть. Надумала искать правды в Москве. Отговаривала мать, боялась, что не добьётся ничего дочь её, страшилась за то, как доберётся она до столицы, молилась каждый день о помощи Всевышнего. Да у дочери характер твёрдый, если что надумала, то с толку не сбить. И то понять можно – четырнадцать детей без отца остались. Надо, надо выручать. Как кулацкого «приспешника» и за оскорбление Советской власти сослали главу семейства, Павла Никодимыча, в Сибирь. А какой же он «приспешник», коли просто коров своих не позволял со двора свести в колхозное стадо. Две коровы в личном хозяйстве семья держала, значит что, уже и кулаки. А ведь каждому понятно – четырнадцать детей без тех коровок не вытянуть, не прокормить. Богаты на детей Павел с Марией, тройни да двойни рождались одни за другими. Все выжили, здоровыми, крепкими растут. И власть не оскорблял, лишь обозвал кровопийцей Ваську председателя, когда тот животину сводил от деток. За это разве боролись, такую разве жизнь себе прочили при народной-то власти. Осень уже позолотила листья на деревьях, птицы перелётные в стаи сбиваться начали, поля распахивали под зиму. На ночёвки к людям добрым просилась женщина. Пускали, порой даже за стол приглашали. Целыми днями, почти без остановок, шла Мария. И то, пройти нужно было почти четыреста вёрст. Три недели добиралась до столицы, на самую главную площадь пришла. Села возле кремлёвских ворот, всё хотела увидеть товарища Сталина. Кланялась в пояс каждой машине, думала, что заметят её, да отведут к вождю. Неделю просидела на одном месте, пока не вышел к ней человек в военном френче, стал расспрашивать, почему она здесь сидит, да кого ждёт. Женщина скрывать ничего не стала, рассказала человеку всё как есть. Выслушал он её и ушёл, часа через два вернулся, повёл Марию с собой в самый кремль, в кабинет, где стоял огромный стол под зелёным сукном, массивными стульями по кругу. Сидевший за столом мужчина встал навстречу Марии, пожал ей руку. Только это был не товарищ Сталин, а кто-то другой. Женщина постеснялась спросить о том, как его зовут. Вновь свою историю рассказывала она этому человеку. Он внимательно слушал, не перебивал, а потом сказал: «Да, есть на местах перегибы. Разберёмся». «Значит, дадите мне бумагу, что невиновен мужик мой?» - спрашивает женщина. Засмеялся кремлёвский начальник: «Дадим, дадим тебе бумагу! Советская власть справедливая». И что интересно: документ выписали, да ещё и подарками наградили – сапогами хромовыми, да отрезом ткани красной на рубахи детям. Поклонилась в ноги Мария благодетелям своим, да назад домой, к деткам зашагала. Бумагу драгоценную на груди спрятала, чтоб не потёрлась, да не намокла под осенними дождями. Ночами землю заморозками сковывало, листьев на деревьях вовсе не осталось. Осень заканчивалась, зима была близко, а дел много ещё не переделанных. Не прошло и недели с момента её возвращения из Москвы, как явился домой её Павел Никодимыч. Сбежал он с пересыльного пункта сибирского, да пешком до родных мест добрался. Из Сибири –то! Вот уж под стать муж с женой друг другу были! Коровок в хлев поставили, вернул их председатель. Из ткани подаренной старшим сыновьям рубашки сшила, а сапоги берегла, надевала лишь в праздничные дни. Пошла жизнь своим порядком, в трудах и заботах. Оба в колхозе работали: Мария скотницей, а Павел конюхом. Слушались лошадки мужика, а он умел заботиться о них, понимал, что и как требуется сделать, а непослушания от лошадок не терпел. Любая норовистая кобылка слушалась конюха. Хорошая жизнь была. Да пришла война. Павла не призвали, ему уже за пятьдесят перевалило. Старшие сыновья ушли на фронт. А деревня их была оккупирована. Хозяевами пришли фашисты. По домам шарили, добро и продовольствие отнимали. Подошёл солдат немецкий к дому Павла и Марии, разбил окошко прикладом автомата. Не стерпел Павел Никодимыч такого отношения к своему добру, вышел навстречу фашисту, да с размаху кулаком по виску ему и ударил. Силой бог Павла-то не обидел, свалился немец замертво. Только и сам живым Павел не остался, расстреляли его тут же, возле дома другие фашисты. Добро из хаты вынесли, стёкла на окошках добили, кур похватали, поросёнка утащили. Беда пришла в дом Марии. Тяжело войну пережила, четырёх дочерей старших в Германию угнали, на работы, от сыновей с фронта известий не было. Когда погнали оккупантов с родной земли, стали письма приходить от сыночков-то, да похоронки. Из семи сыновей домой с войны только двое вернулись. После Победы, угнанные на работы в Германию, домой возвращаться стали, да только их ссылали сразу: кого в Сибирь, кого в Узбекистан. Разметало детей Марии по всей стране. Мужа своего Мария пережила на сорок два года. На судьбу не роптала, радовалась внукам и правнукам, по хозяйству до последних своих дней хлопотала. А когда правнук читал книжку, да показывал ей картинку с московским кремлём, она посмотрела и сказала: « Видела я кремль. И Москву видела, я её всю пешком прошла, внучек. Только давно это было, ещё до войны». Такая вот история. Её поведала мне главная героиня, будучи в очень преклонном возрасте. Она кажется неправдоподобной, только всё так и было на самом деле.
Рассказ автора, основан на реальных событиях
