«Очень красивая и неизменно мужественная… лучшая принцесса своего времени, так любимая всеми», - с восхищением отзывался Брантом, писатель ХVI века, о Елизавете Валуа. Но идеальных людей, как известно, не бывает. Давайте посмотрим с позиций нашей эпохи, какова была на самом деле эта принцесса?
Елизавета Валуа появилась на свет 2 апреля 1545 года в замке Фонтебло во Франции. И была вторым ребёнком после своего старшего брата, дофина Франсуа. Свои тёмные волосы и ровный характер принцесса унаследовала от отца, будущего короля Франции Генриха II Валуа, а карие блестящие глаза, пухлые щёчки и тонкий ум – от матери, флорентийки Екатерины Медичи. Воспитанием старших детей короля, как и младших – Клод, Карла, Генриха, Маргариты и ещё одного Франсуа, руководила Диана де Пуатье, фаворитка Генриха II. Маленькая Елизавета давала некоторый повод для беспокойства родителям из-за склонности подхватывать почти все хвори по кругу, и в целом была болезненной девочкой, как и её старший брат. В октябре 1548 года к королевским детям в замке Сен-Жермен-ан-Ле присоединилась пятилетняя Мария Стюарт, королева Шотландии, которая должна была расти вместе с ними в расчёте на то, что однажды она выйдет замуж за дофина Франсуа. По настоянию отца, Елизавета делила спальню со своей будущей невесткой, которая была на три года старше её. До поры до времени она во всём уступала своей новой подруге, которая, в конце концов, была коронованной королевой, а сама она - «просто» принцессой. Одни современники отмечали застенчивость и даже робость маленькой Елизаветы, трепетавшей перед своей грозной матерью, которую она видела реже, чем любовницу отца. Другие же описывали её как хорошенькую и весёлую девочку. Старшая дочь короля разделяла восхищение своей подруги Марии Стюарт сонетами французского поэта Пьера Ронсара и сама писала стихи, что считалось обязательным для всех образованных людей в эпоху Ренессанса. Но больше всего она любила музыку и танцы. А ещё брала уроки рисования у придворного художника Франсуа Клуэ, которого по-приятельски называла «Жанэ» (прозвище от имени отца, тоже художника Жана Клуэ). Также Елизавета знала латынь, очень хорошо говорила по-итальянски и немного по-испански. Хотя сохранились латинские эссе Марии Стюарт, в которых та упрекала за лень свою младшую подругу, иногда сбегавшую с уроков в покои матери. В общем, детство принцессы было бы вполне безмятежным, если бы его не омрачал несчастный брак родителей. Поэтому Елизавета твёрдо решила, что её собственный брак будет обязательно счастливым!
В этом собрании миниатюр мы видим всех членов королевской семьи Франции. В центре – Генрих II Валуа и Екатерина Медичи, родители Елизаветы. В правом верхнем углу – Франциск I Валуа и Клод Валуа, её дед и бабка. Слева от них – Франциск II Валуа, старший брат Елизаветы, с женой Марией Стюарт. Справа по центру от родителей – ещё один брат, Карл IХ Валуа, и его супруга Елизавета Австрийская. Слева – третий брат, Генрих III Валуа и его жена Луиза Лотарингская. Под ней, в левом нижнем углу – Маргарита Валуа, герцогиня Савойи, сестра Генриха II. Правее – Карл III Лотарингский, зять, и Клод Валуа, сестра Елизаветы. Возле неё – Франциск Валуа, герцог Алансонский, младший брат, и, наконец, она сама. Нет только её младшей сестры, Маргариты Валуа. Вероятно, потому, что та была замужем за Генрихом Наваррским, королём-гугенотом, и, следовательно, еретиком! Однако вернёмся назад, в детство Елизаветы.
В 1550 году Генрих II начал переговоры о её замужестве с тринадцатилетним Эдуардом VI Тюдором, королём Англии. Несмотря на то, что папа Юлий III пригрозил обоим церковным отлучением (ведь жених был протестантом!), Генрих II не испугался и согласился дать за дочерью приданое в 200 000 экю. Елизавета и Эдуард даже обменялись портретами, но, спустя три года, последний умер. Потом принцессу пообещали в жёны её ровеснику дону Карлосу, наследнику короля Испании, несмотря на то, что по всей Европе курсировали слухи о плохом физическом и психическом состоянии инфанта. Но прежде Елизавете довелось присутствовать на свадьбе её старшего брата, дофина Франсуа, с Марией Стюарт. Екатерина Медичи привезла всех королевских детей в Париж, где 28 июля 1558 года состоялась церемония бракосочетания. К сожалению, четырнадцатилетний жених был мал ростом, имел одутловатое лицо и нездоровый вид. Зато пятнадцатилетняя невеста была высока и хороша собой. Среди фантастических забав этой свадьбы был банкет, на который привели пони с позолоченной и посеребренной упряжью, дабы царственные дети могли покататься. Сверкающие скакуны тянули повозки, в которых сидели певцы в одеждах, украшенных драгоценностями, и услаждали слух гостей дивной музыкой. Следом появились шесть кораблей с серебряными парусами и заскользили по полу бальной залы. Кавалеры поднялись на борт и пригласили туда дам по своему выбору. Зато свадьба одиннадцатилетней Клод Валуа и пятнадцатилетнего Карла III Лотарингского, состоявшаяся 22 января 1559 года, была гораздо скромнее. Но всё равно Елизавета втайне немного завидовала сестре. Ведь хромоногая и горбатая Клод уже получила мужа, а Елизавета – нет! К счастью (или к несчастью?) испанский монарх Филипп II Габсбург вторично овдовел и решил сам жениться на старшей дочери короля Франции. Весной 1559 года, дабы закрепить Като-Камбрезийский договор, положивший конец Итальянским войнам, Генрих II согласился на его предложение. Одновременно сестра французского короля, Маргарита Валуа, должна была выйти замуж за Эммануила Филиберта Савойского, союзника Филиппа II.
Венчание «по доверенности» четырнадцатилетней Елизаветы состоялось 22 июня 1559 года на помосте открытого павильона, сооружённого перед собором Парижской Богоматери, который иначе не смог бы вместить всех гостей. В роли жениха выступал испанский герцог Альба. Ибо Филипп II заявил, что короли Испании никогда не ездили за своими жёнами и что их привозили в их страну и в их дом. Многочисленные слуги бросали с помоста монеты в огромную толпу, которая собралась, чтобы увидеть невесту. Павильон украсили так богато, как будто сам король Франции женился. Елизавета усилила свою красоту золототканым платьем, так покрытым драгоценными камнями, что цвет ткани почти не был виден. По свидетельствам очевидцев, принцесса словно плыла в ореоле света. На её шее висел миниатюрный портрет Филиппа II, а корсаж украшала знаменитая жемчужина грушевидной формы, одна из драгоценностей испанской короны, привезённая из Мексики. Шлейф этого роскошного платья несли Мария Стюарт и юная герцогиня Лотарингии. На голове Елизаветы красовалась императорская корона, украшенная драгоценными камнями, между которыми были бриллианты, оценённые каждый в сумму 2000 скудо. Екатерина Медичи и сестра короля шли рядом с невестой. За ними по две шествовали придворные дамы и фрейлины. Даже чопорные испанцы были впечатлены красотой Елизаветы, а герцог Альба несколько раз повторил: «Без всякого сомнения, истинно королевское изящество этой августейшей принцессы изгонит из сердца короля, нашего господина, все сожаления, которые он может испытывать по поводу потери своих предыдущих супруг, португалки и англичанки!» Сам Филипп II находился в это время не так далеко, в Брюсселе. Поэтому ходили слухи, что он всё-таки тайно прибыл во Францию и дворяне из его свиты сумели сделать так, чтобы он посмотрел на невесту из закрытой трибуны, установленной на улице Сент-Антуан перед дворцом Турнель для предстоящего турнира. Напрасно Екатерина Медичи умоляла мужа воздержаться от поединка. Ведь Лука Горио, астролог папы, предупреждал, что королю Франции следует избегать участия в рыцарском турнире в возрасте от сорока до сорока одного года, поскольку именно в этот период ему угрожает ранение в голову, которое может привести к слепоте или даже к смерти. А французский астролог Нострадамус написал в одном из своих катренов:
Старого льва победит молодой,
Страшной дуэли печален исход:
Глаз ему выколов в клетке златой,
Сам он ужасною смертью умрёт.
Будучи заядлым турнирным бойцом, Генрих II не слушал ничьих просьб и предупреждений. Вечером 30 июня 1559 года он вступил в бой с капитаном Монтгомери, причём копьё последнего сломалось о панцирь противника; осколки копья вонзились в лоб короля и попали также в глаз. На трибуне дофин и все королевы — Екатерина Медичи, Мария Стюарт и Елизавета Валуа, упали в обморок на руки испуганно кричавших дам. Несколько дней спустя, 10 июля 1559 года, Генрих умер от этой раны во дворце Турнель, несмотря на помощь, оказанную лучшими врачами того времени. Таким образом, свадебное торжество Елизаветы было омрачено смертью отца.
Елизавета сразу написала письмо Филиппу II, в котором выразила всю свою боль в связи со смертельным ранением отца и попросила разрешения остаться ещё на некоторое время в Париже, чтобы поддержать королеву-мать. И вскоре получила ответное послание со словами утешения от супруга, готовящегося отплыть из Нидерландов в Испанию, чтобы там сыграть их настоящую свадьбу. На следующий день после того, как Генрих II навеки закрыл глаза, герцог Гиз и кардинал Лотарингии, родные дяди Марии Стюарт, перебрались вместе с новым королём Франциском II и молодой королевой из дворца Турнель в Лувр. За ними туда же последовала Екатерина Медичи с остальными детьми. Однако именно Гизы стали теперь хозяевами положения: отныне кардинал отвечал за финансы и государственные дела, а герцог – за командование войсками. В течение всего июля Елизавета жила в уединении с матерью в Лувре, хотя Альбе и приехавшим с ним дворянам разрешалось навещать её. Однако через несколько недель испанцы один за другим под разными предлогами покинули Париж. Вероятно, это обидело Елизавету, потому что в августе, находясь с матерью в Сен-Жермене, она под благовидным предлогом отказалась принять нового испанского посла Шантоне. В преддверие разлуки юная католическая королева и её мать писали друг другу утешительные нежные послания в стихах. Кроме того, Елизавета получила много ценных советов от Екатерины Медичи. Вероятно, желая загладить неприятное впечатление от бегства Альбы и иже с ним, перед самым своим отплытием католический король прислал назад Руя Гомеса, графа Мелито. Тот вручил Елизавете любовное послание от супруга и ещё одну шкатулку с редкими драгоценными украшениями, принадлежавшими матери Филиппа, императрице Изабелле Португальской. Прибыв в Испанию, король через Шантоне пытался всячески ускорить отъезд Елизаветы, однако Екатерина Медичи решила, что её дочь обязательно должна присутствовать на коронации своего брата, Франциска II, состоявшейся 18 сентября 1559 года в сырую ненастную погоду в Реймсе. Получив от тёщи послание, что Елизавета пока не может выехать из-за того, что некоторые дамы из её свиты ещё не прибыли, католический король в раздражении написал, что чем меньше французов его жена привезёт с собой, тем лучше к ней будет отношение в Испании. Из Реймса двор отправился в Блуа. Екатерина Медичи была так потрясена гибелью своего мужа, что хотела ещё хоть немного побыть вместе со всеми своими родными. Елизавета тоже не торопилась уезжать из страха перед супругом: до Франции доходили слухи о якобы холодном и даже жестоком обращении Филиппа II со своими предыдущими жёнами. Однако продолжаться до бесконечности это не могло. Первой уехала в Лотарингию вместе со своим супругом Клод де Валуа, потом пришёл черёд Елизаветы и герцогини Савойской. 18 ноября Маргарита де Валуа отправилась из Блуа в Ниццу, а Екатерина с Франциском II и другими детьми проводила любимую дочь до Шательро. Во время прощания королева-мать так рыдала, что никто из присутствующих не остался равнодушным.
Рождество Елизавета праздновала в По у Антуана Бубона, короля Наварры, который должен был на границе передать её мужу. Однако католический король, сославшись на непогоду, отправил вместо себя герцога Инфантадо и его брата, кардинала Мендосу. 2 января 1560 года королевский кортеж по горной очень крутой, хотя и живописной дороге, преодолев снег и ветер, достиг монастыря Нуэстра-Сеньора-де-Ронсевальес. Вечером того же дня началась снежная буря и Антуан Бурбон счёл нужным отправить в Эспиналь, где находился герцог Инфантадо, гонца с просьбой, чтобы испанцы приехали сами за королевой в связи с непогодой. Сначала герцог отказался, но когда Елизавета, помня наставления матери, решила не раздражать испанцев и выехать на следующее утро, в последний момент появились гонцы Инфантадо, который всё-таки решил приехать. Испанские послы должны были предъявить свои письменные полномочия кардиналу де Бурбону в нижнем зале монастыря, а потом подняться в приёмную, где их ожидала Елизавета. Пока внизу происходил обмен любезностями, толпа испанцев, не поместившаяся в зале, набилась в приёмную. Елизавета уже сидела в кресле на помосте рядом с королём Наварры и принцем де ла Рош-сюр-Йон. По левую руку от неё поместились статс-дама Сюзанна де Бурбон со своей племянницей Анной де Бурбон и Луиза де Бретань, бывшая гувернантка Елизаветы. Остальные члены свиты королевы образовали полукруг по обе стороны от помоста. Когда герцог Инфантадо и кардинал де Бурбон со свитой поднялись наверх, то не сразу смогли пробиться к помосту. Во время всей этой суматохи, пожалуй, одна Елизавета сохранила достоинство и самообладание, награждая каждого доброжелательной улыбкой. Однако когда испанские послы, наконец, приблизились к ней, румянец на её щеках побледнел. После торжественной речи король Наварры преклонил колено и, поцеловав руку Елизаветы, попрощался с ней. Тут сила духа, казалось, покинула её. Елизавета встала, не в силах произнести ни слова. В этот момент к ней приблизился кардинал Мендоса и, воздев руки над её поникшей головой, пропел на латыни XLIV псалом: «Слушай, дочь, и смотри, и преклони к словам моим слух свой…», а его брат, архидиакон Толедо, тут же подхватил: «…забудь (отныне) народ свой и дом отца своего». После этих слов по щекам четырнадцатилетней королевы потекли слёзы и она вне себя от горя бросилась в объятия Антуана Бурбона. Тогда герцог Инфантадо взял Елизавету за руку и попытался увести с помоста, выразив при этом удивление, что Её Величество опустилась до такой фамильярности с королём Наварры. В ответ Елизавета гордо вскинула голову, выдернула свою руку и попросила барона де Лансака перевести испанцам её слова: она решила обнять короля Наварры и его брата, кардинала де Бурбона, потому что королева, её мать, велела ей сделать это по двум причинам. Во-первых, они были её близкими родственниками и принцами крови, и потому, что таков обычай во Франции. На это заявление герцог ответил глубоким поклоном. Елизавета же вслед за своими дамами спустилась с помоста и вышла во двор, где уже были приготовлены носилки. После чего покинула монастырь под звук труб, которые с тех пор стали сопровождать все входы и выходы католической королевы.
В воскресенье после обеда Елизавета, наконец, сняла с себя белый траур и, надев чёрное испанское платье, отделанное серебром, в сопровождении кардинала Мендосы и герцога Инфантадо по широкой дороге, обсаженной оливами, направилась в сторону Памплоны, столицы испанской Наварры. Жители города радостно приветствовали «Изабеллу Мирную» (так называли её испанцы), чей брак увенчал мирный договор между Францией и Испанией и положил конец длительным кровавым войнам. После мессы в кафедральном соборе королева отправилась во дворец, где её встретили представители испанской знати во главе с пожилой вдовой, графиней Уренья, которая вручила ей письмо от католического короля. Сначала, вроде бы, Елизавета поладила с этой дамой, которая должна была стать её главной камеристкой: испанка угостила королеву вареньем, а королева её – французским вином. Однако к письму Филиппа был приложен список членов свиты Елизаветы, в которой не нашлось места приехавшим с ней французам. Враждебное отношение к ним со стороны испанцев проявилось, когда королева уезжала из Памплоны. После того, как она села в носилки с Луизой де Бретань, Сюзанна де Бурбон с племянницей хотела было последовать за ней, но тут их носилки столкнулись с паланкином графини Уренья, слуги которой грубо оттеснили носильщиков-французов. По просьбе Елизаветы барон де Лансак с трудом уладил этот инцидент. В Олите, Каппаросе и Вальтере королеву также ожидал тёплый приём, а в Туделе в честь неё устроили бой с быками.
Наконец, перебравшись через Пиренеи, она 2 февраля 1560 года добралась до Гвадалахары и через два дня въехала в город, словно сказочная принцесса, верхом на лошади, покрытой серебряным чепраком, вышитым испанскими замками, французскими лилиями и другими эмблемами. Свои же тёмные волосы королева спрятала под светлым париком, как обычно это делала в холодную пору года. Во дворе дворца герцога Инфантадо её уже ждала Хуана Австрийская, сестра короля, со свитой дам, среди которых были невестка и внучка Инфантадо, а также герцогиня Альба, принцесса Эболи и другие. Вместе с хозяином дворца, его братом-кардиналом, Хуаной Австрийской, графиней Уренья и Сюзанной де Бурбон Елизавета достигла великолепного зала, створчатые двери которого были распахнуты, а на пороге стоял Филипп II. При виде тридцатидвухлетнего мужчины, с которым отныне ей предстояло прожить всю жизнь, Елизавета остановилась и широко раскрыла глаза. Заметив это, Филипп недовольно спросил: «Что Вы рассматриваете? Мои седины?» Смутившись до слёз, Елизавета опустила глаза и пошла навстречу своей судьбе. Прежде, чем она успела преклонить перед королём колено, тот нежно обнял её и поинтересовался её здоровьем, в то время как испанцы с изумлением смотрели на такое непривычное нарушение этикета со стороны их государя. Так как по испанскому обычаю церемонию бракосочетания следовало совершить без промедления, Филипп затем взял Елизавету за руку и подвёл к временному алтарю, воздвигнутому посредине зала. Пока кардинал Мендоса благословлял молодых, сестра короля и герцог Инфантадо в качестве свидетелей держали над ними балдахин. Перед первой брачной ночью необходимо было отстоять ещё суточную мессу бдения. Но так как по европейским обычаям до наступления половой зрелости невеста не могла вступать в отношения с женихом, король решил сократить обряд. Посажённые отец и мать отвели супругов в брачный покой, а епископ Памплоны за недостатком времени благословил их через дверь. Спустя несколько минут новобрачные вышли и Филипп II объявил всем, что он счастлив.
На следующее утро герцог Инфантадо сделал побудку новобрачным сначала пушечным салютом, а потом музыкой. После чего в их спальню внесли поднос с украшениями, веерами и перчатками. Не были обделены также подарками знатные дамы и кавалеры из свиты королевы. На протяжении шести дней гостеприимный хозяин развлекал гостей турнирами, банкетами, балами и охотой. Наконец, 10 февраля королевская чета покинула Гвадалахару и отправилась в Толедо. А 14 февраля Елизавета совершила торжественный въезд в столицу, которую испанцы гордо называли «короной Кастилии и светом всего мира». Королева сидела на белой лошади с кофрами, принадлежавшими ещё матери Филиппа, покойной императрице, густо расшитыми сияющими драгоценными камнями, так что казалось, будто всадница парит на радуге. На ней было платье из голубого дамаска, подбитое мехом и всё искрившееся от драгоценностей, включая кружевной воротник. В этот раз Елизавета не надела парик по просьбе мужа и держала в руке богато вышитый носовой платок (пожалуй, первый в Европе). Вдобавок, она первой из испанских королев появилась на публике с открытым лицом, в то время как все её предшественницы за пределами дворца носили вуаль. Её путь лежал в королевский дворец Алькасар, который, словно страж, возвышался над Толедо. Пока королева пересекала двор, пушки салютовали ей с крепостных валов. У подножия широкой мраморной лестницы её ожидала Хуана Австрийская в сопровождении своего племянника, дона Карлоса, который был болен, однако поднялся с постели, чтобы поприветствовать свою прекрасную мачеху. Позади него стоял дон Хуан Австрийский, бастард императора Карла V. Серьёзно посмотрев в глаза своей бывшей невесте, наследник испанского престола затем преклонил колено и поцеловал её руку. Сестра короля также представила Елизавете своих дам, в том числе, художницу Софонисбу Ангиссолу, которую Филипп II специально выписал из Италии, узнав об увлечении жены живописью. Но когда подошла очередь некой Изабель де Оссорио, доброжелательный тон Елизаветы внезапно переменился и стал резким. Ещё до её отъезда Екатерина Медичи, узнав о многолетней связи этой особы с Филиппом II, приказала дочери сразу поставить её на место, дабы Изабель де Оссорио не смела претендовать на ту роль, что играла во Франции герцогиня де Валентинуа. После этого бывшую любовницу католического короля больше никто не видел при дворе.
Жизнь в Алькасаре была размеренной и однообразной. «Мне это место показалось одним из самых скучных в мире. Но уверяю вас, мадам, что у меня такой хороший муж, и я так счастлива, что даже если бы это было в сто раз скучнее, мне бы совсем не было скучно», - писала Елизавета матери. Из-за множества государственных дел Филипп II приходил в спальню жены очень поздно. Иной раз королева засыпала, не дождавшись его. А когда ей сообщали, что, застав её спящей, супруг ушёл, она очень огорчалась. И на следующий раз не спала почти всю ночь, отчего просыпалась поздно, около полудня. Сестра короля тоже жила очень уединённо и не слишком стремилась к общению с невесткой, возможно, ввиду незнания языка. Что же касается дона Карлоса, то ему навещать мачеху мешала болезнь. Несмотря на то, что она целые дни проводила в одиночестве, никто ни разу не слышал от Елизаветы ни одной жалобы. Она развлекала себя тем, что брала уроки живописи у Софонисбы Ангиссолы, написавшей её портрет, и уроки игры на виоле, узнав, что Хуана Австрийская прекрасно владеет этим музыкальным инструментом. Представители знати тоже не спешила с визитами к королеве, так как были возмущены тем, что не могли занять при её дворе должности, которые полагались им по праву. Хотя королева-мать заранее договорилась с католическим королём, что после его повторного бракосочетания с Елизаветой её французская свита будет распущена, на деле этого не произошло. Возможно, Филипп II пошёл на вопиющее нарушение правил из-за внезапной болезни жены. В воскресенье 20 февраля Елизавета позвала к себе всех своих фрейлин. Она выглядела беспокойной и лицо её пылало. Приказав закрыть дверь изнутри, королева принялась танцевать вместе с девушками и угощать их вином к удивлению испанских слуг. Ночью Елизавета ощутила лёгкое недомогание, а утром у неё начался жар и тело покрылось сыпью. Филипп II приказал трём испанским докторам, к которым присоединились два лекаря королевы, осмотреть её. Врачи диагностировали ветряную оспу и пустили ей кровь в присутствии короля, всячески поддерживавшего юную супругу. К вечеру жар спал и ночь она провела спокойно. Недели через две Елизавета почувствовала себя лучше и даже смогла принять епископа Лиможа, посланника французского короля, с разрешения Филиппа II имевшего доступ в личные покои королевы. Елизавета считала Себастьяна де л’Обеспина «почти отцом» и всегда прислушивалась к его советам. От посла она узнала, что 1 февраля в Нанте близ порта Гюг во Франции был составлен протестантский заговор против Гизов. Согласно планам заговорщиков (их прозвали гугенотами), они хотели захватить братьев, предать их суду и таким образом «освободить короля», установив над ним регентство Бурбонов. Однако слухи о заговоре дошли до герцога Гиза, поспешившего 21 февраля перевести королевский двор из Блуа в соседний замок Амбуаз. Местные жители и посланные Гизами войска подавили мятеж и в Амбуазе начались казни гугенотов: с трибуны Франциск II, Екатерина Медичи и герцог Орлеанский, брат короля, наблюдали за тем, как пятьдесят два дворянина лишились голов на плахе.
Весной Филипп II отправился в своё поместье в Ассегну, расположенное в миле от Толедо, чтобы поохотится и подготовить рыцарский турнир в честь королевы. Бороться за честь быть её рыцарями должны были дон Карлос, Хуан Австрийский и Александр Фарнезе, племянник короля, воспитывавшийся при испанском дворе. Но из-за того, что инфант не смог справиться со своей лихорадкой, турнир в Ассегне так и не состоялся. Вместо этого король приказал устроить состязания в пешем поединке прямо во дворе Алькасара. Перед отъездом Филиппа II дворецкий королевы попросил у неё аудиенции. Шестидесятилетний граф Альба де Листа, на сестре которого был женат герцог Альба, имел при испанском дворе репутацию сурового старого солдата, учтивого с дамами, но невосприимчивого к лести или софистике любого рода. Без всяких обиняков он объявил королеве волю её царственного супруга: она может оставить у себя на службе только лишь самых любимых своих слуг, остальная же её свита должна быть распущена. Елизавета не стала спорить с дворецким, однако использовала всё своё влияние на супруга и добилась от него значительных уступок. В том числе, Луиза де Бретань, которая стала её статс-дамой после отъезда Сюзанны де Бурбон, и другие соотечественницы королевы сохранили свои должности. Вдобавок, почётными дамами Елизаветы были назначены герцогиня Альба, принцесса Эболи, герцогиня Нахара, маркиза де Сенета и графиня Альба де Листа. Ещё Елизавета попросила, чтобы её бывший управляющий аббат Сент-Этьен был назначен её раздатчиком милости. При ней остались также её врачи и аптекари, скорняк, ювелир и портной Эдуард Леат, не говоря уже о карлике Монтене, в пару к которому супруг подарил ей карлицу Магдалену Руис. Во время отсутствия Филиппа II Елизавету дважды навестил дон Карлос, который страдал из-за болезни и был сильно не в духе. Королева постаралась, как могла, поднять настроение пасынка танцами, играми и другими развлечениями.
Как только французский посол договорился о выплате оставшегося приданого Елизаветы (400 000 золотых крон), Филипп II сразу назначил жене ежегодное содержание в 80 000 дукатов, а потом увеличил его до 100 000. Это оказалось весьма кстати, так как она уже задолжала своему казначею. После выздоровления королева снова ощутила вкус к жизни и каждый день заказывала себе новые платья. Испанцы завистливо шептались, что это озолотит портного, которого Елизавета привезла с собой из Парижа, и окончательно опустошит и без того дефицитную испанскую казну. Однако король смотрел на все траты юной жены сквозь пальцы. Он был явно влюблён в Елизавету и с нетерпением ждал, когда ему представится возможность, наконец, консумировать свой брак. Кроме того, Елизавета вознаградила слуг, заразившихся от неё ветряной оспой, и тех дворян, которые не вошли в её придворный штат и готовились к отъезду. Епископ Лиможа за свои услуги получил в подарок небольшое имение, а барон де Лансак – пенсию. Во время Великого поста королевской чете пришлось временно разлучиться, поскольку Филипп II в своём благочестивом рвении большую часть этого периода посещал святыни и реликвии, отдав на этот раз предпочтение ордену Калатрава. Елизавета же провела Страстную неделю в Толедо с Хуаной Австрийской и сестра короля осталась очень довольна набожностью своей невестки. За то время, пока католический король был в Калатраве, его молодая супруга выучила испанский язык и прислала ему два письма. Во время отсутствия Филиппа граф де Беневенте пригласил королеву и её дам на постную трапезу в зале своего дворца в Толедо. Трапеза состояла из пятидесяти блюд: двадцать пять были изысканными кондитерскими изделиями и сухофруктами, а остальные блюда содержали всевозможную рыбу. Гостей обслуживали пажи в пышных ливреях, и каждое блюдо было поставлено на стол под звуки труб. Последним блюдом, принесённым Её Величеству, была форель, которая весила двадцать два фунта. Кроме того, имело место изобилие изысканных вин и напитков всех сортов. Королева и её дамы отдали должное угощению и удалились очень довольные любезностью хозяина. Хотя графиня Уренья ворчала, что раньше испанские королевы не позволяли себе никаких визитов во время Поста и молились в полном уединении.
После Пасхи Филипп II решил отдохнуть с женой две недели в Аранхуэсе, своей охотничьей резиденции. Путешествовать туда легче было по спокойным водам Тахо. Королева с дамами разместилась под навесом на корме лодки, в то время как в другой её части сидели гребцы. Вокруг расстилались иссушённые солнцем степи Ла-Манчи, так непохожие на цветущие долины Сены и Луары. Расположенный между Толедо и Мадридом, Аранхуэс своим зелёным пейзажем напоминал оазис среди пустыни. Суда по очереди заплывали в канал, прорытый на левом берегу и, высадив пассажиров, возвращались назад, чтобы встать на причал вдоль искусственного острова, окружённого с трёх сторон рекой. Попасть туда можно было по арочному мосту. На острове стоял небольшой двухэтажный дворец, когда-то принадлежавший ордену Сантьяго, а теперь переделанный под охотничий дом короля. Так как места там было маловато, то, не считая слуг, Филипп II взял с собой в Аранхуэс только избранных дворян. Что же касается дона Карлоса и сестры короля, то они отправились дальше, в Мадрид. Однако король трудился даже в Аранхуэсе. С утра, усевшись за конторку перед открытым окном, выходящим на реку, он просматривал бумаги и что-то писал. Елизавета же, встав позже, выходила со своими дамами, чтобы полюбоваться тем, как её фрейлины на берегу танцуют с кастаньетами. Все дни в Аранхуэсе король и королева проводили вместе: охотились и ловили рыбу. А также обсуждали планы о строительстве здесь дворца и об устройстве парков. Это место, вероятно, напоминало Елизавете сады Фонтебло, в котором она родилась
После Аранахуэса королевская чета отправилась в Мадрид. Как и большинство городов Испании, он был основан маврами на высоком берегу реки Мансанарес в качестве цитадели, которую император Карл V, отец нынешнего короля, перестроил в мадридский Алькасар, являющийся частью городской стены. Вообще,Мадрид был похож на большую деревню, но Елизавете нравилось, что там не так людно и шумно, как в Толедо. Из окон замка были видны река и сады Кампо де Каса, куда королева почти ежедневно совершала верховые прогулки. 11 августа Елизавета достигла, наконец, половой зрелости. Узнав, что у королевы начались «женские дни», дамы наперебой принялись поздравлять её, чем весьма смутили застенчивую Елизавету. Через три дня король пришёл к ней в спальню. Наутро фрейлины, притворно краснея, шептали друг другу на ушко, что близость с мужем далась нелегко неопытной юной королеве. Испанцы же говорили, что королева совершила чудо, превратив Филиппа II, холодного даже с близкими родственниками, в любящего супруга. Король буквально по губам читал все желания Елизаветы. А она говорила: «Я хочу только понравиться королю и желаю того, что он желает». В конце августа королевская чета покинула жаркий Мадрид. По возвращению в Толедо Анна де Бурбон, дочь герцога де Монпасье, пожаловалась королеве на приставания графа Альбы де Листа. Эта девушка была примерно того же возраста, что и Елизавета, и получила образование вместе с ней в Сен-Жермене благодаря своей матери, наперснице Екатерины Медичи. Не занимая никакой официальной должности, она осталась в Испании на правах подруги королевы и её близкой родственницы. Выслушав Анну, Елизавета затем поговорила с королём, а тот – с герцогом Альбой. Однако последний заявил, что его шурин не делал ничего плохого. Дело закончилось тем, что герцогиня де Монпасье прислала свои извинения дворецкому Елизаветы в связи с ошибочными обвинениями её дочери. Таким образом, Анне де Бурбон пришлось сносить презрение испанцев до приезда жениха, которого ей срочно нашёл отец и который должен был увезти её домой. Этот эпизод свидетельствует о том, что фрейлины королевы подвергались домогательствам со стороны испанцев.
До конца сентября у Елизаветы так и не начались «женские дни», поэтому в её окружении заговорили сначала осторожно, а потом более уверенно о том, что она в положении. К королеве-матери сразу направили гонца, однако его пришлось вернуть с полдороги, так как у Елизаветы произошёл выкидыш. К счастью, срок был небольшой и королева быстро пошла на поправку, успокоив себя тем, что она ещё молода и у неё будут дети. Чтобы утешить жену, потерявшую ребёнка, Филипп II решил устроить в честь неё бал в большом зале дворца. Когда Елизавета под звуки труб вошла внутрь, Филипп II уже сидел на троне под балдахином из красного и жёлтого бархата с изображениями королевских гербов. Тут же присутствовали Хуана Австрийская и дон Карлос. На королеве было роскошное платье из серебряной парчи, окантованное золотой лентой, в то время как её причёску украшала диадема из драгоценных камней. За ней следовали трубачи, а потом дамы, кто в малиновом бархате, расшитом золотыми нитями, кто в парче разных расцветок, и фрейлины в платьях из белого штофа с бисером. К ним портной сшил такие же штанишки, которые выглядывали из-под юбок, когда девушки приподнимали подол. Наряды фрейлин привели в восторг Филиппа и придворных, которые сразу же окрестили маскарад: «Балом Франции». Теперь королева стала чаще проводить время со своими придворными: каждый вечер она устраивала приём для близких друзей и два раза в неделю для всего двора. (В одном из своих писем Екатерина Медичи поделилась с дочерью воспоминаниями о том, что всегда старалась держать своих дам при себе, в том числе, и Диану де Пуатье, исходя из того, что пока они развлекают её, значит, в это время не развлекают короля). Появились у Елизаветы и подруги среди испанок, в том числе, Анна де Мендоса, принцесса Эболи, правый глаз которой закрывала чёрная повязка. По одним свидетельствам, она повредила его во время урока фехтования, а по другим, это произошло, когда, читая книгу, она разрезала страницы и случайно ткнула себе в глаз ножиком. Впрочем, это ничуть не портило красоту Анны, муж которой, Руй Гомес де Сильва, был близким другом Филиппа II и даже спал в его покоях. Поговаривали, что этот отпрыск захудалого португальского рода возвысился благодаря тому, что женился на любовнице своего господина. И что Анна, якобы, родила своего старшего сына от короля. Но Елизавета, по-видимому, не придавала значения этим слухам и, по совету матери, поддерживала принца Эболи, который возглавлял придворную группировку, противостоявшую партии герцога Альбы. Этот супруг «по доверенности» вскоре доставил Елизавете новые неприятности.
Во время очередного заседания королевского совета герцог Альба обвинил статс-даму королевы, что она мало способствует тому, чтобы Елизавета переняла обычаи Испании и препятствует испанцам, которые хотели бы служить ей. После чего большинство членов совета высказалось за то, что Луизу де Бретань следует заменить герцогиней Альба. Узнав, что Альбу подстрекает его родственница графиня Уренья, не поладившая со статс-дамой, Елизавета обратилась за помощью к принцу Эболи. По совету последнего она попросила мужа принять её и, получив положительный ответ, спустилась вместе с Луизой де Бретань и главной камеристкой в Малый кабинет. Расхвалив свою статс-даму перед королём, Елизавета попросила его не верить тем, кто клевещет на неё. После чего вместе с Луизой де Бретань показала письма королевы-матери, в которых та советовала им выказывать по отношению к Филиппу II смирение и покорность. Графиня Уренья же, видя расположение королевы к статс-даме, заявила, что, возможно, не зная языка, Луиза де Бретань не оценила её искренность и добрые намерения. Таким образом, извинившись, испанка предложила статс-даме свою дружбу. Что же касается короля, то он вполне удовлетворился этим. Однако не только испанцы были недовольны Луизой де Бретань, по своему усмотрению распоряжавшейся имуществом и должностями при дворе Елизаветы. Она умудрилась поскандалить с камеристкой Клод де Винё, любимицей королевы, причём эти дамы так громко обвиняли друг друга во всех грехах, что слух об этом дошёл до короля, который приказал запереть обеих на несколько дней в их комнатах. Впрочем, вскоре их выпустили на свободу из-за того, что королева снова заболела.
Несчастья стали сыпаться на Елизавету одно за другим. Видя, что душная атмосфера Толедо оказывает вредное воздействие на здоровье жены, Филипп II позволил ей уехать после Рождества в имение в Мазарамбросе неподалёку от столицы, которое Елизавета получила от него в подарок. Сопровождал её Руй Гомес, так как король был очень загружен делами. Хуана Австрийская, в последнее время почти не разлучавшаяся с невесткой, тоже поехала с ней. В Мазарамбросе королеву уже ждал французский посол, сообщивший ей, что 5 декабря 1559 года в Орлеане скончался Франциск II. Не сдержав слёз, она с письмом матери в руках удалилась в свою комнату. Выплакавшись, Елизавета первым делом написала послание мужу с просьбой защитить её брата, нового короля Карла IХ, которому исполнилось всего десять лет, а потом – матери с выражением соболезнования. Затем приказала своей свите облачиться в траур. После разговора с послом у королевы началась мигрень, а потом её стало лихорадить. В течение следующего дня, правда, она почувствовала себя лучше и смогла встать с постели. Однако ночью лихорадка вернулась и на теле появилась сыпь, поэтому утром в Толедо была отправлена депеша, извещавшая о болезни Елизаветы. Срочно прибыв в Мазарамброс, Филипп II почти весь день провёл у ложа жены, которая сразу начинала проявлять беспокойство, едва он выходил. На рассвете к ужасу всего двора врачи диагностировали у королевы натуральную оспу. Более двух недель она находилась между жизнью и смертью: никого не узнавала и бредила. Всё это время статс-дама почти не отходила от неё. Король же приезжал из Толедо ещё два раза и проводил по несколько часов у постели супруги. Испанцы со слезами на глазах возносили к небу молитвы о выздоровлении королевы. Наконец, 10 января, в болезни Елизаветы произошла благоприятная перемена и через несколько дней врачи сообщили королю, что она находится на пути к выздоровлению. Болезнь, однако, сильно подпортила её внешность: кожа на лице сморщилась, волосы стали выпадать и на какое-то время ухудшилось зрение. Поэтому Луиза де Бретань по совету врачей усердно омывала лицо своей госпожи молоком ослицы и накладывала бальзам, присланный Екатериной Медичи, как только до Франции дошла весть о болезни её дочери. Филипп первым поспешил сообщить радостную весть тёще о выздоровлении Елизаветы в своём письме от 22 января 1561 года. Однако силы королевы во время болезни были настолько ослаблены, что она ещё долго не могла подняться с постели. Тогда же к ней привели чуть ли не столетнюю старуху, жившую в Мазарамбросе, по имени Беата, которая сделала несколько верных предсказаний, в том числе, о смерти Генриха II. Но когда у предсказательницы спросили, кого родит королева: дочку или сына, та ответила, что ребёнок появится не раньше чем через полтора года. Не успела Елизавета опечалиться, как Беата добавила, что это не помешает ей быть самой счастливой женщиной на свете.
Постепенно лицо Елизаветы стало почти таким, как до болезни, и в первый же день, когда она решила позавтракать с золовкой в саду, из Толедо вернулся Филипп II вместе с доном Карлосом. Во время разговора с королём Елизавете доставили пакет из Франции, в котором кроме писем были портреты её матери, брата Карла IХ и сестры Маргариты Валуа. Екатерина Медичи очень хотела выдать свою младшую дочь за дона Карлоса и просила Елизавету поспособствовать её матримониальным планам. Однако Филипп II отговорился тем, что его сын ещё слишком молод. Время до Великого Поста король решил провести с женой в Аранхуэсе. За год дворец там значительно перестроили и расширили, устроили фонтаны и каскады и засадили величественную аллею вязами. За работами в Аранхуэсе наблюдали два опытных садовника, которых по просьбе Елизаветы прислала Екатерина Медичи. Проведя в Аранхуэсе первые четыре недели Великого поста, король затем удалился в монастырь Сан-Хуан-де-лос-Рейес в Толедо, а дона Хуана – в Нуэстра-Сефиора-де-Кармель. Елизавета же осталась в Аранхуэсе под надзором герцогини Альбы, принцессы Эболи и главной камеристки. Дону Карлосу тоже разрешили остаться со своим наставником доном Гарсиа де Толедо и дворецким принцем Эболи. Ещё в период жениховства он получил миниатюрный портрет Елизаветы и повсюду таскал его с собой. Увидев же воочию свою мачеху, был окончательно очарован ею. В свой черёд, Елизавета всегда относилась к нему по-дружески. Дон Карлос взял за обычай, воздавая должное королеве, одновременно пренебрежительно отзываться о своём отце, отнявшем у него невесту. Однако во время пребывания в Аранхуэсе инфант вёл себя более пристойно, чем обычно. Вероятно, красота и доброжелательность Елизаветы смягчили его сердце. Он читал королеве собственные сонеты на французском языке, в которых жаловался на свою судьбу. А также преподнёс ей собачку «в противовес» её любимому попугаю, подаренному королём. «Я думаю, он хотел бы быть нашей госпоже более близким другом…», - многозначительно написала в письме к королеве-матери Клод де Винё. Однако вряд ли этот урод, любивший мучить животных и слуг, мог вызвать у Елизаветы другие чувства, кроме жалости.
В Аранхуэсе Елизавета узнала о кончине своего дворецкого, графа Альбы де Листа, на место которого король временно назначил герцога Альбу. Ещё в марте отъезд Луизы де Бретань, Анны де Бурбон и других дам был окончательно решён. Впрочем, они сожалели только о том, что у них больше не будет такой доброй госпожи, как Елизавета. Главной дамой королевы стала герцогиня Альба. Благодаря дружбе с этой испанкой королеве удалось примириться с её супругом и графиней Уренья. Теперь почти все должности при её дворе занимали испанцы. Из французских дам с Елизаветой остались только Клод де Винё, которая стала хранительницей ей драгоценностей, и три фрейлины. Тем временем Екатерина Медичи всё бомбардировала дочь письмами со своими рекомендациями. В начале апреля она прислала шифровку, в которой просила Елизавету использовать всё своё влияние на мужа, чтобы не допустить брака между доном Карлосом и Марией Стюарт. Елизавета и сама не желала видеть бывшую подругу в Испании. Достаточно было того, что она всё детство провела в тени Марии. В то же время ей надоела и напористость матери, желавшей выдать младшую дочь за дона Карлоса, тем более, что король противился этому браку. Вдобавок, королева-мать заклинала дочь и зятя не верить той лжи, которую распространяют о ней Гизы. Это была довольно трудная задача, так как Филипп II был взбешён поведением тёщи. Если при Франциске II отношения между Францией и Испанией были как никогда хорошими (чему немало способствовала также Елизавета), то с тех пор, как на престол вступил Карл IХ, положение изменилось. Королева-мать созвала Генеральные штаты, которые утвердили её не просто регентшей, а правительницей королевства, по сути дела, суверенным монархом, и теперь она правила Францией вместо несовершеннолетнего короля. Недалёкого же Антуана Бурбона сделала наместником королевства, а его родного брата, принце Конде, приговорённого к смертной казни за организацию Амбуазского заговора, освободила из-под ареста. Пока у власти находились Гизы, католический король был уверен, что они не дадут ереси распространиться во Франции. А теперь – нет. Поэтому испанский посол де Лара в грубой форме отчитал Екатерину Медичи. Что же касается Елизаветы, то она старалась поддержать мать. «Я уверена, что матушка со всем справится и всё преодолеет, - говорила королева епископу Лиможа. - Она всего лишь хочет защитить моих братьев и королевство…» В конце концов, Екатерине Медичи удалось избавиться от бывшей невестки: 12 августа 1561 года Мария Стюарт отплыла в Шотландию.
В мае 1561 года Филипп II неожиданно издал указ о переводе двора и всех государственных учреждений в Мадрид. Из Толедо на северо-восток потянулись телеги, наполненные скарбом и кипами бумаг из королевских архивов. Придворные, в основном, были очень недовольны затеей с этим переездом. В Мадриде не было даже собора, не говоря уж о трибунале святой инквизиции или университете. А в Толедо только-только отстроили королевский дворец. Было много пересудов, почему он принял такое решение: из-за более удобного географического положения Мадрида или хорошего водоснабжения. А, может, из-за жены? Толедо Елизавете не нравился, она несколько раз болела там, да и зимы там были холоднее, чем в Мадриде. Пострадавшее здоровье королевы заметно улучшилось с изменением столицы. Филипп и Елизавета были счастливы («Он лучший супруг, какого только можно представить»), несмотря на то, что по этикету они ели отдельно и спали отдельно, только ночью король приходил в спальню жены. Впрочем, каждый день Филипп II находил в своём плотном рабочем графике два часа, чтобы после полудня провести их с королевой. Апартаменты короля в большинстве дворцов располагались над покоями Елизаветы, их соединяла тайная лестница, выходившая в небольшой салон, доступ в который был закрыт даже главной камеристке. Вслед за королём в Мадрид стала переселяться знать и строить там себе дома и дворцы. Жители Мадрида полюбили Елизавету. Когда она отправлялась в церковь, монастырь или сад, вокруг воцарялась невиданная толкотня и давка. Все желали её видеть; и счастлив был тот, кто мог сказать: «Я видел королеву!» «Её лицо было прекрасно, - писал Брантом, - и чёрные волосы, оттенявшие её кожу, делали её такой обворожительной, что… придворные не отваживались на неё посмотреть из страха быть охваченными к ней страстью и тем самым вызвать ревность короля и подвергнуть её жизнь опасности». И всё же нашлись люди, пытавшиеся очернить Елизавету в глазах любящего супруга. Кто-то нашептал монарху, что его супруга и сын состоят в любовной связи. Но сколько Филипп II не следил за ними, ничего подозрительного не обнаружил. В конце концов, от греха подальше, он решил отправить сына в университет в Алькалу. Однако дона Карлоса больше интересовала не учёба, а еда, вино и женщины. В воскресенье 19 апреля 1562 года семнадцатилетний инфант решил навестить молоденькую дочь одного из университетских садовников. Спускаясь в сумерках по узкой заброшенной лестнице, ведущей в сад, он споткнулся и упал, сильно ударившись головой об дверь. Дона Карлоса, потерявшего сознание, отнесли в спальню, где его осмотрели врачи и перевязали рану на голове. Однако на десятый день рана снова сильно воспалилась. 31 апреля у инфанта начались сильная лихорадка и бред. Королевский хирург Андреас Везалий пошёл на крайние меры и вскрыл череп больного, выпустив оттуда жидкость. Тем самым он вернул инфанта к жизни. Тем не менее, Филипп II, приехавший сразу после получения известия о болезни сына, приписал это мощам фра Диего из Алькалы, которые он приказал положить в постель сына. А после того, как дон Карлос подтвердил, что когда он был без сознания, к нему явился этот усопший францисканец, Филипп II решил обратиться к папе с просьбой о его канонизации. К сожалению, наследник частично остался парализованным, и мучительные головные боли преследовали всю его недолгую оставшуюся жизнь. Когда он немного поправился, отец решил женить сына на эрцгерцогине Анне Австрийской, которая была младше дона Карлоса на четыре года и приходилась ему кузиной (позднее она стала четвёртой женой Филиппа II).
Если в первые годы после приезда в Испанию Елизавета очень скучала по Франции, то постепенно она привыкла к новой родине: говорила со своими подданными только на их родном языке, одевалась по испанской моде и старалась придерживаться испанских обычаев. (Она почти не красилась, но пользовалась итальянскими и французскими духами, которые ей постоянно присылала мать). Когда 17 января 1562 года Екатерина Медичи издала «Эдикт веротерпимости», признавший за гугенотами право исповедовать свою религию, хотя и с некоторыми ограничениями, по совету супруга Елизавета предупредила мать, что если она признает католичество единственно правильной религией, то получит поддержку от Испании, а если нет – получит Испанию в качестве врага. Екатерина Медичи, которая перед замужеством дочери надеялась на дружественную по отношению к Франции политику Испании, была шокирована таким развитием событий и отмечала в своих письмах, что дочь стала «очень испанской», и совершенно вышла из-под влияния матери. На что та ответила следующим образом: «Я испанка, я признаюсь в этом, это моя обязанность, но я ещё и твоя дочь, та же самая, которую ты когда-то послала в Испанию…» Тем временем события во Франции развивались стремительно. 1 марта 1562 года герцог Гиз отправился в свои семейные владения в Шампани и по пути, проезжая через местечко Васси, услышал песнопения гугенотов в сарае близ городской стены. Между гугенотами и людьми Гиза завязалась жестокая схватка, в результате которой семьдесят четыре протестанта погибли и более сотни были тяжело ранены. Весть о резне в Васси разнеслись по всему королевству и в Париже герцога встретили как триумфатора. В ответ принц Конде покинул город и, объединившись с адмиралом Колиньи, захватил Орлеан, а затем – Руан, водрузив над ними гугенотский штандарт. Так началась первая религиозная война во Франции, во время которой погибли Антуан Бурбон и Франциск Гиз. Когда в 1563 году был подписан мир с гугенотами, Екатерина Медичи задумала совершить грандиозное королевское турне по Франции, во время которого хотела встретиться с дочерью и зятем.
При Филиппе II начался Золотой век Испании – период расцвета культуры, который под конец его правления ознаменовался творчеством таких гениев, как живописец Эль Греко и писатель Мигель Сервантес. Сам король был прекрасным математиком и написал книгу «Порядок творений» о многообразии природы. Ещё он собрал большую коллекцию картин, причём его самыми любимыми художниками были Босх и Тициан. Елизавета тоже любила живопись и сочиняла музыку, так, после неё осталось пять опер. Есть свидетельства, что она неплохо рисовала. Епископ Лиможа писал Екатерине Медичи, что её дочь очень быстро набросала несколько портретов в его присутствии. Известно, что королева покровительствовала итальянской художнице Софонисбе Ангиссоле и испанскому художнику Алонсо Санчесу Коэльо, которые стали её друзьями. Несмотря на строгий этикет, Елизавете удалось внести разнообразие в жизнь испанского двора. Она любила игры в карты и кости, пикники, дорогие напитки и, самое главное, балы и маскарады. Постепенно всё это вошло у испанцев в привычку. Филипп II искал место неподалёку от Мадрида, где мог бы уединяться с супругой не только в летнее время. Он говорил, что хочет «построить дворец для Бога и лачугу для короля». В 1563 году у подножия гор Сьерра-де-Гвадаррама был заложен первый камень Эскориала, строительство которого продолжалось двадцать один год. Этот шедевр архитектуры был воздвигнут в честь святого Лаврентия, монастырь которого испанцы случайно разрушили в предыдущей военной кампании. Согласно, замыслу короля, в плане он должен был напоминать железную решётку, на которой вживую был изжарен этот святой. Комплекс представляет собой почти квадратное в плане сооружение, в центре которого располагается церковь, к югу — помещения монастыря, к северу — дворец; для каждой из частей – свой внутренний двор. В убранстве комнат использовались лучшие материалы и были собраны лучшие мастера полуострова и других стран. Кроме того, Филипп II планировал разместить здесь свою драгоценную коллекцию живописи, для которой уже не хватало места в других дворцах. Одной из самых любимых его картин была «Даная» Тициана, на которой художник изобразил венецианскую куртизанку Анджелу, любовницу кардинала Александра Фарнезе.
После трёх лет брака король не слишком надеялся получить от хрупкой болезненной жены здорового сына, здоровье дона Карлоса тоже желало лучшего, поэтому Филипп II решил выписать из Германии своих племянников, эрцгерцогов Рудольфа и Эрнста, которых планировал сделать своими наследниками. А вот Елизавета не теряла надежду. Однако, узнав в начале 1564 года, что Евфразия Гусман, фрейлина Хуаны Австрийской, ждёт ребёнка от короля, она очень расстроилась. Впрочем, король был довольно строг с любовницами, не тратил на них государственную казну и старался, как мог, скрывать свои похождения на стороне от жены. Чтобы заставить замолчать сплетников и успокоить королеву, Филипп II дал Евфразии приданое и заставил её выйти замуж за Антонио Луиса де Лейва, третьего принца Асколи. Венчание состоялось весной 1564 года в часовне мадридского Алькасара. Свидетелями были Елизавета и дон Хуан Австрийский, незаконнорожденный брат короля. И тут обнаружилось, что королева тоже ждёт ребёнка. В мае 1564 года было официально объявлено о её беременности. В августе того же года король и королева стояли возле окна дворца в Мадриде с Хуаной Австрийской, ожидая начала большого приёма. Внезапно Елизавета увидела Евфразию де Гусман, теперь принцессу Асколи, прибывшую во дворец на приём, одетую почти как королева и всячески выпячивавшую свой живот. Раньше при испанском дворе такое было немыслимо. Вероятно, королева вспомнила, как Диана де Пуатье, любовница Генриха II, частенько заменяла Екатерину Медичи на официальных приёмах, потому что лицо Елизаветы исказилось, из носа пошла кровь и ей пришлось удалиться. Она послала сказать королю, что не может присутствовать на празднике из-за плохого самочувствия. У королевы начался жар. Лечили её обычными в то время кровопусканием и клизмами. Следствием чего стали преждевременные роды. Испанские врачи не решались помочь Елизавете из-за правила, которое позже сформулируют так: «У королевы Испании нет ног». Согласно испанскому этикету, к королеве мог прикасаться только её муж и две-три знатные дамы, остальным же грозила за это смертная казнь. В общем, Елизавету бросили умирать. Известие о плохом состоянии королевы взволновало испанцев. «Улицы, - свидетельствовал Брантом, - были запружены людьми, направлявшимися в различные церкви и больницы, чтобы помолиться за выздоровление Её Величества». Спас её итальянский врач, присланный Екатериной Медичи. Однако она потеряла двух девочек-близнецов. Угроза здоровью Елизаветы сохранялась ещё три недели, в течение которых она находилась между жизнью и смертью и временами теряла сознание. Филипп II был крайне расстроен и пристыжен. От постели супруги он не отходил ни на шаг, и держал её за руку. После этого случая король уже никогда не изменял жене. Испанцы же считали, что королеву спас Бог, внявший их слезам и молитвам. Выздоровление Елизаветы было отпраздновано публичным шествием по улицам Мадрида с большим размахом.
Частые болезни и неудачные роды не прошли бесследно для здоровья Елизаветы. Она становилась всё более бледной, худой и слабой. Несмотря на это, королева с нетерпением ждала встречи с роднёй, которая должна была состояться на границе двух королевств в городе Байонне. Филипп же, величавший тёщу: «Мадам Гадюкой», сообщил последней, что обычай не велит ему покидать пределы своего государства даже для встречи с другими монархами. Но жене запрещать делать это не стал. Правда, приставил к ней в качестве своего личного представителя грозного герцога Альбу, который должен был поставить Екатерину Медичи на место. 12 июня 1565 года в полумиле от Эрнани католическую королеву встретил её четырнадцатилетний брат Генрих, герцог Анжуйский. А 14 июня на плавучем понтоне посередине реки Бидассоа двадцатилетняя Елизавета обняла своего брата-короля, который был пятью годами младше её. Прибыв на французскую сторону реки, королева отправилась дальше верхом с многочисленным эскортом знатнейших вельмож Франции, всех, без исключения, католиков (по настоянию Филиппа II), в Сен-Жан-де-Люз, пригород Байонны, где на протяжении вот уже двух часов её с нетерпением ждала Екатерина. Мать с дочерью расцеловались и заплакали, после чего Елизавета обратилась к двенадцатилетней Маргарите и десятилетнему Франсуа, младшим сестре и брату. Вечером во время семейного ужина королева-мать настояла, чтобы не она, а зардевшаяся Елизавета заняла почётное место. 15 июня королева Испании совершила торжественный въезд в Байонну. Вскоре Екатерина поняла, что Елизавета сильно изменилась с тех пор, когда ещё девочкой покинула страну в 1559 году. В разговорах она повторяла слова любимого мужа. «Какой же испанкой ты стала, дочь моя! – вспомнила фразу из своего письма королева-мать. Одной из причин, по которым Екатерина Медичи хотела встретиться с дочерью и зятем, было желание выдать Маргариту за дона Карлоса. Альба же по приказу Филиппа II должен был принудить её подавить протестантскую ересь во Франции. С первых минут разговора сообразив, что её старый матримониальный план не находит отклика у гостей, королева-мать предложила новый – женить Генриха Анжуйского на Хуане Австрийской. В ходе дискуссии Альба попытался вернуться к основному вопросу, беспокоившему его господина в Мадриде. Он предложил «ловить крупную рыбу, не отвлекаясь на лягушек», то есть захватить вождей гугенотов и предать их смерти. Однако Екатерина Медичи отделалась туманными обещаниями. Она надеялась, что феерические развлечения смогут смягчить гостей, ведь недаром лионские банкиры заняли ей 700 тысяч экю.
Среди обменов дарами, балов, турниров, водный праздник, устроенный на реке Бидассоа, получился самым зрелищным. После пикника на берегу, участники которого были наряжены пастухами и пастушками, Карл IХ взошёл на борт баржи, замаскированной под плавучую крепость. Когда вслед за ним остальные гости заняли свои места на богато разукрашенных баржах, внезапно выплыл искусственный «кит», атакованный «рыбаками». Как только их копья пробили его кожу, оттуда хлынули струи красного вина. После 1575 года по заказу королевы-матери придворный художник Антуан Карон сделал эскизы, иллюстрирующие празднества французского двора, в том числе, и во время встречи в Байонне. По ним брюссельские ткачи выткали восемь гобеленов, которые позже Кристина Лотарингская, внучка Екатерины Медичи, увезла в качестве приданого во Флоренцию. Однако гобелены значительно отличаются от первоначальных эскизов. Фигуры на переднем плане явно были вышиты позже. Так, на гобелене с изображением водного праздника в Байонне слева изображена, скорее всего, Кристина Лотарингская в компании своего отца, герцога Карла III, который стоит сзади, и короля Генриха IV Бурбона. Справа поднимается на холм, вероятно, её брат Генрих II Лотарингский вместе с женой Екатериной де Бурбон. В то время как Екатерина Медичи в трауре в центре картины сидит в обнимку с любимой дочерью в специальной беседке на позолоченном судне. Благодаря этим гобеленам мы можем получить представление о роскошных праздниках, на которых присутствовала Елизавета. Один из зрителей писал: «Иностранцам всех наций пришлось тогда признать, что в этих вещах – парадах, бравадах, прославлениях и комплиментах – Франция превзошла всех, и даже самоё себя». Однако испанцев не впечатлила демонстрация французской роскоши. Для обеих сторон встреча оказалась совершенно бессмысленной. Хотя Елизавета и Екатерина были рады видеть друг друга. 2 июля 1565 года королева-мать и её дети в слезах простились с Елизаветой. Больше они с ней никогда не виделись.
После Байонны Екатерина Медичи продолжала настоятельно просить своего посла передать Филиппу II, что в случае, если тот согласится на союз между Маргаритой Валуа и доном Карлосом, она попросит руки Хуаны Австрийской для своего второго сына Генриха Анжуйского. Хуана Австрийская была вдовой наследного принца Португалии, которому уже после его смерти родила наследника, короля Себастьяна. Однако вскоре Карл V потребовал, чтобы семнадцатилетняя дочь вернулась в Испанию. Оставив новорожденного сына на попечении свекрови, Хуана управляла страной, пока её брат находился в Англии, и заботилась о своём племяннике доне Карлосе. Филипп II даже подумывал о том, чтобы поженить их. Однако умная и обаятельная Хуана уже давно подстраховалась от нежелательного брака, вступив в Орден иезуитов, но… тайно и под видом мужчины. Инфанта принадлежала к ордену настолько тайно, что до самой её смерти никто ни о чём не догадывался. Её настоящее имя никогда не упоминалась в переписке, она носила мужскую фамилию Монтойя. И в свою эпоху была единственной женщиной-иезуитом. Хуана основала в Мадриде монастырь Богоматери Утешения (Дескальсас Реалес), передав босоногим клариссинкам здание, где раньше жила семья императора Карла V и где она сама родилась. Босоногими монахинь называли потому, что они давали обет после пострига ходить только в сандалиях или вообще обходиться без обуви. Монастырь давал приют только девушкам из знатных семей, которые спасались там от навязываемых им родственниками браков. Приходили они туда не с пустыми руками, поэтому обитель была очень богата. Под влиянием золовки Елизавета тоже взяла в привычку посещать женские монастыри. А сестра короля говорила своему близкому окружению о своей решимости «либо стать супругой короля Франции, либо закончить свои дни в основанном ею женском монастыре, поскольку, кроме французского союза, не было ничего другого, соизмеримого с её достоинством». (Узнав об этом, Екатерина Медичи воскликнула: «Принцесса слишком стара для короля, моего сына, по возрасту она скорее годится Его Величеству в матери!») Когда Филипп II ездил в Вальядолид, чтобы принять участие в суде инквизиции и устроить грандиозные аутодафе (сожжение еретиков), он частенько брал с собой и жену, и сестру. Не сохранилось никаких сведений о присутствии Елизаветы на каком-либо из этих зрелищ, зато часто упоминается донна Хуана, которая, по-видимому, с непоколебимым рвением наблюдала за мучениями бедных евреев или мавров. Однако в монастырь она не ушла из-за того, что ей пришлось взять на себя воспитание двух малолетних племянниц.
Поездка Елизаветы в Байонну свидетельствует о том, что король стал больше доверять жене. В последующие годы вплоть до её преждевременной смерти он обсуждал с ней важные политические вопросы, особенно, если они касались Франции. И королева, несмотря на своё слабое здоровье, изо всех сил старалась помочь ему. О том, что она снова в положении, стало известно в конце 1565 года. Чтобы предотвратить новый выкидыш, Филипп II приказал своим лекарям не отходить от неё. Но Елизавета больше доверяла землякам, присланным Екатериной Медичи. Таким образам, столкнулись два лагеря врачей: Винсент, Монгион и Бургенсис с французской стороны и Оливарес и Гутьеррес с испанской стороны. Однажды, когда короля не было при дворе, Елизавета сообщила доктору Винсенту о своём желании принять лечебную ванну по рецепту, рекомендованному ей матерью. Доктор дал необходимые указания своему аптекарю, а королева приказала графине Уренья приготовить всё необходимое. Узнав, что ванну королеве разрешил принять Винсент, главная камеристка наябедничала дворецкому. В ответ дон Хуан Манрике (заменивший Альбу) запретил доктору Винсенту и его аптекарю готовить какие-либо ванны для Елизаветы, давать какие-либо снадобья или «…прикасаться к волоску на её голове», не посоветовавшись с испанскими врачами, а поскольку Филипп отсутствовал, королева не могла отменить его решение. Два дня спустя королева съела за обедом чёрные пудинги (кровяные колбасы) и на следующее утро пожаловалась на плохое самочувствие и головную боль. Были вызваны все врачи. Испугавшись ответственности, испанцы обратились за помощью к своим французским коллегам. Тогда доктор Винсент серьёзно заявил, что лечебная ванна - это единственное известное ему средство для лечения состояния Её Величества. И дону Хуану Манрике пришлось отменить своё вето. Больше Елизавета никогда не говорила о своих намерениях графине Уренья и прибегала к ваннам, когда ей заблагорассудится.
В конце концов, целебные ванны принесли свои плоды, и 12 августа 1566 года Елизавета родила в Сеговии здоровую девочку по имени Изабелла Клара Евгения. Перед этим королева приказала перевезти в Мадрид останки святого Евгения, первого епископа Парижа и мученика, и поклялась назвать ребёнка в честь него. Первое же имя девочка получила в честь бабушки по отцовской линии, а второе – в честь святой, в день которой она родилась. Это были трудные роды, после которых Елизавета в течение нескольких дней находилась на грани смерти. Французский посол писал, что «Фелипе вёл себя очень хорошо, как лучший и самый нежный муж, которого она могла пожелать, так как в ночь родов он всё время держал ее за руку…» После родов король объявил, что он более рад родившейся девочке, чем если бы это был наследник престола. Всего через несколько месяцев королева снова забеременела и 10 октября 1567 года родила вторую здоровую дочь Каталину Микаэлу. Её назвали в память о бабушке по материнской линии Каталиной, а Микаэлой потому, что она пришла в мир в день святого Михаила. Однако рождение второй дочери огорчило Филиппа II, из-за чего он даже не присутствовал на крещении малютки. Елизавета же впала в депрессию, хотя она была рада рождению девочки, но хотела порадовать своего мужа мальчиком, который мог бы унаследовать испанский трон. Несмотря на это, Филипп и Елизавета любили дочерей, покупали им сласти, куклы и другие игрушки. Королева старалась проводить с ними как можно больше времени. Впоследствии Изабелла Клара Евгения вышла замуж за своего кузена Альбрехта Австрийского и получила в наследство Нидерланды. А Каталина Микаэла стала герцогиней Савойи.
Дон Карлос тоже часто выражал своё желание немедленно жениться. В свой черёд, Максимилиан, король Богемии, постоянно интересовался, когда Филип II намерен женить сына на его дочери, эрцгерцогине Анне. Католический король, однако, не хотел давать согласие на женитьбу инфанта, так как надеялся на то, что Елизавета родит ему наследника. Поэтому оправдывался сначала молодостью сторон, а потом слабым состоянием здоровья дона Карлоса. А тому стукнуло уже двадцать. Об отношениях между инфантом и его отцом высказался венецианский посол: «Отец ненавидит сына, а сын — отца». Дон Карлос не мог простить Филиппу, что тот отстранил его от управления государством и выпустил книгу, состоявшую из чистых страниц, озаглавленных: «Великие и удивительные путешествия короля Филиппа». Чтобы понять всю соль этого бессловесного пасквиля, надобно знать, что король в последние двадцать лет жизни только и ездил из Мадрида в Эскориал и обратно. Когда в 1565 году турки осадили Мальту, подаренную рыцарям-иоаннитам императором Карлом V, инфант вознамерился ехать на защиту острова. Приготовив на путевые издержки 50000 дукатов, он под секретом сообщил о своём намерении Рую Гомесу де Сильва, который, в свой черёд, рассказал обо всём королю. Филипп II поручил принцу Эболи заготовить подложное письмо, будто бы полученное с Мальты и извещавшее об отражении турок; поездка дона Карлоса, таким образом, провалилась. Вдобавок, Филипп II обещал сыну должность главнокомандующего в Нидерландах. А когда в 1566 году там началась освободительная борьба против гнёта испанцев, назначил на этот пост герцога Альбу. Взбешённый инфант бросился на последнего с мечом, однако Альба отобрал у него оружие. После этого дон Карлос записал герцога в список своих врагов, который возглавлял Филипп II. На этом инфант не успокоился и решил сбежать в Германию, чтобы оттуда перебраться в Нидерланды. Он вступил в тайную переписку с руководителями восстания, как ни странно, ускользнувшую от глаз шпионов, которыми изобиловал испанский двор. Но и в этот раз он ошибся в выборе доверенного лица, поделившись своими планами со своим дядей доном Хуаном Австрийским. Сначала, правда, тот попытался отговорить дона Карлоса, но, видя, что он упорствует, выдал его королю. План инфанта снова провалился, а за ним самим был учреждён строгий надзор. В ответ дон Карлос начал баловаться чёрной магией в надежде извести короля с помощью колдовства. Когда же это не помогло, безумец сообщил духовнику на исповеди в рождественский сочельник 24 декабря 1567 года о том, что собирается убить человека. Правда, он не сказал, кого именно хочет убить, но этого было достаточно. Почтенный прелат передал Филиппу признания инфанта, и король решился прибегнуть к крайним мерам. 18 января 1568 года, в глухую ночь, Филипп II, сопровождаемый шестью грандами, вошёл в комнату спящего сына. Пробудившийся инфант, увидев отца, не решился пустить в ход ни холодного, ни огнестрельного оружия, которыми были увешаны стены его спальни. Протянув руки к Филиппу, заливаясь слезами, он воскликнул: «Батюшка… я не сумасшедший. Не убивайте, пощадите меня!! Вспомните, я сын ваш!» «Никто и не думает убивать тебя, – отвечал король спокойно, – однако же как отец я должен наказать тебя». В ту же ночь инфант был переведён в пустую, отдаленную комнату дворца и отдан под надзор четырёх придворных. Здесь рассудок окончательно покинул его: несколько раз он покушался на самоубийство. Однако своевременно принятыми мерами ему спасали жизнь. Тогда безутешный инфант перестал есть, отказался от одежды и глотал лёд, что привело к болезненной лихорадке. Когда о начавшейся агонии доложили Филиппу II, тот решил в последний раз навестить сына. Однако инфант уже никого не узнавал. Он умер на рассвете 24 июля 1568 года. Дона Карлоса похоронили со всеми почестями в одной из мадридских церквей. Было объявлено, что наследник престола «скончался от собственных излишеств».
Вскоре после рождения второй дочери Елизавета снова забеременела. Как только до неё дошло известие об аресте дона Карлоса, она заплакала и сказала, что хотя он - ненормальный, но сделал для неё много добра. Когда же королева решила навестить своего пасынка, ей категорически запретили это делать. Следующие несколько дней Елизавета заперлась в своей комнате и плакала, пока Филипп II не запретил ей это делать. Постепенно она вышла из депрессии и остаток беременности провела отдыхая, играя в карты, шутя и развлекаясь. Уже в сентябре состояние здоровья Елизаветы серьёзно ухудшилось. Она была постоянно раздражена и напугана, В последние дни перед родами боли усилились настолько, что она не могла ни спать, ни есть. В воскресенье, 3 октября 1568 года, у королевы начались ужасно сложные роды. Все врачи тут же явились в её покои, а сама Елизавета потребовала привести Филиппа. Она умоляла мужа позаботиться об их дочерях и, в случае, если у Карла IХ не будет наследников, помочь её брату Генриху Анжуйскому стать королём Франции. Елизавета также сказала ему, что знает, что жить ей осталось недолго, поэтому она в последнее время постоянно молится, и просила Филиппа о том же — помолиться за её душу. После этих слов Филипп II упал на колени. После долгих страданий двадцатитрёхлетняя королева родила мёртвую девочку, и всего через час, успев проститься с мужем и детьми, скончалась, вероятно, от заражения крови в Аранхуэсе.
Тело усопшей Елизаветы в тот же день привезли в Мадрид, омыли и забальзамировали, одели в любимое платье, завернули в чёрный бархатный саван с вышитым на нём гербом королевы и выставили в гробу в дворцовой часовне. Французский посол писал в письме, что Филипп II плакал на коленях у гроба и в ближайшие две недели не выйдет из комнаты. Карл IХ, не зная, как сообщить матери о смерти сестры, подсунул письмо под дверь её комнаты. Прочитав его, Екатерина Медичи упала в обморок. Множество людей у гроба Елизаветы искренне плакали, в отличие от других монархов, которым часто приходилось нанимать для этого актёров. Брантом свидетельствовал: «Я никогда не видел столько людей вместе». Когда королеву поместили в золотой гроб и вынесли из часовни, дворец огласился страшным криком её подруги герцогини Альбы. Все мадридцы вышли на улицы, чтобы проститься с королевой. Елизавету временно похоронили в монастыре Богоматери Утешения. Девять дней во всех церквях Мадрида молились за душу королевы, а потом на следующие девять дней по всей обширной Испанской империи был объявлен всеобщий траур. 24 октября в соборе Парижской Богоматери прошла поминальная служба. В июне 1573 года останки Елизаветы и дона Карлоса будут перенесены в Пантеон Инфантов Королевского склепа монастыря Эскориала. На кенотафе (надгробии) работы скульптора Помпео Леони она изображена за спиной своего мужа, а стоящий рядом дон Карлос – за спиной королевы Анны Австрийской, последней жены Филиппа, родившей ему долгожданного наследника. Говорят, Филипп II был замечен плачущим только раз в жизни – на похоронах Елизаветы. Екатерина Медичи отправила бывшему зятю письмо с соболезнованиями, а вскоре после того предложила ему жениться на Маргарите, сестре Елизаветы, но король отказался. Всю оставшуюся жизнь Филипп II носил строгий траур, и только отсутствие наследника мужского пола подтолкнуло его через два года после смерти Елизаветы к повторной женитьбе на своей племяннице Анне Австрийской. Характер короля тоже кардинально изменился, стал более замкнутым и меланхоличным.
Однажды во время болезни Елизавета ревниво спросила у мужа: если она умрёт, не женится ли он на Марии Стюарт? На что Филипп II серьёзно ответил, что его привычки слишком отличаются от образа жизни королевы шотландской. Современники считали, что Мария Стюарт и Маргарита Валуа, младшая сестра Елизаветы, красивее её. Зато старшая дочь Екатерины Медичи обладала необыкновенным обаянием, благодаря которому была любима всеми – начиная от мужа, самого мрачного короля в истории Испании, и заканчивая её подданными. При этом, стараясь быть хорошей королевой для них, Елизавета не забывала и своих земляков, чему свидетелем бы аббат Брантом, путешествовавший по Испании: «Она всегда принимала нас, от самых знатных до самых бедных… и никто никогда не покидал её, не чувствуя себя очень польщённым и удовлетворённым». Поэтому наибольшей хвалы Елизавета заслуживает, на мой взгляд, за свою доброту и уважение к людям, несмотря на то (или вопреки тому), что родилась в королевском дворце. #ОльгаКраева
Читайте также бесплатно на litnet.com мои романы: Ева Арк «Лоренца – дочь Великолепного», Ева Арк «Тайна короля», Ева Арк «Роза из Лотарингии»
