И смеётся Коленька, потому что ему можно.
Смеются другие дети.
Им тоже можно.
Это прекрасно, правда, когда дети смеются...
Что-то громко обсуждают люди. Светит солнце, поют птицы…
А та мама гладит свою дочь по плечам и шепчет:
– Тише, милая, тише…
Чтобы не заметили, чтобы не испугались, чтобы не осудили... Чтобы не помешать кому-то своим горем...
Чтобы не прогнали…
И даже не заходит с ней в храм.
Они пришли сюда со своей болью, хватаясь за соломинку.
Потому что пойти им больше некуда.
Только к Богу.
А вслед им шипят: «Зачем?»
И мама улыбается… улыбается…
И этой улыбкой пытается защитить своего ребёнка.
А сердце у неё обливается кровью.
И мне тоже хочется выть.
На их месте я представляю себя и мою любимую Машу, которая тоже «не такая», другая, больная …
И кто-то, как те женщины, может думать, что этот мир, это солнце, эти птицы, счастье, радость и эта жизнь – не для неё...
Очень страшные слова
У нас на подворье есть пряничный домик.
Там продаются разные интересные сласти.
Все дети их очень любят.
Мне захотелось как-то поддержать ту маму, познакомиться с ней и ее дочерью.
Я купила один пряник и подошла:
– Можно, я угощу вашу девочку?
Женщина настороженно и недоверчиво на меня посмотрела...
– У меня младшая дочь с синдромом Дауна.
Мы хотим с вами подружиться, – поспешила объяснить я.
Маша – это мой «пропуск» в «особый» мир.
Люди видят, что мы – «свои», мы не обидим, поймём.
И оттаивают.
– Да, конечно… Спасибо вам…
Подошли ещё две мои дочери.
Дуня с Тоней.
– А как тебя зовут? – спросили они ту девушку.
– Оля… Но она почти не разговаривает, – ответила за неё мама.
– А можно мы пойдём с ней и с нашей Машей на детскую площадку?
После рождения «солнечной» сестры мои дети очень спокойно стали относиться к «не таким», к «другим», к «особенным» людям.
Инвалидность для них – это что-то уже привычное.
И мы пошли...
Дочки мои играли с Машей, катались с горки, что-то рисовали мелками на асфальте.
Оля ела пряник и просто на них смотрела.
Время от времени девчонки к ней подбегали, протягивали какие-то игрушки.
Она их рассматривала, что-то выкрикивала на своём языке.
Они смеялись и убегали.
Я провернулась к Олиной маме, хотела поговорить – и увидела, что она плачет.
– Что-то случилось?
Вика вдруг обняла меня. И долго плакал на моем плече человек, которого просто не прогнали.
– Нет… Ничего… Просто с Оленькой так давно не играли дети.
Ее боятся, хотя она никому ничего плохого не делает.
Спасибо вам большое… И... Можно мы ещё придём?
Это были очень страшные слова.
Люди, которые не сделали никому ничего плохого, которые не виноваты в своём горе, просят моего разрешения, чтобы просто прийти на детскую площадку.
Разрешения просто побыть рядом с другими людьми.
Представляете, сколько раз их отовсюду прогоняли, что они не считают это своим правом, как мы все?
Это, правда, очень страшно…
– Конечно, приходите. Мы будем вам очень рады!
Вика (так зовут женщину) вдруг обняла меня.
И долго плакал на моем плече человек, которого просто не прогнали .
А рядом играли наши дети. Разные…
Здоровые, больные…
Но все они просто дети .
Невидимые
В нашей воскресной школе я налила нам чай.
Мы сели на площадке на лавочке, пили его и разговаривали.
Подошли другие наши прихожане. Две многодетные семьи, какой-то дедуля с внучкой.
Ещё дети...
Мои девчонки всех перезнакомили.
Было очень тепло и радостно.
Вдруг Оля начала шуметь.
Она что-то громко выкрикивала, толкала маму, которая пыталась ее успокоить, плакала.
Я заволновалась, что кто-то из детей ее обидел.
– Нет, нет, не переживай, – говорила мне Вика.
И обнимала дочь, которая кричала и вырывалась...
– Сейчас, сейчас…
Она скоро успокоится...
– А что случилось?
– Что? Она просто очень скучает.
Она видит, что у всех дедушки, бабушки, братья, сестры, отцы...
А мы – вдвоём.
И она кричит, чтобы вернулся ее отец, приехал брат Вовка.
Чтобы бабушка пришла…
Я же ее понимаю...
А бабушка не может прийти.
Она умерла год назад.
Несколько месяцев девушка не отходила от двери, стучала в неё и звала:
– Ба! Ба!