Посмертный альбом Петра Николаевича Мамонова «Незнайка», который увидел свет 15 июля, в годовщину со дня его смерти, – вещь абсолютно прекрасная. Забалтывать её каким-нибудь музыковедческим анализом грешно и бессмысленно, потому что в случае с творчеством Мамонова у слушателя всегда только два варианта: или воспринять всё целиком и сразу, или же остаться в полном недоумении.
Никакие предисловия и объяснения здесь не работают – Пётр Николаевич всегда был и остаётся неуязвимым для клешней концептуалистов (на альбоме, кстати, звучат такие слова: «Видеть ты меня видел, но поймать не смог). Поэтому просто слушайте.
Единственное, что всё-таки стоит проговорить относительно данной работы, так это то, что «Незнайку» Пётр Николаевич создавал на 69-м году жизни. И это не может не восхищать! Лично я не припомню никого из наших «старожилов», кто бы мог, будучи в почтенном возрасте, создавать что-то адекватное, живое, настоящее… а не творить «по накатанной» или, что ещё хуже, пытаться изо всех сил казаться молодым и горячим. В этом смысле Пётр Николаевич, конечно, стоит особняком. По большому счёту, так было с самого начала, просто теперь это становится всё очевиднее.
Жизнь и судьба Мамонова – это подлинная контркультура, это настоящий русский рок, который, на самом деле, ещё только предстоит открыть. Так что сегодня, когда тектонические плиты истории сдвинулись с места, и мы слышим грохот Времени, а перед настоящими художниками стоит задача превратить этот грохот в музыку (как говорил сам Мамонов: «Взять всю боль этого мира и превратить в радость творчества»), кто, если не Пётр Николаевич, послужит нам ориентиром и путеводной звездой? Вот об этом и порассуждаем.
Известно, что Мамонов любил обращаться к наследию преподобного Исаака Сирина, которому приписывают такие слова: «Душа видит Истину по силе Жития». Эта ёмкая святоотеческая формула, как мне кажется, коренится не только в жизни самого Петра Николаевича, но и в основании всей русской культурно-исторической данности. Собственно, здесь и таится фундаментальное различие парадигм русской культуры и культуры европейской.
Что я имею в виду: ни для кого не секрет, что в России не было эпохи Возрождения как таковой, и культура наша, в общем и целом, из «тёмных веков» выходит сразу на свет европейского Просвещения. Отсюда, из этой «дыры», и вырастает тупиково-упадническое представление о культурной отсталости России.
Не спорю, если мы берём за эталон западноевропейский путь культурного развития, то русская культура на всех фронтах, конечно, будет выглядеть, как вечное «недо». Но подобный взгляд, как минимум, избит и скучен, как максимум – далёк от сути дела. Поэтому давайте-ка отважимся заглянуть в эту «чёрную дыру» нашего исторического пути и разберёмся: почему в России не было Возрождения?
Корни европейского Возрождения следует искать в том месте, где рухнула Византия. Многие учёные мужи из Константинополя, дабы не попасть под османское иго, бежали в Европу. Спасая свои жизни, они спасали и свои богатые библиотеки. Таким образом, в одночасье в Европу хлынул поток античной мысли, и запустился проект Возрождения (возрождали, как известно, Античность). Начинают формулироваться новые идеи и представления о человеке, о Боге, об истории, которые позже, в эпоху Просвещения, оформятся в виде таких явлений, как гуманизм, научность, прогресс.
Строго говоря, именно здесь и начинается полноценная и привычная для нас культура. Смыслообразующей фигурой в новой парадигме становится фигура художника-творца. И если бы преподобный Исаак Сирин был не православным аскетом, а флорентийским художником XV века, то он бы мог сказать так: «Душа видит истину по силе мастерства».
Одновременно с падением Византийской Империи связано отсутствие Возрождения в России. На фоне этого события оформляется идея «Третьего Рима», страны-катехона, а историческое время воспринимается исключительно как регрессивный процесс, рождающий в народе глубоко эсхатологические настроения и ожидание Апокалипсиса. В такой реальности смыслообразующей фигурой становится монах (особенно монах-пустынник), обладающий спасительной силой жития.
Кстати, стоит отметить, что в период Высокого Возрождения в Европе на Руси растёт число святых. И вообще было бы интересно сравнить количество европейских художников и русских подвижников в XVI веке. Также духовное напряжение и эсхатологические народные интуиции усилил Церковный Раскол. Пётр Великий попытался, конечно, изменить ситуацию, проводя церковные реформы, притесняя монашество, насаждая западную светскую культуру, но в итоге добился того, что в народе его прозвали «антихристом». Тем не менее проект «окультуривания» состоялся, и за 300 лет у нас появились свои художники-творцы, которых все мы хорошо знаем, и которыми, конечно же, гордимся.
Поэтому о русской культуре как таковой, о её самобытности, искусственности или вторичности, можно спорить сколько угодно, но в любом случае – этот предмет уже в достаточной мере отрефлексирован и вряд ли способен дать мощный созидательный импульс сегодня. А импульс этот крайне необходим. Поэтому я предлагаю обратить внимание на ту потаённую реальность (от падения Византии до Петра Первого), которая предшествовала реальности культурной, проявленной, и где упор был сделан на «силу жития». Тем более, что в этот период были сформулированы фундаментальные для русского самосознания представления и принципы, которые не могли бесследно исчезнуть, пульсируя в народной среде на протяжении долгих веков.
Отголоски этого потаённого, «житийно-сильного», бытия можно разглядеть во многих хорошо знакомых и как бы «чисто культурных» явлениях. Собственно, Пётр Николаевич Мамонов – ярчайший тому пример. Ведь нет сомнений, что в народном сознании Мамонов – это нечто большее, чем музыкант или актёр. Все его стихи, песни, роли – самобытная исповедь, проповедь, откровение. Иными словами, творческое подвижничество, где акцент смещён от силы мастерства к силе жития. Вот к этому и нужно стремиться, тем более теперь, когда масштаб надвигающихся изменений в духовной реальности мира сопоставим с масштабом изменений, последовавших за падением Византии.
Народу нашему снова нужно остро чувствовать событийный нерв и судьбоносность происходящего, чтобы полусонное существование своё обратить в сильное житие, чтобы вновь отстрочить Апокалипсис.
Никита Рогозин