Начало.
Другие пациенты содержались в комнатах за двойными дверьми, сделанными из твердых пород дерева и железных решеток. Мебели там не было, если не считать кровати для пациента и раскладушки для санитара.
Полина прочла в книге: "Мания опасная и разрушительная, стремление все крушить, вызванное чрезмерным увлечением религией".
В другом случае: "Неистовая эпилепсия, все время приходится обуздывать".
В третьем случае: "Деменция, непонятная речь, галлюцинации, недержание, атрофия чувств".
И даже с этими пациентами доктор Скворцов разговаривал лично и повторял Полине преимущества правильного режима, хорошей пищи и дисциплины для восстановления самоконтроля и отвлечения больного ума от нездоровых мыслей.
Полина пыталась верить ему. Она старалась принять обыденный тон доктора и оптимистический юмор, но, честно говоря, ей очень хотелось уехать, лечь на свою кровать в Москве и плакать, вспоминая об этих несчастных. В такие секунды Полина забывала о поступках своего мужа, ей казалось, что дома её ждёт покой. Полина думала о себе как о сильной, мужественной женщине, но то, что она увидела за день пребывания в Доме Жизни, вынести казалось невозможным.
- А… мы бреемся, - доктор Скворцов, посмотрел сквозь решетку, заменявшую дверь в комнату, где содержались наиболее опасные пациенты. Он помедлил, прежде чем дотронуться до замка и, склонившись к Полине, прошептал: - Один из наиболее трагических случаев.
Полина поджала губы, мысленно желая, чтобы дядя ничего больше не говорил. Ей стало неприятно знакомиться с обитателями сумасшедшего дома.
- Добрый день, - доктор вошел в комнату. - Приветствую вас. Как поживаете?
Пациент ничего не ответил, а санитар сказал:
- Не такой уж плохой день, доктор. Не такой уж плохой.
Полина в конце концов заставила себя войти и поднять голову. Дородный санитар правил бритву на ремне. Коротко стриженный, он напоминал призового боксера. В нескольких футах от него, в светлых брюках и белой рубашке без рукавов, стоял мужчина и смотрел в окно, положив одну руку на спинку кровати.
- Друг мой, - Полина заставила себя произнести приветствие, стараясь говорить самым нормальным тоном.
Неожиданно мужчина повернулся к ней. Его голубые глаза горели, темные волосы спадали на лоб. Он был похож на пойманного и связанного пирата после битвы в бухте.
Полина лишилась дара речи.
Он молча смотрел на нее. Никаких эмоций.
- Это он, - прошептала Полина...
Он слегка опустил лицо, глядя на нее из-под ресниц. Гнев, страсть, все это было написано на его лице. Челюсти сжаты, несвязанная рука размахивала из стороны в сторону.
- Не можешь меня вспомнить? - настойчиво спросила она. - Я Полина... Полина Садлуцкая.
- О, так вы знакомы? - спросил с удивлением дядя.
Полина отвернулась.
- Ну да... Дядь Миш, я же тебе рассказала про моего любимого, которого застрелил мой муж... Это же он... Как такое возможно?... Это же Владислав Горин?
- Ну и ну. Действительно, так и есть. Горин приехал к нам погостить.
Владислав смотрел на доктора Скворцова такими глазами, будто хотел разорвать ему горло голыми руками.
Михаил Петрович улыбнулся пациенту.
- Какое приятное совпадение. - Он жестом указал на Полину. - Вы узнаете Садлуцкую?
Владислав перевел взгляд с доктора на Полину, потом снова на доктора. Потом он отвернулся к окну и уперся головой в решетку.
- Он мало что понимает, - пояснил Скворцов. - Разум двухлетнего ребенка. Как я говорил, болезни предшествовала целая история моральной нечистоплотности, неожиданно выродившаяся в деменцию. И мания. Целых два дня он был в бессознательном состоянии. А ранее в коме. Все признаки жизни были настолько подавлены, что его считали мертвым.
- Да, - тихо произнесла Полина. - Значит… я думала… его убили…
