Часть первая: ПУТЬ В МОСКВУ
Мысли по поводу вопроса, вынесенного в заголовок, я как-то попытался изложить на заседании Военно-художественной студии писателей. И услышал в ответ:
- Ну так это ж очевидно: чтобы победить и диктовать свою волю.
Меня аргумент не убедил.
И попытаюсь поделиться своими сомнениями…
Я не принадлежу к легиону расплодившихся ныне очернителей российской истории. Равно как и к модным нынче сторонникам переписывания нашего прошлого, к изобретениям неких новых трактовок и составлению новых хронологий былого отношусь очень сдержанно и настороженно. Однако когда речь заходит о нашествии Наполеона, традиционные общепринятые разъяснения меня не удовлетворяют.
Основная книга, по которой мы познавали ход Наполеоновских походов – это «Война и мир» Льва Толстого. Нет, конечно же, и учебник истории, слов нет, но всё же роман есть роман – о Ришельё мы судим по книгам Александра Дюма, об истории Америки по произведениям Фенимора Купера, о средневековой Польше по трудам Генрика Сенкевича… Ну и т.д.
Вполне естественно, что когда я читал роман Толстого в школьные годы, моё основное внимание привлекали батальные сцены, описания мирной жизни читал через страницу, а рассуждения автора о глобальных вопросах и вовсе перелистывал – именно таким образом знакомилось с произведением и большинство моих соучеников. А вот перечитывая эпопею в зрелые годы, интересовался и размышлениями автора на отвлечённые темы. И обратил внимание вот на что.
Известно, что в армии Лев Николаевич служил недолго. Послужил на Кавказе, участвовал в Крымской войне – его «Севастопольские рассказы» я бы назвал эталоном фронтовой публицистики. И вышел в отставку, направив свои стопы по литературной стезе.
Так вот, перечитывая роман не так давно, я увидел, что в военных вопросах Толстой так и остался на уровне поручика. Через весь роман «Война и мир» у него проходит мысль о том, что таких понятий, как «военная наука», «военное искусство» не существует вовсе. Замыслы сражения, расстановка сил, последовательность ввода войск в битву, в представлении Льва Николаевича не имеют никакого значения. С нескрываемой издёвкой писал он о предварявших битвы совещаниях и составленных планах и диспозициях. В его представлении победу одерживает та армия, которая больше хочет победить.
Если бы всё было так просто…
Слов нет, морально-психологический фактор на войне имеет огромное значение. В какие-то моменты даже решающее. Однако напрочь игнорировать полководчество как искусство тоже невозможно. И как столь бесспорно разумный человек, каковым я считаю Льва Николаевича, мог не понимать этой аксиомы, удивления достойно.
Впрочем, речь всё же идёт не о романе «Война и мир», сколь бы выдающимся произведением он ни являлся. Потому что складывается впечатление, что Толстой в какой-то момент сам запутался в своих рассуждениях в четвёртом томе, почему и оборвал его, практически на полуслове.
Но вот по поводу одного из поднимавшихся в романе вопросов хочется всё же поговорить. А именно. Накануне Бородинской битвы Андрей Болконский задаёт вопрос: почему русской армией командуют генералы армий, уже разбитых Наполеоном: прусской, австрийской, других германских государств?.. И вот это действительно – вопрос! К слову, в той или иной форме он встречается и в записках Дениса Давыдова, и в воспоминаниях «кавалерист-девицы» Надежды Дуровой…
Почему-то на протяжении веков русский человек постоянно оглядывается на Запад – или берёт с него пример, или пытается противостоять его влиянию. И это – по сей день. Запад для нас вроде как мерило собственной значимости.
В связи с этим показателен такой факт. На протяжении веков Россия всегда била германцев, трижды наша армия брала Берлин, могла проиграть битву, но обязательно выигрывала войну – и вечно преклонялась перед германским военным искусством! Парадокс?.. Ведь не случайно же дерзкий Алексей Ермолов просил царя Александра произвести его в немцы!..
Так случилось и к 1812 году. К тому времени практически вся Европа уже оказалась под Наполеоном. Более того, под французским знаменем с инициалом N собрались войска едва не всех европейских государств. Исторический опыт свидетельствует, что подобные вооружённые конгломераты могут существовать исключительно в движении. Им нельзя останавливаться. Остановка для них равнозначна инициации процесса саморазложения. Вспомним македонского царя Александра, вспомним Чингисхана, вспомним первых калифов… Соответственно, покорив Европу, Бонапарт тоже не мог остановиться, он осознавал, что необходимо двигаться куда-то дальше.
Но куда?
Вариантов у него имелось только два: османская Турция и славянско-полиэтническая Россия. Конечно, оставалась ещё островная Англия, но на столь грандиозную десантную операцию Наполеон не решился. Всё же английский флот являлся самым могучим в Европе. Да и египетское фиаско вряд ли добавляло Бонапарту желания искать военной удачи за морем.
Из истории мы знаем, что целью французов стала именно Россия. Вот об этом решении Бонапарта и хочется поговорить.
Знаете, друзья мои, я просто не могу понять, на что, принимая такое решение, рассчитывал Наполеон. С узко-военной точки зрения – тут всё как-то понятно: он полагался на свой гений и на ратный опыт своей армии, на численное превосходство своей Великой армии, на её опытность. Тем более, он хорошо знал об имевшихся в русской армии проблемах.
И всё же… Ну, победил он, разгромил Русскую армию, а дальше-то что? Не мог же он об этом не думать!
Опять вспомню учебник истории, а именно карту, отображающую ход наполеоновского нашествия. Огромное полотно Российской империи. И по ней тоненький пунктир синих стрелочек вдоль т.н. Старой Смоленской дороги. Слов нет, по просторам России шагала могучая армия, лучшая в Европе. Пусть бы даже она насчитывала миллион штыков и сабель (реально вполовину меньше, но давайте для внушительности примем это число). Но растянутость коммуникаций, почитай, на полторы тысячи километров, которые требовалось охранять, да необходимость оставлять гарнизоны в городах… Это требовало задействовать людские ресурсы, которыми император обладал во вполне объяснимо ограниченных количествах.
Да, Наполеон не предвидел такой размах партизанского движения, но даже с такой поправкой непонятны его планы.
Он направился на Москву. А царский двор пребывал в Санкт-Петербурге. Допустим, после Москвы у Бонапарта ещё достало бы сил направиться в поход на Северную столицу России. А Александр перебрался бы в Нижний Новгород… А дальше – Пермь, Казань или Царицын… Ведь просторы России – это объективная данность, которую просто невозможно не учитывать! Между тем, складывается впечатление, что французский самопровозглашённый император словно открыл для себя огромность России только в пламени московского пожара!
У любой войны должна быть реальная конкретная цель. Сама по себе война таковой являться не может. Быть может, ещё в период раннего Средневековья война и могла начинаться просто потому, что у некого сеньора кулаки зачесались – в Новое время за вооружённым столкновением масс обязательно имеется некий корыстный интерес. Между тем, складывается впечатление, что, начиная поход на Россию, Бонапарт эту аксиому просто забыл. Вот в чём этот интерес мог заключаться? Взять в плен и привести к покорности царя Александра? Это несерьёзно. Посадить на царский престол кого-то из своих родственников или маршалов? Так Москва – не Неаполь, здесь подобного случиться не могло. Обложить Россию данью?..
Ведь нет же вразумительного ответа!
Правда, в его оправдание (хотя и навряд ли Наполеон нуждается в моих оправданиях) можно сказать и иное. Бесконечная череда войн, которые вела Россия в XVIII столетии, здорово истощила людские резервы страны. На момент начала войны объединённая французско-европейская армия вторжения была объективно сильнее армии России, которая осталась, по сути дела, в одиночестве (союзничество Англии и Швеции для нас погоды не делало).
Судя по всему, Наполеон механически соотнёс мощь Вооружённых сил сторон. Добавил в этот баланс свой гений и совокупные способности российско-германского генералитета… Пришёл к выводу, что миссия выполнима… И самонадеянно двинул вперёд войска, не оценивая военный потенциал государств в целом. За что в конечном итоге и поплатился.
Собственно ход военной кампании расписан в истории очень подробно, всесторонне. И всё же вопросов остаётся немало. Лично мне непонятно несколько моментов.
Дрисский лагерь. В его оборудование российская казна вложила немалые средства, его строили специально на случай вторжения Наполеона. И буквально в первые дни после вторжения стало ясно, что он абсолютно бесполезен. Между тем, судя по литературе, имелись в русской армии военачальники, которые пытались доказать бессмысленность возведения лагеря. Ладно, допустим, авторы мемуаров прозорливость приписали себе впоследствии, после войны. Но в любом случае, должны же были стратеги исходить из мысли, что враг (сам Наполеон!) не станет действовать по сценарию, изобретённому в петербургских штабах кабинетными теоретиками!
Бонапарт и ударил, исходя из своих соображений – чтобы разъединить разбросанные на большом пространстве русские армии. И в этом – ещё одно противоречие, связанное с той войной.
Официальная историография утверждает, что французский полководец с первых дней войны стремился дать русской армии генеральное сражение, чтобы одним махом разгромить врага. Но позвольте! Ход первых недель кампании как раз демонстрирует, что Наполеон именно препятствовал объединению, стараясь идти на восток между отступающими русскими армиями. Опять же, принято считать, что Наполеон хотел разгромить русские армии по частям. Предположим. Но каким образом? Остановиться и всей армией обрушиться на войска Барклая или Багратиона, оставив за спиной вторую армию – Багратиона или Барклая?.. Это безумие! Нет, Наполеон целеустремлённо рвался вперёд, в сторону Москвы.
Известно, что русские армии смогли соединиться под Смоленском. Все ожидали, что здесь произойдёт генеральное сражение. Случись такое, исходя из объективной оценки соотношения сил, русская армия, по всей видимости, оказалась бы разгромленной – наполеоновские войска оставались многочисленнее и лучше подготовлены в военном отношении.
Но что произошло бы дальше? Да, русская армия потерпела бы поражение и продолжила б отступление. Но потери, которые понесли бы в сражении французские войска, также оказались бы огромными. Таким образом, случилось бы то же, что и случилось, только наполеоновская армия продолжила б наступление в куда более ослабленном состоянии.
В истории понятие «если бы» не считается. Однако вот в чём факт. Москву мы оставили. И она сгорела. Если бы сражение, подобное Бородинскому, произошло под Смоленском, худшее, что грозило бы России – это оставление и сожжение Москвы. На поход на Петербург у Наполеона сил уже не осталось бы в любом случае, да и времени в связи с приближавшейся осенней распутицей.
К слову, о сожжении Москвы. Тяжело гружённые господским барахлом обозы хорошо показаны в уже упоминавшемся романе «Война и мир». А вот о другом факте наша историография стыдливо умалчивает.
Генерал-губернатор Первопрестольной граф Фёдор Ростопчин пытался организовать вывоз из древней столицы раненых, которых немало находилось в московских госпиталях. Он успел вывезти до 25 тысяч человек. Но когда армия оставила город, здесь оставалось (по разным данным) от двух до десяти тысяч раненых солдат и младших офицеров, которых сюда доставили после Бородинского сражения. Для них попросту не хватило транспорта и времени. Сколько русских безвестных героев Бородина сгорели в пламени и задохнулись в дыму – преданные и брошенные – в госпиталях и частных домах пылавшей Москвы!..