Больше месяца семья Нупты странствовала по Заречью, меняя караваны. В каждом переходе они задерживались примерно на неделю. А между тем долина цвела: весеннее буйство зелени и цветов радовало и наполняло все вокруг красивыми утонченными запахами. Нупте иногда казалось, что они кочующие актеры, а все, что их окружает, – гигантские сказочные театральные декорации.
За время, проведенное в повозке, она думала о многом: о цели и смысле своей жизни, задачах своей души, об одиночестве, об опыте и знаниях, полученных во всех ее переходах и воплощениях, о накопившемся душевном хламе, о своих чувствах и эмоциях: в основном злости, обиде и гневе. Она была в поисках своего дела, творческого занятия, чтобы что-то сделать из того, что сейчас есть в ее жизни-странствии.
Нупта, как никогда ранее, окруженная семьей, ощущала свою изолированность, отличность от людей, путешествующих с ней рядом. Она замкнулась и редко участвовала в совместных неторопливых разговорах, шутках, пересказанных историях наполовину реальных и наполовину приукрашенных, выдуманных, которые поочередно рассказывали женщины, чтобы скоротать время в пути. Инанна задумчиво иногда с набежавшей на лицо тенью легкой тревоги внимательно смотрела на старшую дочь, однако не спрашивала ее ни о чем. Чем меньше Нупта сливалась с родственниками и другими членами их группы, тем больше она от них отличалась и тем зрелее чувствовала себя.
Тем временем они прибыли с очередным караваном в Финикию и вошли в шумный и богатый город-государство. Тир располагался на материке и на примыкающем к нему маленьком острове с морским портом. Островная и материковая части города соединялись подвесным мостом, по которому доставляли все необходимое для жизнедеятельности островитян и в случае осады города жители материка перебирались к ним под укрытие мощных стен и естественных скал, опоясывающих остров. Постоянно находиться на острове горожане не могли из-за нехватки воды.
Женщины в повозке оживились. Нинмах сделала небольшой разрез в кожаном шатре повозки на уровне глаз и с любопытством рассматривала все, что попадало в поле ее зрения, одновременно вполголоса пересказывая увиденное.
Их повозка переехала по мосту, и Нинмах увидела порт Тира с его многочисленными пристанями в Верхнем море. Мах по очертаниям кораблей с восторгом узнавала знакомые вавилонские суда, начиная с деревянных кораблей и лодок, ходивших на веслах и под парусами, и кончая рыбачьими челноками из тростника, сновавшими между грузовыми великанами[1]. «Родненькие мои, вот и свиделись», – как старым знакомцам шептала сквозь слезы девушка. Она воспринимала их как часть Вавилона, как приехавшую навестить лично ее родину. Где-то в глубине души Мах надеялась высмотреть суда семьи Нергала и даже лелеяла мечту встретиться с ним в Тире. «Вот бы было здорово, неожиданно предстать перед ним после отдыха, искупавшись в теплой и ароматной воде, с изысканной прической, нарядившись в одно из своих праздничных одеяний, которые она упаковала в кожаные мешки», – промелькнула мысль в голове у Нинмах, и на мгновение она почувствовала радостное волнение от предвкушения встречи с возлюбленным. Нарисовав картину свидания в своих мечтах, Нинмах с безрассудным рвением принялась ее воплощать. И ей даже показалось, что в ослепительном солнце где-то в глубине тирского порта, она заметила гуфу отца Нергала. Не сдерживая переполнявших ее эмоций, девушка громко завизжала на всю повозку. Инанна потянулась рукой к дочери, пытаясь дотянуться до ее рта и прикрыть ее вопли, которые могли напугать и дезориентировать мужчин, находящихся от них по ту сторону повозки. Она не успела приглушить ее крики, Гамеш просунул голову в повозку и спросил, что происходит.
– Гами, я увидела гуфу отца Нергала, она блеснула на солнце и скрылась там за поворотом, – младшая сестра помахала рукой в сторону порта, – мне нужно срочно увидеться с ним, – Мах вызывающе посмотрела на мать и приготовилась настоять на своем, во что бы то ни стало.
– Если вы не поможете мне с ним встретиться, я убегу от вас, и сама найду дорогу к пристани, – губы Мах задрожали, из глаз уже готовы были пролиться слезы. Мать дотянулась до головы младшей дочки и погладила ее по волосам, успокаивая и нашептывая ей:
– Глупенькая, маленькая моя, мы вместе найдем дорогу, но сначала остановимся на ночлег, отдохнем, отмоемся и приведем себя в порядок.
Мах кивнула головой в знак примирения и спрятала счастливое лицо на груди у матери.
Успокоившись, Нинмах высвободилась из материнских объятий и вновь заняла сооруженный ею наблюдательный пост. Их повозка проезжала мимо роскошного финикийского базара. Мах так торопилась перечислить ехавшим с ней женщинам диковинные предметы, вещи и еду, мелькавшие перед ее взором, что иногда проглатывала окончания слов. Она охала и ахала, поворачивая к ним изумленное лицо, театрально закатывала глаза, цокала языком, шумно вздыхала, старалась изо всех сил как можно полнее воспроизвести менявшиеся яркие картинки великолепного рынка. Хотя женщины частично понимали речь Мах, они совершенно точно угадывали эмоциональное состояние девочки, ее радость, восторг и удивление от того, что она им передавала, и женщины весело ей поддакивали, подзадоривая ее и улыбаясь друг другу. Они с удовольствием ехали по городу, и чувствовали себя почти в безопасности, которую, как им казалось, обеспечивала цивилизация.
Их небольшой караван прибыл в богатый квартал недалеко от моря. Набу-риманни арендовал одну из вилл у известного архитектора и строителя Тира. С трех сторон загородный дом был окружен мощными высокими стенами, четвертая сторона выходила на море. У виллы был свой причал с пришвартованным к нему кораблем для перевозки пассажиров и их небольшого груза. Обитатели загородного дома могли скрытно отчалить на нем и уйти в море в любое удобное для них время. Убранство виллы поражало изысканностью и комфортом.
Стены в спальнях украшены растительным узором, а потолки расписаны золотыми звездами на темно-синем фоне, видимо, частные апартаменты символически отсылали их обитателей к тирским зарослям звездной ночью. На стенах в столовой и залах общего пользования щедро изображались пиры, праздники, арфистки и танцовщицы. Мраморные полы напоминали цветущий луг. Вилла располагала к уединению, скрытности и одновременно к камерным приемам гостей, пирам и веселию.
Уставшие путники смыли с себя в купальне тревогу и напряжение, сопутствовавшие им в их странствиях в этом месяце. Женщины улыбались, глядя на Сару, ее животик округлился, сама она расцвела и напоминала богиню Иштар. Подросший Финик бегал по вилле, ее маленькому и уютному саду, с азартом охотился на птичек, его любопытная мордочка с выразительными глазами умиляли Нупту, Нинмах и Гамеша. Они по очереди следили за котенком, чтобы, Святой Бэл, он не потерялся и не поранился.
Все собрались за общим столом и после легкой трапезы разошлись по комнатам на ночевку. Предварительно Бэладин и Набу-риманни составили расписание дежурств на причале для мужчин и поручили Гуле будить вновь заступающих в дозор.
Гула вошла в спальню Кида и Сары под утро, краешек солнца только-только вылез из моря. Сара сонно прижималась к телу мужа. Она не проснулась, когда Кид, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену, тихо вышел из комнаты. На прощание он не удержался и поцеловал Сару в лоб, молодая женщина улыбнулась во сне и сложила губы уточкой, целуя прохладный воздух. Сердце Кида сжалось от переполнявшей его нежности, он любил жену и беспокоился о том, как она перенесет тяготы путешествия в ее положении и горечь от расставания с родительской семьей.
Кид изо всех сил старался развеселить Сару и облегчить ей пребывание в повозке во время пути. Впереди их ждала морская часть поездки. Кид заранее волновался, как бы не укачало его беременную жену, он хотел разместить ее на корабле наилучшим способом и с комфортом, согласно высокому статусу госпожи. Он знал, что Сара ревнует его к родительской семье и особенно недолюбливает его сестер, они часто спорили и ругались по этому поводу. Кид считал, что жена ведет себя так из-за беременности, и верил, что в глубине души она добрая женщина, любящая его близких. Отбросив сомнения, Кидинну вышел во внутренний двор виллы. Ему нужно сменить возничего и сосредоточиться на охране их покоя.
Проходя через сад, Кид с удовольствием потянулся, сделал несколько физических упражнений, чтобы окончательно проснуться и размять тело и, шумно отплевываясь, умыл лицо в фонтане. Нарождающиеся солнечные лучи засверкали в мелких локонах его искусно убранной бороды. Щурясь от бликов воды, множащихся под стремительно восходящим солнцем, Кидинну скрытно устроился на посту рядом с причалом, отправив слугу отдыхать. Солнце слепило глаза, от напряжения и постоянного наблюдения за морем у Кида потекли слезы. Он вытирал их рукой, и через какое-то время глаза припухли и зачесались. Кид решил немного передохнуть и прикрыл глаза. На море ничего не происходило. Через пять или семь минут он тихонько засопел и заснул. Ему снился маленький мальчик около двух с половиной лет с копной черных кудрей в белом льняном платье. Малыш смеялся и убегал от мамы. «Это Сара, – догадался во сне Кид, – значит, у меня родится сын». Кид захотел рассмотреть лицо мальчика, чтобы понять на кого он больше похож, и подозвать его поближе к себе, но тут же смекнул, что не знает его имени. Во сне Кид подошел к Саре и спросил ее: «Как зовут нашего сына?» Сара не видела мужа, она догоняла мальчика. Кид бросился за ней, поймал ее за руку, но его рука прошла сквозь ладонь Сары. Она резко остановилась, повернулась к мужу-призраку и сказала: «Тебя нет». «А где же я?» – успел подумать Кидинну и почувствовал легкий укол в сердце.
Бэладин позавтракал на скорую руку и заторопился сменить Кида. Сыщик насвистывал легкий походный марш, приближаясь к юноше и как бы предупреждая о своем приходе, он удивился и забеспокоился, что тот не реагирует на доносящуюся до него мелодию и не поворачивает голову в его сторону. Бэладин ускорил свой шаг. Подбежав к дозорному, он повернул Кида лицом к себе, юноша безмятежно спал. Не успев выдохнуть с облегчением Бэл почувствовал смертельную холодность тела и увидел торчащий из сердца Кида кинжал, профессионально вогнанный по самую рукоять. «Это кинжал Кида», – отметил про себя сыщик. Он аккуратно положил тело и принялся тщательно осматривать местность. Бэладин прополз почти всю кромку берега и причал и кое-что нашел. Он замерил след на песке от мужской сандалии. Спрятав находки, не торопясь, размышляя о случившемся, обдумывая и простраивая возможные версии и логические объяснения, Бэл отправился на виллу с печальным известием. Сыщик собрал всех в общей зале, он хотел увидеть реакции членов семьи и слуг на сообщение об убийстве Кидинну.
Сара потеряла сознание и упала в обморок. Вокруг нее суетились служанки. Инанна побледнела и застыла, как статуя. Набу-риманни заслонил ее ото всех и тихонько что-то ей говорил. Лица его было не видно, да и слов не разобрать. Мах в слезах и рыданиях бросилась к сестре, Нупта обняла ее, и с любовью гладя по спине и голове, успокаивала, но при этом выглядела растерянной. Гамеш замер с пугающей гримасой, исказившей его лицо. Слуги в целом отреагировали предсказуемо. Лишь Гула злорадно ухмыльнулась и тут же спрятала злую улыбку, наклонившись над Сарой и прикрыв свое лицо прядями волос.
Бэладин запомнил этот момент, он собирал свои наблюдения в коллекцию непонятных и странных вещей до лучших времен, если сиюминутно не мог объяснить то, что увидел.
Бэладин обратился к Набу-риманни, сыщик хотел показать кинжал, которым заколи Кида и удостовериться, что он принадлежал убитому. Еще нужно вместе осмотреть отпечаток мужской сандалии рядом с причалом и клочок серой ткани. Очевидно, убийца торопился и в спешке зацепил плащ за железный крюк для крепления лодки.
Сколько было убийц? Если предположить, что они пришли и ушли (или пришел и ушел, если был один) по морю, то, возможно, кто-то из домашних мог видеть лодку и сидящих в ней людей или человека? Из дома лица не рассмотреть, но хотя бы силуэт, одежду, хоть какую-то примету. А что, если кто-то помог, ведь как-то же их выследили, значит, среди них есть предатель? Кто это? Мужчина или женщина? Почему Гула на известие о смерти Кида так отреагировала? Почему убит Кидинну? Так много вопросов и так мало ответов. Нужно как можно быстрее поговорить со всеми. Составить план по минутам, кто где находился. Это нужно сделать сейчас, пока люди не отошли от шока и не начали мыслить логически, запутывать следствие. Сейчас пособник убийцы может ошибиться, сделать неверный ход. Нужно действовать.
Бэладин настойчиво взял за руку отца семейства. Инанну молча кивнула мужу, как бы говоря, иди, я справлюсь. Набу-риманни задержал взгляд на лице жены, решив, что может оставить ее сейчас, высвободил руку и, не глядя на остальных, развернулся и устремился на причал к мертвому сыну.
Бэладин послал Нупте многозначительный взгляд, слегка обвел взглядом всех собравшихся и глазами выразительно показал ей, что нужно смотреть в оба, слушать и наблюдать, и произнеся их знак об опасности: «Нупи!» – заторопился за ее отцом.
Бэл догнал Набу-риманни почти около оборудованного ими места наблюдения за водой и причалом. Сделав несколько шагов, отец увидел сына и, сев перед ним на колени, обнял своего мертвого ребенка, прижал к груди, зарыдал и стал раскачиваться с ним вперед-назад, уткнувшись лицом в его волосы. Бэл сочувствовал горю отца, оплакивающего смерть старшего сына, наследника, успевшего стать продолжателем династии архитекторов, мужем. И все же таким юным, не увидевшим рождения своего собственного ребенка, не прожившим долгую человеческую жизнь…
Набу-риманни осторожно опустил сына на землю, провел руками по его лицу, прощаясь с ним. Бэл показал кинжал и остальные находки. Отец подтвердил, что нож – собственность Кида. Мужчины вырезали из куска пергамента точную копию следа от мужской сандалии, Набу искусно нанес на кожу бычьи рога, отпечатанные на песке. Собранные улики сыщик спрятал в сумке-мешке, притороченной к поясу, в ней находились разные вещи, в том числе куски выделанной кожи, пригодившиеся для снятия отпечатка ноги.
Мужчины обсудили некоторые версии и сошлись, что убийство Кида совершил Ашшур или его сподручные из-за мести, в пользу этой версии говорил способ убийства. Кид ранил жреца, храмовник не смог пережить такого удара по самолюбию и отомстил исподтишка. Договорившись не распространятся об этой версии и допросить всех слуг, исключив членов семьи, они пошли на виллу.
[1] Наиболее распространенным типично вавилонским видом грузового судна была гуфа. Геродот описывал ее следующим образом: «Вавилонские суда, плавающие по реке в Вавилон, имеют круглую форму и целиком сделаны из кожи. Нарезав в земле армениев, что живут выше ассирийцев, ивы и сделав из нее бока судна, они затем обтягивают их обшивкой из кож и делают подобие дна, не раздвигая стенок кормы и не суживая носа, но придавая судну форму круглого щита. После этого все судно наполняют соломой, нагружают и пускают вниз по реке. Груз состоит, главным образом, из бочек с пальмовым вином. Судно направляется с помощью двух рулей двумя стоящими в рост мужчинами. Один из них тянет руль к себе, а другой толкает от себя. Суда эти делают и очень большими и поменьше; самые большие из них поднимают пять тысяч талантов (131 т) груза. В каждом судне помещается по одному ослу, а в более крупных - несколько. Когда плавающие прибудут в Вавилон и распродадут груз, они сбывают также остов судна и всю солому, а кожи навьючивают на ослов и отвозят их к армениям. Ведь вверх по реке из-за быстроты течения суда эти вовсе не могут плыть. Прибыв с ослами обратно к армениям, вавилоняне таким же способом снова делают себе суда. Таковы у них суда» (Геродот, I, 194.).
В гуфах, подобных вавилонским, жители Ирака по сей день плавают по Тигру и Евфрату. До сих пор они пользуются еще одним вавилонским типом судна – келеком, плотом на кожаных бурдюках, надутых воздухом.