Найти тему

ЕВРЕЙСКОЕ ЗОЛОТО (часть 4)

...Все оказалось намного сложнее и трагичнее, чем он мог и хотел бы себе даже представить. Влад понял это сразу, едва спустился в могилу. Просто «открыть ящик», взять сокровища и так же «красиво» уйти, не получалось. Узкое пространство глубокой ямы почти до миллиметра совпадало с размерами гроба и, спустившись по лестнице, Влад так и остался висеть на нижней ее перекладине, не решаясь ступить на исцарапанную лопатами крышку. Ему некуда было поставить ногу и, чертыхаясь, он вынужден был вернуться за лопатой, чтобы отрыть себе сбоку узкий проход.

Теперь он мог хотя бы стоять.

Следующая неожиданность была еще неприятнее: гроб не открывался. Забитые грязью хрупкие механизмы замочков заклинило, и все попытки деликатно добраться до вожделенного клада закончились ничем. Влад присел, вытер вспотевший лоб, глянул вверх. Большая квадратная голова Доктора снизу казалась отчего-то маленькой, почти кукольной.

- Боря, нужны зубила, молоток.

…Он сбил петли замков, с трудом поднял тяжелую крышку.

…Опустившись на корточки, Влад несколько минут сидел неподвижно над спрятанным под атласным покрывалом телом, поддавшись неожиданно странному, совершенно не соответствующему моменту, настроению. Он больше не радовался близкой добыче, а ощущал какое-то невыносимо мучительное чувство вины перед умершей девочкой и ее отцом. Он отчего-то вспомнил Цилю еще живой, потом потерянное лицо Перельмана, толпу пьяниц, гулявших на их ужасном горе... Острая жалость к несчастной семье, картинки прощания, равнодушие людей к трагедии маленьких евреев отозвались в нем приступом тяжелейшей тоски: их никто не жалел при жизни, не пожалел и после смерти... Теперь вот и он явился грабить... Откинувшись на сырую стену могилы, Влад закусил кулак, на минуту оцепенел.

…Мысль о рассвете, о том, что их могут застукать, вернула его к действительности. Он утерся рукавом, потянулся к изголовью гроба.

...Рука нырнула под подушку, пошарила там, приподняла холодное тело.

Сокровищ... не было.

…Он как будто и не удивился. По-другому и быть не могло. Еврей сделал все как надо... Боясь, что во время похорон драгоценности могли случайно выпасть и выдать его необыкновенную тайну, он спрятал их… под двойным дном. Тонкое лезвие ножа легко провалилось в узкую щель между стенкой и верхним днищем, потыкалось, пошарило там. Ай да Соломон! Ай да молодец! Однако приступ нечаянного веселья быстро прошел, сменился настороженным недоумением и тревогой.

…Он не сразу понял, в чем было дело, а сообразив, даже присвистнул. Этого еще не хватало! Сокровища были не просто спрятаны между досками, но и намертво приклеены к ним. Днище гроба напоминало бутерброд, где начинкой служили уложенные тесными рядами склеенные между собой футляры с драгоценностями.

Промучившись в бесплодных попытках отодрать верхнюю доску, Влад понял: достать сокровища можно было, только разбив «ящик».

Совещание с Доктором было коротким.

…Завернутое в атласное покрывало тело Цили аккуратно подняли на поверхность, перенесли, спрятали между могил.

Мамай с бригадой, наевшись, уже сладко спали, не подозревая о возникших в деле трудностях. Даже грохот от разбиваемого вдребезги гроба не смог их разбудить.

…Маленькие хрупкие коробочки кололись, как переспевшие орехи, вываливали в грязь драгоценное свое содержимое.

…Потеряв счет времени, Влад вылущивал из осколков крохотные сверкающие капельки, отдирал от бархатных подушечек подвески и броши. Ему некогда было рассматривать бесценные находки, но даже мимолетного взгляда было достаточно, чтобы сообразить: найденные сокровища превзошли все самые смелые его ожидания.

...Он уложил в сумку последние слитки, пошарил под ногами, еще раз перебрал перепачканные землей щепки, подобрал нечаянно оброненные драгоценные камешки. Наконец, он выпрямился, перевел дух: кажется, все...

...Затянутое сырыми предрассветными сумерками небо заглядывало в могилу редкими, уже не яркими звездами. Было тихо.

...Осторожно ступая по обломкам, Влад подтащил одну из сумок к лестнице, позвал Доктора. Никто не отозвался. Думая, что Боря отошел по нужде, он не стал дожидаться, пока тот вернется и, чертыхаясь, что товарищу приспичило так не вовремя, стал подниматься на поверхность.

…Кругом не было ни души. Не понимая куда мог запропаститься приятель, но хорошо зная его обязательный серьезный характер, Влад не на шутку встревожился. Вытянув шею, он ощупал взглядом ряды тёмных крестов, тихо, придушенно позвал: «Эй, ты где?!» Доктор не отозвался. Внезапно слабые звуки какой-то возни, стонов и едва сдерживаемых всхлипов послышались с той стороны, где была спрятана мертвая Циля. Влад похолодел. Ошибки не было: там что-то происходило. Мысль, что товарищ оказался в опасности, мгновенно мобилизовала его, и рванувшись на помощь, он в несколько прыжков оказался у опасного места.

...Он не сразу понял, что это было. Увиденное не укладывалось в голове. Даже осознавая, что происходящее не сон, не чудовищный розыгрыш, он продолжал стоять, ловить пересохшим ртом воздух, не веря, просто отказываясь верить собственным глазам: Доктор, сняв штаны, лежал на трупе, с ожесточенным сладострастием насиловал его. Его большая мясистая задница проворно ворочалась у покойницы между ног, то и дело подскакивала кверху, билась в мертвый пах. Переломанные в суставах острые худенькие коленки умершей были прижаты мощным торсом Бори к обнаженным, в разорванном платье плечам, терлись о цоколи чужих могил, раздирали в клочья некогда белые ажурные, а теперь перепачканные, в бурых грязных пятнах, колготки. Голова Цили, со съехавшим набок свадебным веночком и растрепанной прической, запрокинулась в неглубокую ямку, дергалась из стороны в сторону, словно пыталась увернуться от слюнявого рта похотливого любовника. Доктор же, целиком отдаваясь своей страсти, урчал, постанывал от наслаждения, ничего не слыша, не замечая вокруг. Его занятие подходило уже к концу. Запрыгав на трупе еще яростнее, он вдруг оскалился, зарычал страшно, как зверь.

И этот рев был словно сигналом.

Уже не думая ни о скандале, ни о последствиях, Влад с разворота ударил ногой в потную жирную физиономию, сбросил её с покойницы. Потом он еще несколько раз поднимал, бил её, опрокидывал на мокрые, покрытые ночной росой холодные надгробия.

***

...Завернув тело в перепачканный саван, Влад осторожно понес его к могиле. Переломанное, с вывороченными в суставах, как у тряпичной куклы, конечностями, оно не слушалось, вихлялось, норовило выскользнуть из рук, заваливалось из стороны в сторону, опрокидывалось через спину.

…Спускаясь в яму, Влад не удержал его, и оно упало, ударилось, развалило собранный из осколков изуродованный свой гроб.

...Он еще раз кое-как завернул бедную Цилю в кусок мокрого рваного атласа, присыпал щепками, прикрыл сверху крышкой.

…Мысль о Докторе привела его в ярость: так вот, оказывается, какие «экспертизы» ты проводил... Вот, значит, по какой «работе» ты все это время скучал, гнус вонючий... Мерзкий тошнотворный запах цветущего кладбища, картинки ужасного глумления над трупом, беспримерный цинизм и жестокость всех и вся в отношении калеки-еврея и его ребенка придавили Влада приступом мучительной дурноты. Он отвернулся от края могилы, упал на колени, стравил. Его рвало долго и мучительно...

...Наконец, сгребая свое тело в комок, он с трудом поднялся. Превозмогая боль в надорванных спазмом внутренностях, Влад, шатаясь, поволок сумки в сторону, к оборудованным заранее тайникам. Замаскировав место схрона старыми венками и кучами сухих, рассыпавшихся в руках букетов, он вернулся к Боре.

...Доктор лежал, свернувшись клубком, прятал лицо в прижатых к самому подбородку коленях. Его огромный как у женщины зад белой подушкой маячил среди могил. Влад, наливаясь тихой ненавистью, подошел к нему вплотную, пнул ногой, коротко приказал

- Вставай!

Боря не пошевелился.

Влад заходил желваками, еще раз сильно ударил рыхлое, как холодец, тело.

- Вставай, мразь...

Боря продолжал лежать.

Теряя самообладание, Влад рванул его за грудки, оторвал от земли.

- Ты мне, гнида, за все ответишь! Я тебя... Я тебя...

Он не договорил. Странное выражение лица компаньона заставило его похолодеть. Разбитая в кровь Борина физиономия была неестественно спокойной. Чуть прикрытые ресницами маленькие глаза поблескивали в темноте чистыми без зрачков белками. Уже понимая, что означала эта жуткая безмятежность, Влад несколько мгновений продолжал держать в руках тяжелое мертвое тело, потом осторожно опустил, разжал пальцы.

Никогда - ни раньше, ни позже - не было в его жизни минуты страшнее, чем эта...

. . . . . . . . . . . . . .

…Туша Доктора то и дело цеплялась за надгробия, тормозила свое перемещение. Влад волок Борю за ноги, перекатывал через могилы, грубо пинал, проталкивал в узкие проходы между цоколями. Наконец, он подтащил его к краю ямы, выпрямился, утерся рукавом, сплюнул в сторону. О том, чтобы аккуратно опустить в Цилину могилу еще и это огромное тяжелое тело, не могло быть и речи. Влад примерился, уперся в мягкие бока, столкнул его вниз.

Грохот от падения был ужасным. Мамайка вздрогнул, на секунду проснулся, пошарил вокруг сонными глазами. Мертвая тишина кладбища больше не нарушалась ни единым звуком. Влад приник к земле, боялся дышать. Мамайка, успокаиваясь, что-то невнятно пробормотал, пожевал губами и, перевернувшись на бок, опять уснул. Не теряя драгоценных секунд, Влад только коротко взглянул на развалившегося в могиле в неприличной позе полуголого покойника, смахнул ногой вниз, ему на голову, одежду, стал торопливо закапывать. Скрывая следы своего преступления, он подобрал потерянные при перетаскивании мертвеца вещи, засыпал их землей, стал будить команду.

…Они не удивились, когда он сказал, что Доктор забрал добытые «органы», уже ушел.

…Их не нужно было подгонять. Испытывая невероятный подъем от того, что неприятная работа заканчивается, отдохнувшая компания быстро зарыла яму, вернула на прежнее место фотографию и венки.

...Редкие капли начинавшегося ливня заставили их поторопиться. Очистив от земли лопаты, они спрятали их тут же, на свалке, поспешили к выходу, досадуя, что не управились до непогоды.

…Влад утерся от уже хлеставшего в лицо дождя, в последний раз оглянулся на аккуратную, будто и не потревоженную могилу: мутные струйки воды стекали с венков и траурных лент, сливались в широкие ручьи, окончательно уничтожая следы их варварства.

…Уходя с кладбища, он заглянул в сторожку. Расслабленные от выпивки и подсыпанного в нее Борей снотворного, сторожа сочно храпели, досматривали последние тяжелые сны. Смывая свои отпечатки, Влад ополоснул под краном бутылки и пустые стаканы, забрал запачканные его "пальчиками" пакеты...

(продолжение следует...)