//«Борис Рыжий был единственным современным русским поэтом, который составлял серьезную конкуренцию последним столпам отечественной словесности — Слуцкому, Самойлову, Кушнеру» (Быков)//
Удивительно жил и удивительно ушёл из жизни. Интеллектуал, гений, играл с жизнью и со смертью. Ушёл рано. Хотя у нас в России поэты как будто соревнуются, кто раньше уйдет
"Целая жизнь нам дана пред разлукой -
не забывай, что мы расстаемся".
"Мы не вернемся?" - вздрогнули руки,
руку сжимая. "Да, не вернемся -
вот потому неохота быть грубым,
каменным, жестокосердым, упрямым".
Осень в провинции. Черные трубы.
Что ж она смотрит так гордо и прямо?
Душу терзает колючим укором -
хочет, чтоб в счастье с ней поиграли.
"Счастье? Возможно ли перед уходом?"
Только улыбка от светлой печали.
Только улыбка - обиженный лучик
света, с закушенной горько губою.
"А и вернемся? Будет не лучше".
"Кем я хотел бы вернуться? Тобою".
1995, ноябрь
Родился БР в сентябре 1974. А в мае 2001 сам ушёл из жизни. Сейчас пишут, что от него ждали большого рывка. «Самоубийство Рыжего было отчасти следствием естественной паники перед рывком»(Быков). Да, он часто паниковал – метущийся был. Борис Рыжий – очередной гений в поэзии, который уходит так рано. Так что же он сделал, кто он и откуда, этот удивительный поэт?
Он мало прожил, но написал много. База у него была мощная. Профессорская семья, интеллигентный мальчик, блестящее образование, первоклассный знаток всей мировой поэзии. Родился в Челябинске, жил в Свердловске. Он был игрок, играл с жизнью, играл со смертью. Была компания друзей поэтов – все считали себя гениями. Смысл жизни, бренность бытия, мысли о потустороннем, о смерти, о самоубийстве – об этом они размышляли. Смелость или трусость побуждает человека прекратить существование в этом мире? Вот что их занимало. И несколько смертей случилось. Таинственно погиб один друг, потом другой. Потом повесился Борис
А поэзию он создал уникальную, особенную - легкую, воздушную, нежную, музыкальную. Но несмотря на кажущуюся легкость, в его стихах чувствовалась такая сила, которая говорила о его необъятных возможностях. Это была поэзия города, что мне особенно близко. Я люблю городские летние мотивы и у Пастернака, и у Ахмадулиной, и, конечно, у Рыжего. Уют, тишина, жара городского лета, все разъехались. Лето – это маленькая жизнь, как спел Митяев.
Бродский был кумиром Рыжего, но он не подражал ему, как было принято тогда. У Рыжего было своё лицо, свой стиль, свой язык. А когда умер Бродский, вот что он написал:
Прощай, олимпиец, прощай навсегда -
сегодня твоя загорелась звезда.
И шепчутся звезды во тьме ледяной:
"Наш брат навсегда возвратился домой..."
"Послушайте, звезды, я тоже скажу..." -
но, взор опуская, слов не нахожу.
Слов не нахожу и гляжу на Неву,
как мальчик губу прикусил - и реву.
Ушёл поэт, стихи его остались. Необыкновенные, волшебные, все западают в душу. И каждый найдет своё, особенное что-то. Выделить какое-то одно трудно. Но если я хочу подарить стихотворение близкому человеку, без размышлений беру самое дорогое, вот это:
А иногда отец мне говорил,
что видит про утиную охоту
сны с продолженьем: лодка и двустволка.
И озеро, где каждый островок
ему знаком. Он говорил: не видел
я озера такого наяву
прозрачного, какая там охота!
Представь себе… А впрочем, что ты знаешь
про наши про охотничьи дела!
Скучая, я вставал из-за стола
и шел читать какого-нибудь Кафку,
жалеть себя и сочинять стихи
под Бродского, о том, что человек,
конечно, одиночество в квадрате,
нет, в кубе. Или нехотя звонил
замужней дуре, любящей стихи
под Бродского, а заодно меня —
какой-то экзотической любовью.
Прощай, любовь! Прошло десятилетье.
Ты подурнела, я похорошел,
и снов моих ты больше не хозяйка.
Я за отца досматриваю сны:
прозрачным этим озером блуждаю
на лодочке дюралевой с двустволкой,
любовно огибаю камыши,
чучёла расставляю, маскируюсь
и жду, и не промахиваюсь, точно
стреляю, что сомнительно для сна.
Что, повторюсь, сомнительно для сна,
но это только сон и не иначе,
я понимаю это до конца.
И всякий раз, не повстречав отца,
я просыпаюсь, оттого что плачу
(Борис Рыжий – 1999)