Возвращался я как-то домой на пригородной электричке. Время позднее – почти за полночь. Тусклый свет в вагоне и мерный стук колёс медленно, но верно навевали сон. Спать хочется – нешуточная усталость за день берёт своё. Но спать нельзя – я один в вагоне, страшновато. Заснёшь, а проснёшься без бумажника и документов.
Вот сижу вполоборота и пялюсь в пустые полуночные окна вагона. А за тёмными стёклами не видно ничего. Мгла. Вижу только своё отражение в окне.
Вдруг слышу предостерегающий голос: «В пустые окна не смотрятся!» Хотел я, было, оглянуться, чтобы посмотреть, кто это говорит, но делать этого не пришлось: в тёмном матовом стекле над своим отражением увидел я отражение говорящего человека. Я даже не понял, откуда он взялся – до станции её далеко. Может, перешёл из соседнего вагона?
Я попытался его внимательно разглядеть, сначала даже не отводя глаз от стекла.
Это был мужчина неопределённого возраста. С одной стороны, это был человек худощавый, с маленьким, почти детским, с кулачок, лицом. С другой, одет он был в старую, изрядно поношенную телогрейку и валенки на резиновой подошве. Одет, прямо скажем, по-стариковски, однако по сезону – ноябрь на дворе, снежок землю припорошил.
Я оглянулся, чтобы рассмотреть его получше, а не через отражение в стекле.
Но, даже повернувшись, я всё равно не смог сказать ничего определённого про его возраст.
Человек без возраста, увидев моё замешательство, ещё раз, как глухому, мне повторил, только на этот раз громче и медленнее:
- В пустые окна, говорю, не смотрятся…Примета плохая… Мамка моя, покойница, так говорила.
Он сел напротив меня, закинув ногу на ногу, и только потом спросил, больше для поддержания разговора, нежели для приличия или желая получить ответ:
- Я тут рядышком с Вами присяду?
- Да, конечно, - ответил я на автомате.
- Народ куда-то весь подевался, - констатировал он с удивлением, обводя взглядом вагон. – Вымерли все что ли?
Эти мысли вслух, вероятно, по его мнению, должны были расположить меня к беседе, но я лишь молча смотрел на своего жаждущего общения попутчика, не вступая в диалог.
Состав остановился на небольшой станции. Вроде на платформе народу, как мне показалось, и было много – неугомонные дачники никак не могли закрыть дачный сезон, а в наш вагон зашли только двое: пожилые женщина и мужчина, вероятно, семейная пара. На муже был навьючен огромного размера старый рюкзак, а жена бойко вкатила в тамбур сумку-тележку, верную подругу и настоящую помощницу всех дачниц и огородниц нашей Советской Родины.
Места свободного было навалом, поэтому они долго выбирали и сели подальше от нас.
Мой попутчик снова попытался инициировать беседу и, обращаясь ко мне как к уже хорошо знакомому человеку сказал:
- Видишь у бабки тележку?
И, не дожидаясь от меня ответа, продолжил:
- У меня тоже такая была. Незаменимая, я тебе скажу, вещь для дачи. Долго я. конечно, сокрушался, что её потерял, вернее, оставил там…
И тут я, сам не зная почему и совсем не ожидая от себя, спросил:
- Где там?
- В кустах возле станции, - ответил он мгновенно и начал рассказывать историю, которую, казалось, была у него всегда наготове, просто не было кому её рассказать.
- Возвращался я как-то с дачи, вот так же осенью, пораньше только чуть, снега ещё не было. Качу, значит, к станции свою тележку, навьюченную урожаем, и в ус не дую. Тут, как на грех, захотел я…ну, это.. по-маленькому, - застеснялся он. – Ну, возьми, значит, да отойди подальше от людей, в посадку. До электрички-то ещё минут пятнадцать на перроне топтаться, а там народу уйма. Да и в вагоне никуда не ткнёшься, там людей, как селёдок в бочке. Вот и пошёл подальше от людей нужду справить. Нашёл кусты погуще. Сам пролезаю меж веток и тележку за собой тяну, чтоб перед глазами, значит, у меня была, чтоб не увели её у меня из подноса.
Нашёл такое местечко укромное, прям то, что надо, вокруг дубка молодого, но крепенького кусточки орешника разрослись. Стою я, значит, довольный оттого, что мне полегчало сразу. Только собрался ширинку застегнуть, да чёрт меня дёрнул наверх, на дубок этот самый посмотреть. А там мужик в петле болтается, висельник. Голова в петле на бок, язык высунул, глаза подкатил.
Сам ли или кто помог. Годы-то лихие были.
Так я, забыв про тележку свою, про урожай свой, как ломанулся оттуда. В вагон первый вскочил, всех растолкал. И без тележки, конечно, и с расстёгнутым магазином.
Как домой прибежал, не помню.
Только с той самой поры, стал он мне везде мерещиться. Отражаться везде стал: в тёмных незанавешенных окнах, в зеркалах, даже в дачном пруду.
Вот и сей он с нами третий едет. Глянь, - странный попутчик кивком головы показал мне на запотевшее окно.
Я повернул голову и обомлел от страха: мужчина с высунутым языком и наклонённой набок головой, так же, как и мы, отражался в тёмном окне вагона, как будто ехал с нами третьим.
Отражения двух странных попутчиков улыбались мне в оконном стекле ехидной улыбкой, словно подсмеивались.
Я резко отвернулся от неприятного мне стекла и остолбенел от ужаса – рядом со мной никого не было. Но стоило мне вновь повернуться к окну, как эти ненавистные, ставшие мне омерзительными рожи, снова начали глумиться надо мной, щерясь во весь рот и хохоча от удовольствия.
Я резко вскочил со своего места, отмахиваясь от них. Со стороны казалось, что сражаюсь с пустотой. Пожилая семейная пара смотрела на меня подозрительно и боязливо. Наверное, они подумали, что я пьяный. Испуганные дачники двинулись к выходу и поспешили перейти в другой вагон.
Я одиноко стоял посреди вагона и старался не смотреть на окна. Мне казалось, что эти две смеющиеся рожи смотрят на меня и слева, и справа.
От страха я тоже решил перейти в другой вагон, но там, к моему удивлению, никого не было. И в третьем и в четвёртом и во всех последующих вагонах людей не было. Так я дошёл до головного локомотива. Я дёрнул дверь, ведущую к кабине машиниста, она на удивление легко открылась. Я зашёл в пустое, как мне показалось, помещение.
Вдруг услышал чей-то вопрос:
- Третьим будешь?
За вопросом последовал смех, громкий, издевательский.
Тут я увидел, что нашей электричкой управляет тот самый висельник, с высунутым языком и перекошенной на одну сторону головой.
И совершенно другой, но уже знакомый мне голос назидательным тоном мне сказал:
- А я тебя предупреждал: в пустые окна не смотрись – примета плохая…