Совершенно справедливо пишет журналист Е. Г. Ольховский в своей статье «Н. К. Печковский», опубликованной в журнале «Искусство», №7 за 1939 г.:
И Ленский, и Вертер в исполнении Печковского – так же цельные, продуманные художественные образы, проникнутые большой мыслью, большим чувством.
Правдивость и простота сценического воплощения этих образов, мужественный лиризм, лишенный слащавой сентиментальности, – выгодно отличают их от традиционных оперных штампов. При значительном сходстве характеров Ленского и Вертера Николай Константинович сумел на основе музыки отыскать присущий каждому образу внутренний ритм, создав два одинаково поэтичных, но различных по своему содержанию, образа.
Но вернемся, однако, к начальному периоду карьеры Николая Константиновича. Все было хорошо, но заветной мечтой Печковского, причем, с самого детства, была роль Германа в «Пиковой даме» Чайковского. Не зная, к кому еще обратиться со своей идеей, он принял решение заручиться поддержкой, если получится, у главного дирижера Большого театра Вячеслава Сука.
Чех по национальности, он обладал большим авторитетом в театре и мог стать хорошим помощником в достижении цели. Печковский явился домой к Суку и вымолил у него несколько минут для прослушивания. Вместо обещанных пяти минут, увлекшись, Вячеслав Иванович аккомпанировал Печковскому почти час. Они прошли две большие сцены из оперы, и из-за этого впервые в жизни главный дирижер Большого театра позволил себе опоздать на службу. Печковский получил в театр постоянный пропуск, и официально начал работу над партией Германа, готовясь к дебюту. Большой театр даже назначил ему небольшую стипендию, узнав о его бедственном финансовом положении.
Путь к осуществлению мечты был открыт!!
Параллельно Николай Константинович решил выступить в трех операх на сцене Народного дома. Его партнерами согласились быть несколько солистов Большого театра. Для этих выступлений Печковский выбрал «Пиковую даму», «Евгения Онегина» Чайковского и оперу Бизе «Кармен». Начались репетиции.
И вот однажды во время спевки с дирижером, тот участливо спросил: «Вам удобно вот так?»
Печковский узнал знакомое лицо. «А помните, – спросил он, – как в 1918 году я обещал Вам, что когда буду выступать у вас в качестве гастролера, Вы еще спросите, какой мне нужен темп?» М. М. Букша, а это был он, остолбенел, а потом расхохотался: «Ну, молодец, значит, работал много»! Он был человеком незлопамятным.
А ведь, что интересно, прав был Печковский в 1918 году!
Задуманные три спектакля в московском Народном доме, среди которых, кстати, была и заветная «Пиковая дама», Николай Константинович спел с большим успехом.
Справившись с этой задачей, он решил ненадолго съездить отдохнуть в Одессу. В этом приморском городе он планировал остановиться у знакомой певицы. Она должна была петь там с симфоническим оркестром Большого театра, но заболела, и решила, раз уж Печковский все равно едет, так пусть и споет вместо нее.
По всей Одессе были расклеены афиши, извещавшие о том, что солист Большого театра Н. К. Печковский выступит с симфоническим оркестром. Солистом театра Печковский не был, он был только студийцем, произошло недоразумение, и артисты оркестра могли неправильно понять сложившуюся ситуацию. Пришлось объясняться. Оркестранты были не в претензии, наоборот, они поддержали молодого певца и даже уверили его в том, что его обязательно примут в прославленную труппу.
Как вспоминал сам Николай Константинович, собирали его на концерт всем оркестром – один музыкант дал для выступления свой фрак, другой брюки, довершила торжественную картину вдетая в петлицу фрака живая белая хризантема.
Выйдя на сцену, певец обратил внимание на двух изучавших его важного вида граждан в первом ряду, пока смолкали приветственные хлопки, Печковский успел расслышать реплику: «Он, наверное, в Большом театре подносы выносит».
Это его взбесило, и он набрал в грудь воздуха …
После его выступления, даже не дожидаясь, пока смолкнут аплодисменты, (причем, дружно аплодировал и весь оркестр) эти двое первыми прибежали за кулисы. Один оказался директором Одесской оперы, другой – его замом. Они сразу, здесь же, за кулисами, предложили Николаю Константиновичу выступить в Одесском оперном театре в десяти спектаклях. Договоренность была достигнута, и в октябре 1923 года Печковский должен был петь в Одессе.
В том же 1923 году произошло знаменательное событие и для Николая Константиновича Печковского, и, без преувеличения, во всей истории русской оперной музыки – на сцене прославленного Большого театра он явил впервые своего, в будущем, легендарного Германа в опере П. И. Чайковского «Пиковая дама».
Неизвестно, ходил ли Николай Константинович к директору Малиновской напомнить ей ее фразу: «Пока я директор, Вам не петь в Большом театре». Зная его характер, вполне можно предположить, что и ходил. Ведь он сказал ей тогда: «А я буду!»
Была ли эта встреча, история умалчивает.
Дебют в Большом театре тоже прошел с приключениями.
Этому событию предшествовала огромная работа. Станиславский был за границей, и подготовить Печковского к дебюту на сцене Большого театра должен был его заместитель в студии Б. М. Сушкевич. Это был знающий режиссер, крепкий профессионал, он стоял у истоков создания I-ой студии МХАТа. Два месяца Николай Константинович ходил в студию к Сушкевичу на занятия. Когда он пришел в театр на первую оркестровую репетицию, то был вполне в себе уверен. Однако эта уверенность у него быстро улетучилась.
Сначала дала совет актриса, певшая партию Графини: «Вы с ума сошли, что решились показать себя в партии Германа! Вы поете тремя голосами, откажитесь, пока не поздно».
Вторым подошел С. И. Мигай: «Коленька, я бы на Вашем месте отказался, Вы не знаете характера В. И. Сука. Он может положить дирижерскую палочку, и тогда Ваша судьба будет решена. На Вас будет клеймо, которое изгладить впоследствии будет трудно».
Печковский переменился в лице настолько, что проходивший мимо Вячеслав Иванович Сук поинтересовался состоянием его здоровья.
Началась репетиция. Николай Константинович спел первую арию «Я имени ее не знаю» и … В. И. Сук положил дирижерскую палочку! Печковский похолодел … Вячеслав Иванович поднял руки, строго посмотрел на дебютанта и зааплодировал, тихонько повторяя: «Браво! Браво!» Участь певца была решена – авторитет В. И. Сука в театре был непререкаем! Тотчас вслед за дирижером зааплодировали солисты на сцене, включая актрису, певшую партию Графини, зааплодировал Сергей Иванович Мигай, зааплодировал оркестр!
В день премьеры Печковский заболел ангиной, причем, впервые в жизни. Никогда до этого ангиной он не болел, просто не знал, что это такое. Немедленно был вызван врач, который, осмотрев горло артиста, петь в этот день не советовал. Пришлось позвонить в театр. Ему сказали, что если он не споет сегодня, то в Большом театре он не споет больше никогда. Хотя эту фразу он уже слышал, но решил, все-таки, не рисковать, а вместе с врачом-фониатром принять все меры и попробовать выйти на сцену. Доктор сделал ему в горле надрез, смазал его йодом и благословил. Что певец пережил за эти несколько часов, остается только гадать, но перед началом спектакля в театр были вызваны сразу все Германы, чтобы в случае чего заменить больного. Но все обошлось. Были и овации, и цветы, и крики «браво».
Директор московских и ленинградских театров Иван Васильевич Экскузович решительно произнес после спектакля: «Этого мальчика я заберу в Ленинград».
23 апреля 1923 года Печковский дебютировал в Большом театре в партии Германа и официально стал солистом одного из первых оперных театров страны.
Его зачислили в оперную труппу солистом с постоянным окладом в 150 руб. в месяц.
Для сравнения – за первый спектакль «Евгений Онегин» в Одессе через полгода он получит 10 руб., за второй, «Вертер» – 25 руб., за третий, «Пиковая дама» – 50 руб., за четвертый, «Кармен» – 75 руб., за пятый, «Паяцы» – 100 руб., а всего осенью 1923 года в Одессе Николай Константинович споет 12 спектаклей.
Первой оперой, с которой началось покорение Одессы, был «Евгений Онегин». Во время оркестровой репетиции Печковский пел вполголоса, он берег голосовые связки для своего первого спектакля. Вдруг за спиной он услышал фразу (ох уж, эта Одесса!): «Это, наверно, такой же певец, как тот, что петухов пускал!». Молодой человек, произнесший эту реплику, танцевал в театре в балете. И, о, случай! – он оказался братом будущей жены Николая Константиновича – Таисии Александровны. Тогда она была студенткой фортепианного отделения Одесской консерватории.
К слову сказать, в этой поездке молодой артист не только встретил свою избранницу, но и заработал первые большие гонорары, а одесская пресса не скупилась на похвалы – его сравнивали не много, ни мало, с великим итальянским тенором Джузеппе Ансельми!
В этот же сезон в Одессу приехала известная киевская певица О. И. Монска. Дирекция оперы попросила Печковского оказать любезность и выступить с гастролершей в опере «Травиата». Партию Альфреда он не знал, но пошел навстречу одесситам. Всего за одну неделю ему пришлось выучить свою роль и отрепетировать ее с партнершей.
В финале оперы, в четвертом акте, в сцене смерти Виолетты, Монска, не предупредив коллегу, решила умереть у него на руках. Женщиной она была дородной, крупной, а Николай Константинович в те годы был юношей худым и бледным, в общем, он не удержал Виолетту и, уронив ее на пол, случайно, подавшись за ней, надавил коленом ей на живот.
Умирающая Виолетта прошипела своему Альфреду: «Медведь!»
Как всегда, Коля Печковский долго не раздумывал: «Корова!»
После того, как дали занавес, партнеры высказали друг другу все, что наболело. Больше с артисткой О. И. Монска Печковский не пел.
Куда больше приятных впечатлений у него осталось от совместного выступления с выдающейся украинской певицей Марией Литвиненко-Вольгемут. Она была его Лизой в спектакле «Пиковая дама», обладала великолепным голосом и была прекрасным сценическим партнером.
Пока он пел в октябре-ноябре 1923 года на берегу Черного моря, из Большого театра его уволили. Почему это случилось, неясно. То ли директор Малиновская никак не могла успокоиться, то ли были какие-то другие причины … Партком и местком Большого театра были против увольнения молодого таланта, высший начальник Экскузович не уставал повторять про Ленинград.
В общем-то, страшного ничего не случилось, даже, наоборот … Была достигнута договоренность о том, что Н. К. Печковский половину сезона будет петь в Москве, а половину в Ленинграде. Здесь были свои преимущества! Какие? Во-первых, он попадал в привилегированное положение «гастролера», а во-вторых, пользуясь «скользящим» графиком, он мог съездить на несколько спектаклей, например, в ту же Одессу, где его уже знали, и у него уже была своя публика. А гастролер – фигура уважаемая, это – красная строка крупными буквами в афише, это, когда весь театр, все солисты, оркестр, статисты работают только на тебя. К тебе – повышенное внимание публики, остальные – свои, зрители их еще увидят и услышат, а ты – гастролер, ты уедешь и неизвестно, когда еще приедешь и одаришь своим искусством! А повышенное внимание публики – это повышенные сборы – хорошо и тебе, и театру!
С 1923 и вплоть до 1931 года Николай Константинович приезжал в Москву в качестве гастролера на 16 спектаклей в каждом театральном сезоне.
А в Ленинграде … В Ленинграде с осени 1924 года началась эпоха Печковского. Продолжается она, собственно говоря, и по сей день, но официально она закончилась в августе 1941 года …
