Куда ни кинь — всюду «клин»
Читать Часть 1
Быстро осваивая базовые навыки в Студии пролетарского рисунка, куда он пришёл после работы на заводе, Шандор принял участие в художественном конкурсе. Его герой — бегущий рабочий с факелом в руке, путь которому указывает Ленин. Однако напечатать рисунок тогда не удалось: реакция накопила достаточно сил, чтобы постараться задушить Венгерскую революцию.
Шандор обзавёлся револьвером, который вскоре ему понадобился. На здании графского особняка, где теперь располагалась студия, реял революционный красный флаг. С той стороны Дуная начался артиллерийский обстрел, и перепуганный швейцар, в прошлом охотно служивший натурщиком для студийцев, потребовал спустить флаг, притягивающий пули и снаряды. Извлечённый из кармана револьвер охладил напор швейцара, и тот ретировался. Красный стяг оставался единственным, не спущенным на домах, выходящих на набережную. Из окон остальных были поспешно вывешены белые простыни.
Попытки мобилизовать широкие слои населения, к сожалению, не имели успеха, и, просуществовав 133 дня, молодая Венгерская республика пала.
Ответные удары были жестокими. Массовые аресты, расправы, расстрелы. Не миновала чаша сия и Шандора.
На его счастье, револьвер он предусмотрительно спрятал, но всё равно был арестован прямо в доме родителей, для чего была отряжена большая группа вооружённых полицейских. Захватив улики — партийные издания и папку с рисунками, — и надев на опасного смутьяна наручники, они препроводили его в уже переполненную тюрьму.
Избиения начались сразу же.
И так продолжалось изо дня в день. Некоторые не выдерживали пыток и выбрасывались из окон верхних этажей.
Лейхту инкриминировали довольно нелепые обвинения: участие в казнях и «порчу графского имущества». Во время одного из зверских допросов, когда от него добивались признания, Шандор услышал, как подуставший тюремщик прохрипел:
Если теперь не забьёшь его до смерти, он со временем будет похуже Белы Куна.
Спустя несколько недель такого ада Шандор, которому в эти дни исполнилось семнадцать, должен был предстать перед судом для несовершеннолетних. Полуживой, весь в кровоподтёках, он, согласно закону, должен был быть судим в присутствии родителей. Обвинение в «участии в казнях» базировалось на найденном среди его рисунков наброске повешенного. Оно было столь нелепым, что судью удовлетворило объяснение подсудимого, что он сделал рисунок дома, и вовсе не присутствовал при совершении казни, и тем более не участвовал в ней.
Обвинения против активистов лепили топорно, в спешке, и почти таким же было то, что он «из чувства мести» просверлил стену в бывшем доме графа. «Дыра был нужна для электропровода к проекционному аппарату, который мы использовали во время занятий по рисунку», — объяснил малолетний обвиняемый.
Обвинения рухнули. Однако, в связи с его «коммунистической ориентацией», судья отправил Шандора Лейхта под надзор полиции. А в качестве наставлений, перебирая представленные как «вещдоки» рисунки Шандора, служитель Фемиды, обращаясь к отцу, произнёс:
Ваш отцовский долг — хранить от греха и опрометчивых шагов сына, благословенного от бога большим талантом.
Хорошо, хоть талант заметил…
Юноша вышел на свободу. Но какая это была свобода — разгул реакции, невозможность найти работу, художественной студии и след простыл. А тут ещё какой-то шпик повадился к родителям наведываться, прикидываясь его приятелем. Шандор был вынужден скрываться, жить впроголодь. Фрукты ещё не созрели, приходилось питаться падалицей и совершать налёты на черешневые сады на Холме роз, где спустя десятилетия обоснуется семейство Эков. «Ягоды-то были ещё зелёными — только молодой организм мог такое выдержать», — посмеялся, вспоминая об этом, мой собеседник.
Опыта подполья никакого не было, и пришло решение: по примеру многих уехать из Венгрии. Попытка нелегально перейти границу с Чехословакией дважды провалилась. И тогда руку помощи протянул брат Бела, артист по профессии. У него был заграничный паспорт, которым он и предложил Шандору воспользоваться.
Проводить его на вокзал пришла только мать,
которая принесла ему в дорогу его любимую лепёшку с маком.
После получения телеграммы об успешном прибытии в Вену брат Бела подал заявление в полицию об утере своего загранпаспорта…
Дальнейший рассказ моего собеседника — о периоде эмиграции, даже конспективно, потянул бы на сценарий приключенческого фильма. Сменялись страны, города, чередовался род занятий, возникали всё новые и разнообразные невзгоды, вовлечённость в политику смешивалась с тягой к любимому делу, и лишь чувство голода и бесприютность оставались с ним практически всегда.
Несколько раз его явно спасало провидение. Как это, например, случилось в первые часы по прибытии в незнакомую Вену. Не встреченный товарищами, ни слова не зная по-немецки, юноша оказался на грани отчаяния. Но из небытия, в реальности из толпы, выплыла фигура солдата австро-венгерской армии, обратившего внимание на потерянного молодого человека. Успокоил его, даже предложил покормить в кафе. А затем, глянув на бумажку с адресом, усадил на извозчика и отправил куда тому было надо.
Спустя годы изгнанник окажется в ещё более сложной ситуации.
Во время железнодорожного броска из Германии во Францию ему пришлось делать несколько пересадок, в том числе в Бельгии. И тут оказалось, что за билет предстоит доплатить. Денег у него не было, и, несмотря на все его объяснения («меня не предупредили» и т.д.), его сняли с поезда.
Попытка изыскать нужную сумму путём продажи своих часов и пальто успеха не возымела, и он с тоской наблюдал, как его поезд уже стоит под парами, готовясь к отправке. И вновь ему улыбнулась судьба — в облике весовщика, который подзывал его к своей будке.
Этот человек, светлый блондин с усами, войдя в его положение, сделал попытку посадить его на поезд, однако контролёр был неприступен. Потом стало ясно, что в то время бельгийцы не слишком-то жаловали немцев, коим представился наш герой.
Спаситель, оказавшийся коммунистом, собрал ещё нескольких своих друзей, которые стали жадно расспрашивать о революционных настроениях в Германии. Одновременно потчуя случайного гостя бутербродами и кофе с молоком. Спустя несколько часов, дождавшись, когда сменится неуступчивый контролёр, весовщик с друзьями сделали новую попытку провести эмигранта к поезду. На этот раз их объяснения принесли успех: на билет был поставлен штамп, и даже не потребовалась доплата. Напоследок ему были вручены ещё и небольшие деньги, «на всякий случай».
Всё это происходило уже не с Шандором Эком и не с Шандором Лейхтом, а с Алексом Кейлем. Взятый псевдоним звучал вполне по-немецки и не привлекал излишнего внимания чужеродным звучанием.
Заметим, что это был прямой перевод с венгерского: «эк» и «кейль» означают «клин». Когда мой собеседник упомянул об этом во время нашей беседы, я позволил себе шутку: мол, получается согласно нашей поговорке — «Куда ни кинь — всюду клин»? Шандор не известное ему присловье воспринял в прямом смысле: форма меняется, а суть остаётся. Получилось вполне уместно, хотя истинный смысл присказки мне пришлось растолковывать. Зато Эк развил тему.
«В молодые годы, когда я жил в Москве, кое-кто из моих добрых знакомых позволял себе вечерком выпить лишнего, — рассказал он. — Так вот, по утрам, чтобы прийти в себя, такие опрокидывали стаканчик-другой недопитого. При этом приговаривали: «Клин клином вышибают», — улыбнулся он и добавил: «В каком-то смысле и я так поступил со своей фамилией»…
Читать Часть 3
Владимир Житомирский