Это, конечно, выдающийся документ, показывающий, что и среди коммунистических аппаратчиков высокого ранга были порядочные, совестливые люди. Мало кто из них отваживался публично высказывать свои взгляды на политику советского руководства, но отрадно, конечно, уже то, что они эти взгляды − часто разумные и честные − исповедовали.
Секретарь сначала отказывалась стенографировать текст Анатолия Черняева, а потом, отпечатав, спрятала его в свой сейф. Стала увещевать автора: «Вы наносите ему (то есть Горбачеву. − О.М.) удар и с этой стороны. А он к вам так относится!»
Коллеги, которые узнали о письме, также советовали Черняеву не торопиться.
В конце концов, поостыв, он «заколебался в своей решимости «сделать Горбачеву ручкой».
Письмо так и осталось не переданным адресату. Может быть, напрасно Черняев его не передал. Может быть, «делать ручкой» Горбачеву было и не обязательно (это уж как сам Горбачев решит, − увольнять своего помощника или не увольнять), но оно вполне могло как-то воздействовать на президента. Не исключено, прочитав его, он захотел бы как-то скорректировать свои действия, в том числе и в отношении Прибалтики.
«Любой ценой удержаться у власти»
В тот же день, 16 января, Черняев делает еще одну интересную запись: в разговоре со своей дочерью он «вкратце излагает ей свое видение Горбачева: в нем действует уже одна логика − удержаться у власти любой ценой». По словам Черняева, «его новое выступление против Ландсбергиса и по поводу пресс-конференции Ельцина (надо полагать, таллинской или московской, скорее − московской, 14 января. − О.М), как и предыдущее в Верховном Совете, − сумбурное, не по делу, мелочное и «личностное», совсем не на уровне момента».
А ведь стремление любой ценой удержаться у власти − это как раз то обвинение, которое Горбачев и его окружение много раз в разговорах между собой, да и не только между собой, предъявляли своему вечному оппоненту Ельцину.
Снова − Политбюро?
В эти дни, − правда, по другому поводу, не по поводу Литвы, − Горбачев вспомнил и о Политбюро, призвал его держать совет относительно начавшейся войны в Йемене и Ираке, введения американских войск в эти страны.
Анатолий Черняев, 17 января:
«Началась война в Персидском заливе (сухопутный вариант). Я в этом не сомневался. Меня разбудили в 4 утра. Поехал в Кремль. Зашел к Примакову − там Дзасохов и Фалин. Начали сочинять заявление Горбачева.
Часов в 7 в Ореховой комнате М. С. собрал − у меня «челюсть отвисла», когда я вошел, − членов Политбюро, секретарей ЦК... Все возвращается на круги своя, подумал я, это симптом. Был, конечно, и Язов, который, разложив карту на столе, показывал, что и как, по его мнению, будет (кстати, угадал точно).
Знали бы американцы... Ночь. Чрезвычайная ситуация... Собрались дилетанты в вопросе, который предстояло обсуждать…
Вот в какой компании М. С. решал вопрос в связи с событием, последствия которого, с точки зрения перегруппировки всех мировых сил, состояния противоречий и факторов, могут превзойти результаты мировой войны.
Не знаю, соврал Игнатенко или правда − он сидел рядом с одним из секретарей ЦК, − когда по ходу разговора было упомянуто о кораблях, тот наклонился и спросил у него: «А при чем тут суда? Разве там море близко?»
Ну да, как говорила госпожа Простакова из фонвизинского «Недоросля», защищая своего непутевого Митрофанушку: для чего ему «еоргафию» знать – «извозчики-то на что ж»?
Как видим, «недоросли» оставались еще и в «перестроечном» Секретариате ЦК КПСС.
Весть о том, что к рулю управления государством, его внешней политикой Горбачев снова собирается поставить ветхозаветный советский орган − Политбюро (хотя 6-я статья Конституции вроде бы уже почти год как была отменена), без сомнения, не могла не вскипятить Ельцина, не усилить его протестное по отношению к Горбачеву настроение.
Репутации Горбачева нанесен непоправимый ущерб
Как уже говорилось, 20 января в Москве состоялась массовая манифестация протеста против действий союзных властей в Прибалтике. В сущности, − против действий Горбачева, хотя формально он и остался как бы в стороне от них.
«Репутации Горбачева в ночь с 12 на 13 января нанесен непоправимый ущерб, − писала «Независимая газета». − Когда кровавые эксцессы происходили в прошлом, президент имел более или менее прочное алиби. Событиям в Тбилиси предшествовала зарубежная поездка. Событиям в Баку − погромы. Трагедия в Литве была отрежиссирована в присутствии Горбачева в стране и без какого-то прямого повода. Пожалуй, именно поэтому манифестация москвичей, остановленная на Старой площади, БЫЛА ПЕРВОЙ МАССОВОЙ АНТИГОРБАЧЕВСКОЙ АКЦИЕЙ (выделено мной. − О.М.) Горбачева любили и ненавидели, восхваляли и критиковали. Но его никогда не боялись. Страх при этом имени пришел к людям впервые».
«Первая массовая антигорбачевская манифестация (она собрала, по разным оценкам, от двухсот до пятисот тысяч человек) − так единодушно, почти слово в слово, аттестовали акцию, прошедшую 20 января, разные газеты. «Коммерсантъ-weekly»:
«Это была первая откровенно антигорбачевская манифестация такой численности, ставшая пиком волны протестов, прокатившихся по всей стране. Запад, заморозив решения о кредитах и финансовой помощи на общую сумму 16 миллиардов долларов, недвусмысленно дал понять, что несколько разочаровался в образе «улыбчивого Горби».
Горбачев «молчит и отсиживается»
Через неделю после Вильнюса по-настоящему полыхнуло в Риге. Анатолий Черняев, 21 января:
«Ночью меня разбудил Бишер (зам. председателя правительства Латвии). В паническом тоне сообщил, что омоновцы атаковали здание МВД в Риге, четверо убитых, восемь раненых. Что я мог ответить? Утром я написал об этом Горбачеву. Ответа не получил. И вообще достать его было невозможно. Он весь день совещался то с Рюйтелем (председателем парламента Эстонии. − О.М.) (чтобы в Эстонии не произошло того же, что в Вильнюсе и в Риге), то возлагал венок Ленину, то опять и опять закрывался с Пуго, Язовым, Крючковым и т. п. Вместо того чтобы выйти на трибуну и изложить свою позицию − позицию руководителя великой державы.
Российский парламент. Чрезвычайная сессия. Ельцин − с докладом о ситуации в стране, в общем «взвешенным», как теперь принято говорить, без прямых оскорблений в адрес Горбачева и без призывов его свергнуть (как это он сделал вчера на Манежной площади перед… тысячами людей). (Напомню, в действительности Ельцина на Манежной не было, его обращение зачитал Бурбулис; в обращении, в самом деле довольно резком, все же не было призывов свергнуть Горбачева. – О.М.) Впрочем, тем опаснее для М. С.
Наши попытки (Примакова, Игнатенко и мои) выйти на Горбачева и всерьез поговорить ни к чему не привели. Средства массовой информации уже выдают официальную версию: в Риге был бытовой конфликт: изнасиловали женщину-омоновку, терпение у людей лопнуло и т. п. Словом, переводят на кухонный уровень. В то время как политическое значение − в реакции мира на эту бытовуху.
По радио идет передача о заседании российского парламента. Много говорят и дельного, но почти каждый кроет Горбачева и метит в самые больные места. В том числе: мол, вот Ельцин, как только произошли в Вильнюсе события, сразу поехал на место... В отличие от Горбачева, который молчит и отсиживается».
Ельцин «сбавляет тон»
Мы видели: Черняев оценил выступление Ельцина на открытии чрезвычайной сессии Верховного Совета России 21 января как более «взвешенное», нежели его речь на митинге, произнесенную накануне (на самом деле, еще раз скажу, Ельцина на митинге не было, его обращение зачитал Бурбулис). В общем-то, оно и понятно, по-другому не бывает: одно дело митинговое выступление, пусть и «письменное», и другое – речь в парламенте. Это разные жанры. Но даже с учетом различия в жанрах многие, даже противники Ельцина, заметили, что его речь в Верховном Совете была как бы примирительной, призывающей к совместному с Центром поиску выхода из тяжелой ситуации.
– Особым направлением в работе предстоящей сессии, – сказал Ельцин, – будет выработка точной политической линии во взаимоотношении России и Центра в новых условиях. Наша главная задача в этом вопросе – задержать, остановить сползание союзного руководства к реакции, ни в коем случае не дать Центру отойти от уже достигнутых договоренностей. Недопустимо, чтобы силовые методы в решении проблем вошли в повседневную практику. Тактика диалога себя еще не исчерпала.
То есть не «Долой Горбачева!», а «будем продолжать диалог с ним, искать компромисс».
Тот же самый мотив – еще не все потеряно, мосты не сожжены – и в конце ельцинского выступления:
– Считаю, что реакционный переворот, совершенный сегодня (то есть переход Центра к «силовым» методам, прежде всего в Прибалтике. – О.М.), не достиг необратимой стадии. Убежден, что эта стратегическая ошибка в политике Центра может и должна быть исправлена. Это во многом зависит от нас, уважаемые народные депутаты. В нынешней критической обстановке самое неправильное – впадать в уныние и панику.
Короче говоря, «точка невозврата» в отношениях с Центром, как полагает Ельцин, еще не пройдена, усилиями России, российской власти Горбачева можно «образумить» и вернуть на мирный, демократический путь.
Правда, уже через короткий срок Ельцин отойдет от этой миролюбивой риторики, вновь, с удвоенной силой, обрушится на своего постоянного соперника – союзного президента. И такой переход – от перемирия снова к войне – вновь у многих вызовет недоумение.
«Я так и не смог прояснить для себя до конца, что заставило Б.Н.Ельцина буквально в считанные дни круто изменить свою позицию, – пишет в своих воспоминаниях бывший председатель Совета Республики российского парламента, последовательный противник Ельцина Владимир Исаков, – Получил новую информацию? Переосмыслил факты? А может быть, все было проще: наиболее радикальные сторонники Ельцина склонили его воспользоваться стратегической ошибкой Центра и перейти в «решительное наступление»?
Под «стратегической ошибкой Центра», видимо, имелась в виду затеянная в ту пору премьер-министром Павловым безумная денежная реформа – изъятие из обращения за кратчайший срок, с 23 по 25 января, 50- и 100-рублевых денежных купюр, в результате чего многие люди просто-напросто лишились денег. Их естественное возмущение такой «реформой», как полагает Исаков, и поспешил использовать Ельцин по подсказке своих советников.