За что, всё-таки, получила десять лет Лидия Русланова?
Сегодня уже, пожалуй, надо объяснять, кто такая Лидия Русланова. Это была певица удивительной популярности. Особенно в годы войны. Вышла она из народа. Её голос был необычаен даже не своими вокальными качествами, он тоже был как бы олицетворением народного начала. Если у России есть голос, то это был голос Руслановой. Неповторимый тембр, неисчерпаемость тонов, глубина, бархатная нежность и душевная сила — всё это удивительным образом сочеталось в этом голосе. Когда она приезжала на фронт, измотанные боями подразделения обретали новые силы. Цена концертов была фантастической. Батальонам ставилась, к примеру, задача взять ту высоту, которую они безуспешно атаковали до того по нескольку раз. Наградой за это и должно быть выступление Руслановой перед уцелевшими. Батальоны шли на смерть и редко бывало, чтобы задание это не было выполнено. И оставшиеся слушали Русланову и забывали о смерти.
Её внешность замечательно дополняла талант. У неё было простое и значительное русское лицо. Я думаю о том, что логично было бы, если бы на Мамаевом кургане или на Поклонной горе, венчая Победу, вечно стояла женщина именно с таким лицом и такой статью, потому что Родина-Мать для солдат Великой войны непременно представлялась обликом схожей с Руслановой.
Горькая русская доля рано выпала ей. Родилась она в крестьянской семье. Пяти лет от роду осталась сиротой. Выживала трудно. Но именно ей Бог дал такой голос, который сделал Россию счастливее.
Обстоятельства ареста её мало известны и до сих пор. Дело её представляется достаточно простым, однако есть в нём тайна, над которой долго ещё надо будет биться, чтобы решить, — в самом деле она такая большая преступница, — или больше жертва провокации, имеющей целью опорочить и унизить фигуру значительную в нашей истории.
Дело № 1762 по обвинению Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны начато Министерством Государственной безопасности 25 сентября 1948 года.
Для начала обозначим суть этого дела так, как изложена она официальным языком первоначального следствия:
«Я, старший следователь Спецчасти по особо важным делам МГБ СССР майор Гришаев, рассмотрев материалы о преступной деятельности артистки Мосэстрады Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны, 1900 года рождения, уроженки города Саратова, русской, гражданки СССР, беспартийной, с низшим образованием, — НАШЁЛ:
Имеющимися в МГБ материалами установлено, что Крюкова-Русланова, будучи связана общностью антисоветских взглядов с лицами, враждебными к советской власти, ведёт вместе с ними подрывную работу против партии и правительства.
Крюкова-Русланова распространяет клевету о советской действительности и с антисоветских позиций осуждает мероприятия партии и правительства, проводимые в стране...».
Тут пока всё ясно. Перед нами обычный набор чекистских следственных штампов, которые всегда можно доказать. Для того времени аргументы, конечно, самые серьёзные и страшные. Но мы то знаем, насколько ничтожным мог быть повод для таких обвинений. Достаточно не там рассказанного анекдота. В этой части дела Лидия Русланова предстаёт, конечно, жертвой обычного произвола, жертвой своего времени, жертвой сталинских порядков. Если бы дело ограничивалось только этим, то и разбираться в нём было бы скучно. Разборами таких дел, страшных, конечно, по сути, нас уже обкормили и восприятие их трагической глубины, к сожалению, притупилось в нас. Доказать абсурдность всех обвинений в адрес великой певицы, казалось, можно будет без труда.
Дальнейшее же чтение документа, помнится, внесло некоторого рода смятение в эту мою уверенность.
«Кроме того, Крюкова-Русланова, находясь вместе со своим мужем Крюковым В.В. в Германии, занималась присвоением в больших масштабах трофейного имущества...».
Вот тебе раз! Русланову обвиняют ни много, ни мало — в мародёрстве? Как это могло быть? Мерзкий образ мародёра, снимающего с трупов часы и выламывающего з мёртвых челюстей золотые коронки, выворачивающего карманы мертвецов, грабящего опустевшие квартиры — это уж слишком. Подумалось, должно быть чем-то серьёзно досадила она властям, коль стало нужным возвести на неё этот до нелепости извращённый и примитивный поклёп.
Далее листал я дело с большим нетерпением — уж очень хотелось поскорее отыскать то место, где Русланова с достоинством и гневом опровергнет эту
гнусно состряпанную клевету.
Вот это место:
«Гришаев: Материалами следствия вы изобличаетесь в том, что во время пребывания в Германии занимались грабежом и присвоением трофейного имущества в больших масштабах. Признаёте это?
Русланова: Нет (тут легко представить себе сколько ожидаемого нами негодования в её голосе).
Гришаев: Но при обыске на вашей даче изъято большое количество ценностей и имущества. Где вы его взяли?
Русланова: Это имущество принадлежит моему мужу. А ему его прислали в подарок из Германии... По всей вероятности, подчинённые...
Гришаев: А оружие? При обыске на принадлежащей вам даче обнаружена винтовка, а также автомат и карабин. Где вы его взяли?
Русланова: Не знаю. Я этого оружия никогда не видела... Могу лишь предположить, что оно принадлежало трём солдатам, сопровождавшим вагон с имуществом, которое привёз из Германии мой муж...».
Что-то тут не совсем похоже на то, что ожидалось. Русланова отрицает свою причастность к «присвоению и грабежу» и вдруг этот вагон трофейного имущества на её даче. И что это за муж такой, который отправляет награбленное вагонами.
Генерал Крюков — личность весьма примечательная. Война и предполагаемая безнаказанность разбудили в этой грубой и неотёсанной натуре инстинкты самые низменные. Это можно понять из материалов того же дела.
Он командовал отдельным кавалерийским корпусом. Утверждали, что корпусной госпиталь превратил он в форменный бордель. Сам подбирал в него женский персонал. С надоевшими поступал он гуманно, переводил с глаз долой, но с повышением и награждал при этом медалями. За услуги.
С Руслановой познакомился он во время концертов певицы в его корпусе. Приезжая в Москву, запросто к ней захаживал. Но окончательно связать свои судьбы решили они в месте, не совсем пристойном, в соответствие со вкусами и пристрастиями этого самого генерала Крюкова.
Заведующий постановочной частью московского цирка, некто Марьянов, организовал на своей квартире какое-то тайное заведение или клуб (в деле эта квартира называется вполне определённым словом «притон») с названием «Весёлая канарейка». Этот Марьянов расскажет следователям:
«Первое время Русланова приезжала в корпус со своим мужем Михаилом Гаркави, который был помехой для любовных интриг. Выход нашли довольно оригинальный: Гаркави спаивали и укладывали спать. Узнав об этих “трудностях”, я решил свести Русланову и Крюкова у себя: Крюкову я посылал приглашение посетить цирк, чтобы ознакомиться с новой программой, а о его приезде извещал Русланову. После представления они заходили ко мне на ужин и в один из таких вечеров договорились о женитьбе».
Так в «Весёлой канарейке», в которой прежде генерал Крюков известен был как «организатор массовой формы разврата», завязались и более серьёзные отношения двух этих людей.
Но подлинной страстью генерала оставалась алчность. Она диктовала ему прямые нелепости. Если предположить, что в названных вагонах сплошь были вещи исключительно ценные, то, значит, совершенно не понять весь размах этой натуры. Там вместе с великолепными коврами и немереными штуками дорогой ткани было, например, сорок семь банок гуталина, шестнадцать дверных замков, пятьдесят пар шнурков для обуви, сотни кусков мыла.
На допросе генерал бы столь словоохотлив, будто только очнулся от гуталиново-бриллиантовой лихорадки этой. Говорил, как бы удивляясь самому себе:
«Следователь Гришаев: Как все эти вещи попали к вам? Может быть, они были приобретены честным путём?
Генерал Крюков: Каким там честным! мне ничего не остаётся, как только сознаться в том, что морально опускаясь всё ниже и ниже, я скатился до того, что превратился в мародёра и грабителя. Когда советские войска вступили на территорию Германии, передо мной открылись широкие возможности поживиться… Моя алчность победила во мне голос рассудка, и я стал заниматься грабежом, присваивая наиболее ценные вещи, захваченные нашими войсками на складах, а также обирая дома, покинутые бежавшими жителями, изымая оттуда ковры, сервизы, отрезы шерстяных и шёлковых тканей и вообще всё, что попадало под руку... Кроме того, стараясь обезопасить себя и заручиться поддержкой на случай, если моё мародёрство станет известно, много ковров, сервизов и отрезов тканей я посылал вышестоящим начальникам, в том числе и командующему Первым Белорусским фронтом маршалу Жукову, его адъютанту генералу Варенникову и другим. Много вещей я скупал за бесценок, разъезжая по Германии со своей женой Руслановой...».
Может быть, Русланова была безучастной свидетельницей форменного этого безобразия и просто не могла сопротивляться разгулявшемуся аппетиту мужа. Увы...
Тут надо, наверное, расшифровать, что такое «скупать за бесценок» в военное время у побеждённого населения все эти «вещи». Человек, обречённый на голодную смерть, готов был обменять на банку тушёнки и булку хлеба любую фамильную драгоценность, любую картину, будь она даже кисти Рембрандта. Обменять, да ещё радоваться и благодарить за то, что всё это элементарным образом не отняли.
Тот же содержатель притона Марьянов (о котором мы вынуждены тут упомянуть ещё раз по особому случаю), вызванный по делу Руслановой, пояснил:
«Что касается спекулятивных махинаций Крюкова, то они были очень масштабны. На продаже вывезенного из Германии барахла он нажил огромные деньги. А механизм был очень простой: Русланова получала со склада части, которой командовал муж, продукты и обменивала их у немцев на меха, хрусталь, ткани и драгоценности. Потом Алавердов и Туганов (адъютанты Крюкова) доставляли всё это в Москву, а сёстры Крюкова — Мария и Клавдия перепродавали это по баснословным ценам».
Сознаюсь, я испытываю вполне определённую неловкость от того, что моё расследование этого дела приняло столь жестокий для меня поворот. В памяти народной звезда Руслановой остаётся незапятнанной, такой бы и должна остаться. С другой стороны, всегда наступает время, когда любовь должна поверяться правдой, какой бы она, эта правда, ни была. И только та любовь велика и подлинна, которой под силу испытание правдой. Думаю, что бесценный талант и великие заслуги Лидии Руслановой не умалит то, что мы будем знать о её слабостях. Возможно, и непростительных. Слабостей нет только у истуканов. Русланова истуканом не была. Это был живой человек.
И в описании этого живого человека мы подошли теперь к самому непростому.
Путь, которым приобретались замечательные ценности у обездоленных русской победой немцев, оказывается, Руслановой был уже обкатан прежде. И весьма грустно узнать было о том, что впервые испробован был он в голодном блокадном Ленинграде. Люди, которых следователю она представила как своих «доверенных лиц», выменивали для неё у умирающих ленинградцев бесценные сокровища русского искусства. Среди этих «доверенных» были Игорь Грабарь, искусствовед Ерёмич, художник Бельвин, сотрудник Русского музея Сосновский.
В результате у семейства Крюковых-Руслановых на двух дачах и трёх квартирах сосредоточились вместе с километрами иностранных тканей и килограммами бриллиантов, горами соболей и каракуля... сто тридцать две картины величайших русских художников Нестерова, Кустодиева, Маковского, Шишкина, Репина, Поленова, Серова, Малявина, Врубеля, Сомова, Верещагина, Васнецова, Айвазовского, Сурикова, Федотова, Мясоедова, Тропинина, Юона, Левитана, Крамского, Брюллова...
Как видим, доверенные лица Лидии Руслановой работали с величайшим профессионализмом. Может быть, это Лидия Русланова и надоумила своего мужа использовать её ленинградский опыт в поверженной Германии. Все эти сокровища хранились навалом, даже на чердаках и неизбежно должны были погибнуть.
Вся мучительная неприглядность этих своих дел Лидии Руслановой может быть только теперь, у следователя Гришаева, и открылась.
До того, оказывается, она в таком роде приобретательства никакого криминала не видела. Во всяком случае, в этом она была нисколько не хуже многих других. С такою прямотой она и ляпнула об этом следователю, не подумав, сколько тогдашних любимцев народа ставит под удар:
«Этим занималась не только я. Картины и драгоценности скупали и другие артисты. Например, на квартире Екатерины Васильевны Гельцер я видела богатую коллекцию картин, а также очень крупные бриллианты и изумруды. Большое количество драгоценностей у Антонины Васильевны Неждановой. Среди артистов даже ходит анекдот, что когда Нежданова надевает свои бриллианты, её муж Голованов ходит за ней с совком, боясь, как бы она их не растеряла. Хенкин скупает картины и золотые часы. Очень богатым человеком слывёт Ирма Яунзем. Имеются ценные бриллианты у Леонида Утёсова, я сама их видела на его дочери. Большие деньги нажила Любовь Орлова, в основном за счёт «левых» концертов. А Исаака Дунаевского в нашей среде называют советским миллионером: у него такое большое количество картин и бриллиантов. Занимаются скупкой драгоценностей Шульженко и Коралли...».
После этого нехорошая опять закрадывается мысль. Мы все верили и верим в высокий порыв, который руководил выдающимися артистами, рвавшимися во фронтовые бригады. Этот порыв был. Кощунственно в том сомневаться. Но очень жаль, если к порыву тому у кого-то примешивалась и это унизительное желание разжиться заодно почти даровыми европейскими бриллиантами. Я гоню от себя эту мысль, но после тех давних откровений Лидии Андреевны сделать это не совсем просто... Лучше бы мне уж не читать этого дела, что ли?
«Что касается меня, то я признаю, что картины, бриллианты, платиновые и золотые изделия приобрела нелегально, с рук, в целях наживы. И всё же я бы не хотела, чтобы меня считали обыкновенной валютчицей и спекулянткой, хотя и не отрицаю, что была не прочь перепродать ту или иную вещь. В стяжательстве и незаконных поступках признаю себя виновной».
Так закончила Лидия Русланова своё «показательное признание».
Оказывается, далеко не всегда, как утверждается теперь, «сталинская машина» подминала и давила невиновных. Виновных и тогда было достаточно.
Вроде всё ясно.
Кроме одного — почему же чекисты выбрали тогда именно её? Ведь с таким же успехом можно было, оказывается, как считает сама Лидия Русланова, вместо неё привлечь любого из (оплошно и не из зла) названных ею деятелей культуры.
Напомним, её «взяли» в сентябре 1948 года. Это был год, когда началась опала маршала Жукова.
И тут повторю я ту фразу из показаний мужа Руслановой генерала Крюкова, которая, возможно одна и нужна была в деле певицы Руслановой. Строчки эти мы здесь приведём ещё раз, потому что с них начинается новый этап в деле Руслановой, который перерос в необычайно скандальное и громкое «дело генералов-барахольщиков», бросившего тень на самого маршала Жукова:
«...много ковров, сервизов и отрезов тканей я посылал вышестоящим начальникам, в том числе и командующему 1-м Белорусским фронтом маршалу Жукову...».
Тут надо учесть немаловажное: генерал Крюков и маршал Жуков были давними и добрыми знакомыми. Когда Жуков в Белоруссии только ещё командовал дивизией, Крюков у него был командиром полка. Потом они дружили домами, часто бывали в гостях друг у друга. Когда Крюков женился на Руслановой, то расположение маршала, естественно, распространилось и на неё. И она стала бывать в доме у Жуковых, а однажды и Жуковы их посетили... Так что, надо думать, арестовывали не артистку Русланову, а, скорее, жену генерала Крюкова. Сразу тронуть самого Крюкова, как приятеля народного героя, победителя фашистской Германии Жукова, поостереглись. Но результат, которого хотели на Лубянке, вполне успешно добыт и этим окольным путём. То, что окончательной целью дела Лидии Руслановой является именно маршал Жуков, теперь представляется совершенно бесспорным. У авантюриста Крюкова компромат на неудобного маршала могли добыть, например, в обмен на его свободу. И Крюков пошёл на это.
Тут же на Лубянку были доставлены давние адъютанты Жукова и среди них некто майор Сёмочкин. Он сделал заявление, которое ошеломило следователей. По словам этого майора Сёмочкина, действительно, бывшему Главнокомандующему советскими оккупационными войсками в Германии драгоценностей и прочего «барахла» перепало немало. Самое ценное чета Жуковых хранит в большом чемодане на своей московской квартире. Сёмочкин во всех подробностях описал этот чемодан — замки, цвет, степень изношенности.
Когда Сталину доложили о показаниях Сёмочкина, тот не поверил. Однако, маршал Абакумов, начальник Смерша, каким-то образом убедил Сталина, что неплохо бы сделать негласный обыск на московской квартире Жуковых.
Никакого чемодана там не нашли, но нашли в сейфе аккуратную такую шкатулочку, в которой оказалось: «часов 24 шт., в том числе золотых — 17 и с драгоценными камнями — 3; золотых кулонов и колец — 15 шт., из них 8 с драгоценными камнями; золотой брелок с большим количеством драгоценных камней; другие золотые изделия (портсигар, цепочки и браслеты, серьги с драгоценными камнями и пр.)».
В связи с тем, что чемодана в квартире не оказалось, было решено все ценности, находящиеся в сейфе, сфотографировать, уложить обратно так, как было раньше, и произведённому обыску на квартире не придавать гласности.
По заключению работников, производивших обыск, «квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято всё, что может его скомпрометировать. Нет не только чемодана с ценностями, но отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т. д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было».
Как прореагировал на это Сталин неизвестно. Правда, известна его фраза: «Сапожник всегда будет сапожником». Это Сталин вспомнил первую специальность будущего полководца. Продолжать подкоп под Жукова команды, однако, не давал. Тем не менее, Абакумов решил уже действовать на свой страх и риск. С Жуковым у него были свои давние счёты, рассказывать о которых мы тут не станем. Это слишком удлинило бы наш рассказ. Кроме того, Абакумов, уже к сорока годам ставший маршалом и начальником столь же великой конторы, как и бериевская, дело своё знал, конечно же, туго. И вот он, уже лично, составляет опись того, что обнаружено во время негласного обыска на даче Жукова в подмосковном посёлке Рублёво. Радуется, наверное, при этом, потому что результаты обыска впечатляют: «В результате обыска обнаружено, что две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей. Например: шерстяных тканей, шёлка, парчи, пан-бархата и других материалов — всего 4000 метров (четыре километра!); мехов - собольих, обезьянних, лисьих, котиковых, каракульчёвых — всего 323 шкуры; шевро высшего качества — 35 кож; дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского дворца и др. дворцов и домов Германии — всего 44 штуки, часть которых разложена и развешена по комнатам, а остальные лежат на складе...».
Далее перечислены 55 штук картин классической дворцовой живописи огромных размеров, семь больших ящиков с фарфоровой драгоценной, тонкого художественного исполнения, посудой, два ящика серебряных столовых гарнитуров, восемь богато отделанных аккордеонов, двадцать уникальных охотничьих ружей знаменитой фирмы «Голанд-Голанд», двадцать упакованных сундуков с добром, кроме сваленного по углам и где попало.
«...Дача Жукова, — продолжает Абакумов протоколировать не совсем даже казённым стилем, — представляет собой по существу антикварный магазин или музей... Есть настолько ценные картины, что место им, конечно, только в государственных хранилищах... На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплётах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке. Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии...».
Всё это имущество маршал передал государству, как «незаконно припрятанное и присвоенное им трофейное имущество». Акт о передаче составлен 3 февраля 1948 года. На следующий день Жуков переведён командовать округом в Свердловск.
Теперь спорят, что означало это перемещение —ссылка за строптивость, за дело о «присвоении и припрятывании», за непочтительность к партийному руководству?
Говорят, опять же — вот какой коварный Сталин. Так любил Жукова, а не защитил его, дал в очередной раз обидеть то ли Абакумову, то ли военному министру, пешке в военном деле, Булганину...
А фокус-то ведь тут есть. Почему бы не предположить, что Сталин как раз этим перемещением и оградил Жукова от начинающейся свистопляски вокруг этого самого «трофейного» дела, вокруг его имени. Ведь генералы, в надежде получить меньше, чем заслужили, застрочили друг на друга и на всех такое, что честь маршала, будь он в Москве, могла бы пострадать гораздо больше.
Тайна эта принадлежит теперь только Сталину...
...А чемодан с драгоценностями, кажется, так и не нашли.