(вступление в тему)
Одной из актуальных проблем для пишущего человека является проблема качественной самооценки, иными словами, автор не имеет надежных критериев оценки собственного творчества.
Вот произведение Михаила Афанасьевича Булгакова: незадолго до смерти он лично читал его готовые фрагменты Александру Фадееву и ряду других известных авторов.
Фадеев. как и Симонов сами авторы от Бога. Вот написал Константин Симонов "Жди меня" и больше мог уже ничего и не писать. Да, профессиональная разделка этого произведения не оставляет на нём камня на камне. Да, "жёлтые дожди" - это верх дилетантизма. Призыв "не желай добра" не позитивен и антихристианский, "всем смертям назло" - вновь не по божески, опять крайне негативно, к тому же ещё и антинаучно. В общем долго можно препарировать этот убогий набор повторений мантры "жди меня" - но...
Но сильнее ничего за всю войну так и не написано. И ничто так не вело людей, как это. Миллионы повторяли его, как главную свою молитву. Потому что автор нащупал нерв эпохи. нашёл те слова, которые и есть самые-самые...
И вот этот автор ходил по свету и писал свои стихи, когда он знал: есть такая книга: "Мастер и Маргарита"!!! Есть такие строки: "Котам нельзя!"
Для усиления текста мастер проговаривает его дважды с важнейшим оттенком: "С котами нельзя! Котам нельзя". Он явно хочет прописать: "Скотам нельзя!" И демонстрирует эту скрытую интенцию явно.
Как вообще можно было ходить, пить чай, говорить, смотреть в глаза аудитории, зная, что такой текст от людей спрятан? В конечном счёте он и опубликовал капитально урезанную версию романа! А Фадеев? Его бессмертное "Доломаем гвардию" или как там правильно... И он знал! Более того, уходя от Булгакова они жалели его!!! Всё внутри меня протестует. Что-то и тут опять недосказано, недорассказано.
Ну а сам Булгаков? Он то хоть понимал, какую книгу пишет? И как там у него было с самооценкой? Какие оценки он сам давал своему труду?
Мне довелось расти на девяносто восьмом томе полного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого. Или восемьдесят девятом. Стар стал, путаю числа, цифирки так и пляшут перед глазками. Не тот я нонече, что был давеча. В общем я рос на вариантах "Войны и мира" в том томе опубликованных. Книгу эту я любил читать и перечитывать и лёжа с температурой, и с закутанным горлом, и со сломанной рукой. А еще любил её читать и перечитывать, когда совсем уж не мог ходить. И после операций всегда перечитывал её вновь и вновь. Были дома и другие книжки. Наш дом просто ломился от книг! Но эта меня жгла. Мне нравилось, как Лев Николаевич слова подыскивал. Как он бился над строчкой. Как он образ выстраивал... одно слово: граф!!! Меня в графья не позвали. Писал я всегда легко и необыкновенно. Точнее сначала необыкновенно, а уж в довесок к этому ещё и легко.
И очень долго решительно ничего в написанном не менял. Потом это прошло. Я стал задумываться, стал менять тексты. Стал искать слова. К этому подтолкнула меня практическая педагогика. Когда мне пришлось вести тридцать шесть одинаковых уроков в неделю я получил, наконец, полигон для глубоких рефлексий себя самого, детей и учебного материала.
Вот вам только один пример из этой необъятной, неохватной, фантастически разнообразной темы.
Я знаю, как ходит ладья. Впрочем сначала на память процитирую одного замечательного математика: "Я знаю, как взять интеграл, я свободно читаю сколь угодно сложную математическую рукопись, и только одного я не знаю: как научить этому моего студента".(по-моему Джон Литтлвуд)
Я знаю, как ходит ладья. А вот какие слова и в каком порядке нужно произнести, чтобы это узнал мой ученик, я не знаю. Не спешите с подсказками. Эту феноменально глубокую мысль необходимо тщательно отрефлексировать. Вот несколько текстов-примеров, описывающих ход ладьи:
Ладья ходит по прямой вверх-вниз или вправо-влево.
Ладья передвигается как лифт в многоэтажном доме.
Ладья по очереди пересекает белые и черные клетки в одном направлении.
Ладья ходит так, как ходит трамвай по нашей улице. Всё время прямо.
Я привёл четыре текста. На самом деде у меня их в запасе более пятидесяти.
Проблема в том, что один ребенок "схватывает" текст о прямых, другой сразу понимает сравнение с лифтом, третьему подходит аналогия с трамваем.
Поэтому, говоря "я не знаю, что сказать этому ребёнку" - это очень точная рефлексия исходной ситуации в общении педагога и ребенка в момент перехода к новому материалу.
Для семидесяти процентов малышей вполне достаточно одного показа - наглядной демонстрации - и текста о прямых. Но это семь из десяти, двадцать один из тридцати в классе. Остаются девять, которым последовательно предъявляю другие тексты (и - для полноты картины - другие типы демонстраций) в определенной отшлифованной последовательности. Рассказал про лифт - поняли ещё трое, осталось шесть, следующие три смены уменьшают число не понявших еще на три, остаются "те самые десять процентов", для каждого из которых необходимо вытащить персонально ориентированное объяснение и персонально ориентированную технику демонстрации.
Для меня учитель-профессионал, это тот, кто владеет десятками способов объяснения нового материала и всегда готов заново выработать принципиально новый способ под конкретного ребенка. Тот, кто понимает, что вся задача учителя в том и состоит, чтобы разумное, светлое, вечное и доброе вошло в ученика, даже если он полностью закрыт для общения.
Я не потому не знаю, что сказать ребенку, а потому что до опыта обшения с ним я реально не знаю, что ему сказать. Это вовсе не означает, что сказать мне нечего. Это означает лишь, что для меня передача нового знания конкретному ребенку - величайшая проблема, и целый набор процедур, обеспечивающих эту трансляцию.
Вот теперь я готов показывать, как всё ранее выложенное позволяет всмотреться в контуры качественной самооценки автора.
К телу!!!
Время от времени на ресурсах, где я публикую свои материалы высовываются анонимные крытики, которые запускают в меня различные мульки, смысл которых сводится к тому, что пишу я плохо, или точнее сказать - просто скверно. На людей с неустойчивой психикой такие наезды иногда оказывают катастрофическое влияние. В большинстве своём мои крытики просто не понимают, с каким типом личности они имеют дело. Бог дал мне дар не терять присутствия духа даже в самых отчаянных ситуациях. За собой я заметил одну черту: чем сложнее и опаснее ситуация, тем спокойнее и рассудительнее я становлюсь. Речь идёт о реальных жизненных ситуациях. И вот в Интернете кто-то неизвестный вдруг выражает своё негодование по поводу размещения мною материалов. Случилось так, что я не первый день живу на свете, и повидал и многое, и многих. В том числе и в белых тапочках, и в гробу. Поэтому могу известить Интернет, что, листая массу его страниц я не обнаружил и следов этих крытиков под другими, откровенно слабыми публикациями. Таких полно везде. Полистайте их и обнаружьте - если получится - наезды того же Л. или Л2. На моих страницах они прописались не случайно. И никакого отношения их комментарии к содержанию комментируемых ими материалов, как правило не имеют. Это и понятно. Возражать по существу высказанного - это же думать надо! А зачем думать, если можно полаять просто так. Помните бессмертное у Сергея Есенина:
"Дай Джим на счастье лапу мне
Такую лапу я ни видел сроду
Давай с тобой повоем при Луне
На тихую и ясную погоду."
Тут всё понятно - мой материал - это тихая и ясная погода.
Однако как же я сам разбираюсь с тем, что и как именно мною начертано?
Во-первых укажу сразу на ту среду, из которой я вышел. Это моя семья и школа Зингры. Из школы Зингры вышла целая плеяда блестящих мастеров преподавания русского языка и литературы. Школа Зингры - это эпоха уральской литературы. А в городе таких школ было несколько и между ними существовало взаимодействие. А. Макареня именовал все это очень точно: культуротворческая среда. Немного о Макарене - выходец из Ленинграда, дважды доктор наук, прибывший в город Тюмень руководить ТОГИРРО - Тюменским областным государственным институтом развития регионального образования. Глубокий ум, ясная и чёткая постановка вопросов, безупречный стиль, стальная логика. Вот одно это его определение дорогого стоит. Понятно, что он много ещё чего сказал, написал и сделал. И книг у него опубликовано в избытке.
Мой дед - писатель, который закрывал все "подвалы" крупнейших уральских газет очерками и рассказами. Но при жизни его вышел только один небольшой сборник очерков и рассказов. Всё! Переиздан спустя двадцать один год после его расстрела. И ещё есть одна публикация в сборнике "Бодрость" где его рассказ победил во Всесоюзном литературном конкурсе 1937-го года. Поскольку его рукописи и публикации я зачитывал "до дыр", а также, в силу положения в семье, многократно слушал мамины прочтения её стихов, а также готовил их к печати, то у меня была своя домашняя "школа поэзии и журналистики". Кроме этого я в детстве читал запоем и много. Так много, что теперь - оглядываясь на прошлое могу сказать: мне повезло, что я так много болел воспалениями легких, анггинами, бронхитами, и вообще всем, чем только можно заболеть в детстве. Благодаря этому к двенадцати годам я уже по одному разу перечитал всю мировую классику, доступную в детских библиотеках. Но всего этого мне показалось прискорбно мало, и потому я был записан сразу в семь библиотек, а с шестнадцати лет взял за правило четыре часа ежедневно работать в библиотеках. Так я полюбил Краснодарскую центральную библиотеку. где ежедневно брал три-четыре книги в читальный зал.
К чему я всё это? А к тому, что образцов текстов написанных величайшими мастерами перед моими глазами прошло невероятно большое количество.
Более того, увлекаясь юриспруденцией и физикой, математикой и ботаникой я перечитал очень много весьма и весьма специфической литературы. Наконец моя мечта юности стать архитектором вылилась в особое пристрастие к произведениям классиков архитектуры. И отдельная тема - мои медицинские штудии. Поэтому задолго до начала узко профессионального изучения мировой философии и политологии, а также классиков педагогической мысли я уже имел в своей головушке набор потрясающих образцов, с которыми я могу достаточно уверенно сравнивать собственные опусы.
Таким образом первый критерий оценки качества своих публикаций лежит в том, что я называю "собственный арсенал образцов для сравнения". У каждого человека он различен. Вот некто Левша сообщил мне, что когда хочет почитать хорошую поэзию - он обращается к своей библиотеке классики. Мне, в отличие от Левши, такого действия делать не приходится. Вся мировая классическая поэзия давным-давно прочно прописана в моей голове, и мне не требуется открывать сборник Тютчева или Лермонтова. Я просто вспоминаю их. Левше сложнее, он еще не начитался. Но это с годами проходит.
Понятно, что есть какие-то специальные исследования, которые раскрывают штудирующему тайны того или иного ремесла. Например я рос в коммунальном доме с замечательным филологом Калюжной, которая защитила диссертацию по райку. Раёк в её изложении в силу массы черновиков, пылившихся в нашей кладовке, стал на многие годы спутником моих размышлений и воспоминаний. Конечно тому, кто читает совершенно потрясающую шкварку "Ария Пистолетты", не видны все эти тонны перечитанного мною и исследованного мною за прошедшие годы.
Вот Вам поэзия купюр!
Но без купюр!
Но в каждой строке всё это живёт и переливается тысячами граней, как свет в ограненном камне, играет!
Искусство - это то, чему нельзя научиться или научить.
Искусство - это игра мастера, как таковая.
Она естественна, неизбывна и непреходяща.
Но возникает эта игра исключительно на базе двух составляющих - высочайшей техники и набранном и переработанном мастером самостоятельно арсенале образцов.
Я прекрасно различаю свою игру и свою технику.
Существует несколько десятков тысяч разработанных техник нанесения краски на холст. Как пример приведу технику замечательной казанской художницы Галины Сатониной, посвятившей своё творчество шахматам. Она брала обычную зубную щётку, наносила на неёё акварельную краску нужной тональности и характерным движением по пружинящим волоскам разбрызгивала эту краску над шаблоном, закрывающем часть рисунка. Сериями набрызгиваний она добивалась потрясающего эффекта. Её картины потрясли меня еще в 1969-ом году в Краснодаре, а затем мне посчастливилось подружиться с шахматисткой, которую Сатонина очень уважала, и даже подарила ей некоторые свои работы и показала, как она творит. Такова только одна из техник. В живописи. В поэзии также есть целый набор техник для выражения творческого замысла автора в слове. Перечислять их здесь я не буду. Речь идет о десятках тысяч и это тема тысяч разнообразнейших самостоятельных исследований. Овладев некоторыми из этих техник (допустим - тремя сотнями)я обнаружил, что каждый подлинный мастер создает, вырабатывает, оттачивает и свою собственную авторскую технику, подобно тому, как Сатонина выработала свою. Мне повезло разработать несколько десятков собственных техник и кое-что из арсенала в этой части я продемонстрировал в самых первых своих публикациях. Поэтому вторым критерием качественной оценки собственного материала я считаю технически безупречное воплощение замысла. Арсенал образцов и техническая безупречность, в сочетании с критерием оригинальности и неповторимости материала уже говорят мне о возможности его публикации. Но это - далеко не полный перечень.
Есть такая штука: искра божья. То, что превращает проигрыш гаммы в игру. Игра как таковая. Она определяется особыми состояниями души и особыми сочетаниями ритма, тональности, интонации и игрой многосмысленности. Без этих компонентов игра бедна и мне не интересна.
О том, как я различаю интересную и неинтересную мне игру, я расскажу в другой раз, если даст Бог. А пока остановимся и просто посмотрим в огромное небо. Вспомним здание двенадцати Петровских коллегий и длинный коридор на втором этаже ведущий в библиотеку госуниверситета. Триста метров окон и триста метров книжных шкафов от пола до высокого потолка, забитых толстыми книгами. Этот коридор просто нужно пройти один раз и от маний вы избавлены навсегда. Я видел тысячи авторов, на счету у которых сотни опубликованных книг, десятки научных исследований. Мне посчастливилось работать с замечательными разработчиками и авторами собственных научных направлений действительно мирового уровня. В самых разных областях. Поэтому отношение к самому себе у меня очень простое: я - скромный работяга на этом невидимом фронте, один из маленьких солдат в окопах информационного противостояния человечества всем ведомым и неведомым угрозам. Не считаю себя ни гением, ни талантом. Типичный трудоголик. И когда мне тут сообщают всякие разные дефиниции мне просто смешно.
Моя позиция здесь проста. Пока Бог позволяет публиковаться, я это делаю. Я пишу своё, о своём и не мешаю своими публикациями публиковаться никому другому. Есть такой критерий - оценка материала читателями. Судя по этому критерию есть группы читателей, которые мои скромные материалы принимают. Для меня это очень дорого. И пока хватит на эту тему.